Сегодня слово метафизика не принято произносить в научных кругах, однако ситуация на самом деле такова, что невозможно рассматривать вопросы о науке и богословии без некоторого вида мировоззрения, в рамках которого происходит дискурс, как невозможно выражать идеи об их отношении без выражения мыслей. Я хотел бы рассмотреть взаимодействие между наукой и богословием с перспективы, предполагающей исследование центрального вопроса, каким образом наиболее плодотворно можно сформулировать отношения между физикой и метафизикой.

         В рамках этой дискуссии я буду утверждать, что богословский подход, представленный в тринитарном мышлении, является лучшим способом провести эту взаимосвязь. Под «физикой» я подразумеваю все естествознание, а под «метафизикой» - целостное мировоззрение, которое способно охватить весь диапазон человеческого опыта и передать его в разумных терминах концептуальной схемы, посредством которой эта метафизика выражает свое понимание бытия. Мое понимание природы и физики, и метафизики заключается в критическом реализме. Т.е. я полагаю, что достаточно взвешенное знание является весьма похожим на описание действительной природы вещей. Или, говоря более красочными терминами, физика и метафизика обе озабочены построением картины реальности, которая является надежной, но не всеохватной, в отличие от того, что действительно существует. Создатели картины видят сцену с избранной перспективы, и они должны понимать ее ограниченность, также как и возможности, которые имеет эта точка зрения. Это признание налагает на создателей картины обязанность быть внимательными, но это не должно делать их проект невозможным. Необходимость исследования этих вопросов является причиной того, почему живой реализм должен быть критическим, а не наивным. Я признаю, конечно, что реалистские утверждения являются спорными. Я попытаюсь защитить их более детально[1].

Мы должны заметить, что реализм не является тем же самым, что и простая объективность. Наше знание сущностей должно соответствовать природе этих сущностей. Не существует универсальной эпистемологии. Например, мы познаем мир классической физики в его ньютоновской ясности одним способом; но квантовый мир в его гейзенберговской неопределенности мы познаем совершенно иным образом. Одним способом мы познаем безличную область объектов, и совершенно иным способом личную область встречи с другим человеком. В первом случае, экспериментальная проверка является уместной процедурой, но в последнем случае испытание должно дать место доверию как основе истинного взаимообщения. Другая форма эпистемологии, в сущности, эпистемология Откровения или Божественного самораскрытия, является соответствующей трансперсональной встрече человека с Богом.

         Это признание тонкого характера познания не подвергает опасности требование реализма. Фактически, возможно усилить его, так как это требование выражает необходимость соответствия познания природе того, что познается. Краткое выражение итоговой реалистской позиции может быть представлено в слогане, который мне очень нравится - «эпистемология моделирует онтологию» - то, что мы познаем, является надежным руководством к тому, что действительно существует.

Физика налагает ограничение на метафизику

Отношение между физикой и метафизикой является тонким. Не существует логически однозначной связи между ними двумя, но физика налагает ограничения на метафизику, не определяя ее, скорее, как основания строения ограничивают, а не определяют сооружение, которое может быть на них построено. Связь между научными концепциями физики и философскими или богословскими концепциями метафизики заключается в аналогической ассоциации, основанной на воспринимаемом созвучии. Установление такой связи зависит от суждений, которые должны апеллировать к критерию метафизического красоты. Среди таких критериев можно выделить следующие.

• 1. Экономия.

Экономия должна быть одним из оснований, и сущности не должны создаваться без необходимости. Общепринятые принципы объяснения являются метафизически привлекательными. Это предпочтение соответствует, я полагаю, интуиции, что глубокие теории не являются смешением идей, но от них можно ожидать отражения интегрального характера того, что отражает единый аспект реальности.

• 2. Форма.

Метафизическое поведение является действительным поиском «Теории всего», задача, которая лежит за рамками ограниченных способностей физики. Многие метафизические споры концентрируются на том, насколько широкой должна быть ее форма. Физикализм и идеализм являются метафизическими схемами, которые являются ограниченными по диапазону фундаментальных сущностей и соответствующему диапазону оснований опыта, который они стремятся рассматривать со всей серьезностью. Моя собственная метафизическая позиция, как станет очевидно, заключается в том, чтобы рассматривать реальность как многослойное по своему характеру богатство, вовлекающее измерения физического, ментального, морального, эстетического и сакрального, причем каждый из этих уровней должен приниматься со всей серьезностью. Каким образом может быть осмыслено их отношение друг к другу - это метафизическая проблема, к рассмотрению которой я вернусь.

• 3. Элегантность и простота.

Эти критерии, которые усиливают аспекты экономии, соответствуют глубокой интуиции человека, которая лежит глубже очевидной сложности опыта. Можно ожидать, что фундаментальные принципы бытия предполагают конвергентное единство, которое требует признания вследствие характерной для них согласованности. Апелляция к совпадению или случайному событию является стремлением избежать поиска возможного более глубокого понимания. Связанным с этими характеристиками является свойство естественности, которое проистекает из отсутствия ad hoc предположений.

• 4. Плодотворность.

Метафизическая схема является убедительной, если она преуспевает в обеспечении более широким пониманием и расширяет понимание далеко за рамки представлений, находящихся в первоначальной формулировке.

Время и причина

Суждения, которые удовлетворяют этим критериям, не могут быть сведены к выполнению некоторого стандартного протокола оценки. Поэтому вряд ли удивительно, что на одном и том же наборе физических оснований было воздвигнуто множество различных метафизических построений. Мы можем проиллюстрировать этот факт посредством краткого рассмотрения двух метафизических вопросов центральной важности: природа времени и природа причинности.

Время

Специальная и общая теории относительности Эйнштейна упразднили классическую ньютоновскую концепцию универсального, равномерно текущего времени. Для всех современных дискуссий о темпоральности стало общепринятым основанием, что наблюдаемый опыт времени, и в частности суждения об одновременности удаленных событий, являются находящимися в непосредственном отношении к их частным состояниям движения. Общепризнано, что уравнения физики не содержат чего-либо, что может быть интерпретировано как понятие «настоящего момента». Что означает этот факт для нашего понимания природы временности? Некоторые скажут, что метафизический ответ лежит в идее так называемой «блок-вселенной»[2]. Если два удаленных события являются одновременными для одного наблюдателя, первое может быть более ранним для другого, и в обратном порядке для третьего, не означает ли это того, что прошлое, настоящее и будущее должны быть равно реальными и отличие между ними является просто иллюзией? Тогда уместно будет мыслить все в терминах единой реальности тотального пространственно-временного континуума. Человеческое впечатление течения времени является просто обманом нашей психологической перспективы.

Это метафизическое мнение (которое, кажется, разделял сам Эйнштейн), но существует и другая, совершенно иная возможность, которой я лично отдаю предпочтение. Никакой наблюдатель не имеет знания какого-либо удаленного события до тех пор, пока это событие не является однозначным в световом конусе прошлого наблюдателя. Все суждения об одновременности являются, следовательно, необходимыми действиями ретроспективной оценки, и, так сказать, они не могут ничего установить перед реальностью будущего. Если физика не включает основной человеческий опыт настоящего момента, тем хуже для физики. Необходимо сказать больше, чем может сказать физика. С этой точки зрения мы можем отвергнуть замерзшую историю блок-вселенной и вместо этого полагать, что вселенная является миром истинного становления. Физика сама не может сделать выбор между двумя этими возможностями. Природа времени является метафизическим вопросом, ответ на который может быть дан только исходя из метафизических предпосылок.

Причинность

Вторым примером является причинный характер квантовой физики. Каждый знает, что конвенциональная интерпретация квантовой теории, восходящая к Нильсу Бору, оформлена в терминах специфического индетерминизма. С этой точки зрения принцип неопределенности Гейзенберга является выражением онтологического факта, что квантовые сущности не обладают одновременно точным значением координаты и импульса. Тем не менее, альтернативная версия квантовой теории Дэвида Бома дает совершенно иную интерпретацию[3]. Неопределенность является просто незнанием определенных скрытых причинных факторов, действующих полностью детерминистским образом. Частицы имеют точные значения координат и импульса, как полагал еще сэр Исаак Ньютон. Эти две версии квантовой теории являются эмпирически эквивалентными. Никакой эксперимент не может свидетельствовать в пользу Бора или Бома. Выбор является чисто метафизическим. Большинство физиков, фактически, находятся на стороне Бора, поскольку они полагают, что теория Бома имеет некоторые непривлекательные свойства, включая ее некоторую искусственность. Это суждение является метафизическим, а не физическим, как можно было бы ожидать, так как природа причинности является существенно метафизическим вопросом, чье разрешение требует ресурсов, превосходящих те, которыми обладает наука.

Эти два примера иллюстрируют уже сделанное нами утверждение, что каждый осознанно или неосознанно обладает метафизической точкой зрения. С неизбежностью мы все принимаем некоторое понимание природы времени, и мы все имеем картину сети причинности, в рамках которой мы проживаем нашу жизнь. Наиболее твердые приверженцы сциентизма, утверждая, что наука является единственным реальным знанием, или твердые приверженцы редукционизма, говорящие, что материя является единственной реальностью, делают метафизические утверждения, которые нуждаются в анализе и критике также как и утверждения теистов. Поэтому будет лучше, если наша метафизическая позиция будет явной, чем молчаливой или неосознанной.

Метафизика признает свои собственные фундаментальные утверждения

         Обращаясь к общим метафизическим вопросам, следует, прежде всего, признать, что каждая схема метафизического объяснения должна иметь свои собственные необъяснимые фундаментальные утверждения, просто принимаемые в качестве основания для последующих аргументов. Ничто не возникает из ничего, и должно быть начало, из которого развивается дальнейшее понимание. В западном мышлении было два главных вида метафизических мнений, соответствующих двум противоположным выборам исходного базиса.

Натурализм

         Натурализм принимает структуру физического мира как необъяснимый принцип объяснения. Законы природы являются данными, вот с чего начинается аргументация. Такая стратегия одобрялась непреклонным шотландским скептиком Дэвидом Юмом, и была разработана детально французскими энциклопедистами. Ее наиболее очевидным и грубым современным выражением является вид империалистского сциентизма, который предполагает, что единственные вопросы, которые заслуживают вопрошания и ответа, это вопросы, которые рассматривает наука.

         Теизм

         Теизм признает разум и волю Божественного агента в качестве своего необъяснимого принципа объяснения. Творец является той данностью, из которой должна следовать аргументация. Такая стратегия заключается, естественно, в поиске богословской рефлексии, в частности в рамках традиций трех монотеистических религий: иудаизма, христианства и ислама. Это тот подход, который я защищаю, и большая часть последующих аргументов будет представлена в терминах, с которым, как я полагаю, согласятся приверженцы всех трех авраамических религий. Однако будет также важная часть дискуссии, где я буду обращаться к тринитарной вере. Здесь я не могу дать детальное рассмотрение того, почему я принимаю именно этот специфически христианский способ говорить о Боге. Эта задача, которой я занимался повсюду[4], в курсе дискуссии, в которой я обращал внимание на то, что христианские доктрины возникают из попытки понять и оправдать наш опыт Христа и Церкви, а не как произвольные пункты необоснованной спекуляции. Я очень сильно убежден, что религиозная вера является мотивированной верой, и в этом смысле она нисколько не отличается от научной веры[5]. Я также убежден, что то, что является убедительным в случае теистической веры, не может оставаться удовлетворительным только в отношении широкого вида теизма, но должно зависеть в своей объяснительной силе от более специфического понимания. Вот почему настоящая дискуссия не является апологетической при обращении к тринитарной концепции.

         Выбор между натуралистической или теистической метафизикой зависит от степени, в которой избранная необъясненная отправная точка (будь то законы природы или природа Бога) рассматривается как достаточно содержательная, чтобы доказать свою интеллектуальную удовлетворительность. Поступая так, я утверждаю, что натурализм не проходит этот тест. Фундаментальным для веры в Бога-Творца является убеждение в том, что Божественный разум лежит вне порядка вселенной, Божественная цель лежит вне раскрытия космической истории, что существует Тот, Кто является заслуживающим поклонения и Кто является истинным основанием вечной надежды. Наш метод действия заключается в том, чтобы рассмотреть аспекты научного и культурного опыта, чье понимание в чисто натуралистических терминах оставляет без ответа значимые вопросы, и затем предположить, что тринитарная вера в состоянии обеспечить удовлетворительным способом объяснить эти вопросы в рамках более всеохватной матрицы понимания. Другими словами, мы будем заниматься алогичным упражнением, однако освещающим связь, которая, как я утверждаю, является необходимым путем обнаружения созвучия и убедительного взаимоотношения между физикой и метафизикой.

Шесть выводов в пользу теизма

         Существует шесть выводов, относящихся к столкновению человека с реальностью, которые, как я полагаю, лучше рассматривать в теистических, нежели в натуралистических терминах, и это станет полностью понятно в рамках Тринитарной метафизики.

• 1. Разумный порядок вселенной

         Почти не удивительно, что мы можем понимать мир каждый день, что, очевидно, является необходимым для нашего выживания в нем. Тем не менее, развитие современной науки показало, что человеческая способность понимания далеко превышает что-либо, что может рассматриваться как простая эволюционная необходимость, или ее счастливый побочный эффект. Мы можем проникнуть в тайны субатомной области кварков и глюонов, и мы можем построить картину огромной структуры космического искривленного пространства-времени, обе способности не имеет прямой практической пользы для нас и свидетельствуют о свойствах, которые являются парадоксальными в отношении к нашей обычной привычке мышления.

Это также обращает нас к вопросу о математике, которая является ключом к раскрытию этих тайн науки. В фундаментальной физике она является успешной техникой открытия вида уравнений, которые имеют безошибочный характер математической красоты. Кроме того, мы обнаруживаем, что основой для теорий является однозначный вид уравнений, чья результативность убеждает нас, что они, в самом деле, являются весьма правдоподобными описаниями физической реальности. Величайший физик, которого я знал лично, Поль Дирак, один из отцов-основателей квантовой теории, однажды сказал, что для него более важной является математическая красота в одном уравнении, чем их согласие с экспериментом! Конечно, Дирак не подразумевал мысли, что эмпирический успех не нужен в физике - никакой ученый не может считать так - но если, на первый взгляд, уравнения не столь просто поддаются экспериментальной проверке, существуют некоторые возможные пути выхода из этой трудности: возможно, вы решили их неправильно, или, возможно, сами эксперименты были ошибочны, но если уравнения были неуклюжими... тогда действительно нет никакой надежды. Дирак сделал свои главные открытия в течение жизни благодаря поиску математической красоты. Когда мы используем абстрактную математику как руководство к физическому открытию, происходит нечто интересное. Прежде всего, математика является чистой мыслью, а что может связывать эту мысль со структурой физического мира вокруг нас? Зять Дирака Евгений Вигнер, который также получил Нобелевскую премию по физике, однажды назвал это «неразрешимой эффективностью математики». Он также сказал, что это был дар, которого мы не заслужили и не поняли.

         Ну, пусть я желаю понять его. Если я поступаю так, я должен принять взгляд, который выходит за рамки самой науки, так как последняя просто довольствуется тем, что это так, и принимает на себя задачу использования имеющихся возможностей. Натуралистическая метафизика не способна пролить свет на эту глубинную постижимость, так как она должна рассматривать ее как случайную. Однако теистическая метафизика может прийти к нам на помощь, поскольку она предполагает, что разум внутри нас и рациональная структура физического мира вокруг нас и имеют общее происхождение в рациональности Бога, который является основанием и нашего ментального и нашего физического опыта. В христианском понимании наша способность исследовать разумную красоту вселенной является частью дара образа Божия (imago dei).

         Наука имеет привилегию исследовать вселенную, которая является одновременно и доступной для разума, и прекрасной. Ученые часто говорят об опыте чуда как награде за все тяжелые труды в своих исследованиях. Вы можете сказать, что вселенная есть мир, через который проблескивают признаки разума, и как теист я думаю, что это есть, действительно, разум Бога, который открывается нам таким образом. Я полагаю, что наука возможна, поскольку вселенная является творением, и мы являемся творениями, созданными по образу нашего Творца.

         В Тринитарных терминах я должен сказать, что независимо от того, знают ученые или нет, они в своих открытиях сталкиваются с Божественным Логосом, посредством которого было создано все и без которого ничто не начало быть, что начало быть (Ин. 1, 3).

2. Плодотворность космической истории

         Вселенная, как мы знаем, имела свое начало в удивительной сингулярности Большого взрыва около 15 млрд. лет назад. Она началась предельно просто, с почти однородного расширения шара энергии. Космологи говорят с определенной уверенностью о самой ранней вселенной, поскольку она является настолько простой физической системой, насколько можно помыслить. После 15 млрд. лет эволюционной истории вселенная стала весьма разнообразно структурированной, включая нас самих в качестве наиболее сложных следствий. Этот шар энергии стал домом святых и математиков.

         Это признание само по себе может занимать мысль, что нечто необычное произошло в космической истории. Оно заключено, конечно, в тотальности истории, которую теистическая метафизика должна рассматривать, если она строит свою доктрину творения на основании современной физики. В противоположность таким ученым как Стивен Хокинг, считающий, что вера в Бога Творца не является вопросом идентификации того, кто пролил голубую тушь на бумагу Большого взрыва и затем ушел со сцены, этот вопрос касается Того, Кто постоянно поддерживает мир в бытии. Доктрина творения связана с онтологическим происхождением, а не просто с временным началом; она касается глубокого философского вопроса, поставленного Лейбницем: «Почему существует нечто, а не ничто?», а не просто: «Как все началось?» Для теизма Бог является и сегодня Творцом, как и 15 млрд. лет назад.

Конечно, история вселенной является эволюционной историей, как это есть в отношении к развитию биологической жизни на земле. Почти сразу после публикации «Происхождения видов» англиканский священник Чарльз Кингсли сказал фразу, которая суммирует богословскую рефлексию по этому вопросу. Он сказал, что хотя Бог несомненно мог создать мир готовым, Творец сделал нечто более умное, чем то, что бы сделать просто мир. Если мы верим, что Творец является любящим - в христианских терминах, что Бог есть любовь (1 Ин. 4,8) - тогда мы не должны предполагать, что Бог привел в бытие вселенную, которая является видом кукольного театра. Дар любви всегда дарует некоторую степень независимости, которой наслаждается объект этой любви. Следовательно, Тринитарная метафизика полагает, что Бог даровал творению глубокую потенциальность и затем позволил этому творению исследовать и реализовать данную Богом потенциальность своим собственным образом.

Мы можем последовать Жаку Моно в поиске эволюционного процесса, как предполагающего игру случая и необходимости[6], но мы не должны доходить до того, чтобы соглашаться с ним в приписывании метафизически тенденциозного прилагательного «слепой» к полуслучайному процессу. Факт заключается в том, что «случай» не означает действие капризной богини Фортуны, но, скорее, историческую обусловленность того, что произошло это, а не то. Так, отдельная генетическая мутация поворачивает поток жизни в конкретном направлении. Если бы имелась вместо этого другая мутация, должна была бы реализоваться другая возможность. Случай представляет собой механизм исследования потенциальности. Понимаемый теистически, он является способом, которым творения создают самих себя. Это происходит в рамках данной необходимости естественного закона, немного похожей на Моно, но чьи закономерности будут рассматриваться теистом как хотя и бледное, но истинное выражение верности Творца. Удивительные потенциальности присутствуют в рамках физической фабрики вселенной, которая будет пониматься как выражение Божественной цели к плодотворности творения.

В такой глубокой степени дар вложенной плодотворности действительно стал явным в последние годы в собрании научных выводов, называемых «Антропным космологическим принципом»[7]. Хотя случайность эволюционного процесса несомненно является частью космической истории, она является только одним из аспектов, и правильное понимание этой истории требует признания «тонкой настроенности» законосообразной необходимости мира, что также является неустранимым элементом. Хотя жизнь появилась только тогда, когда вселенной было 11 млрд. лет, а самосознающая жизнь только тогда, когда ей было 15 млрд. лет, существует реальный смысл, в котором можно сказать, что вселенная была беременна жизнью, основанной на углероде, с самого начала ее физическая фабрика обладала именно тем видом, который только и мог позволить возникнуть этой возможности. Эти удивительные антропные аргументы стали предметом множества дискуссий. Позвольте мне только напомнить характеристики двух подразумеваемых здесь тезисов. Жизнь могла развиться только на планете, чье солнце было стабильным источником энергии, имеющим возраст более 4 млрд. лет, так чтобы это развитие могло достичь появления столь сложного существа, как человек. Мы знаем, что делает звезды в нашей вселенной светящими, и это зависит от чувствительного баланса между силами двух фундаментальных взаимодействий природы, а именно гравитацией и электромагнетизмом. Если отношение между этими двумя силами было бы отличным от того, что существует в действительности, звезды должны были бы или сгорать слишком медленно, чтобы поддерживать жизнь, или сгорать столь быстро, что они должны были бы истратить запасы своей энергии за несколько миллионов лет, гораздо раньше того момента, когда эта энергия могла бы понадобиться. Звезды имеют вторую неустранимую роль в этой игре, поскольку только в их ядерной печи и в течение последующих взрывов сверхновых могут формироваться такие необходимые для жизни тяжелые элементы как углерод, кислород и многие другие. Одним из ученых, который распутывал деликатную и красивую цепочку реакций, посредством которой мог быть получен химический ряд жизни, был Фред Хойл. Когда он увидел, при каких условиях возможна эта цепочка нуклеосинтеза, поскольку фундаментальные ядерные силы были именно теми, какими должны были бы быть, и не иначе, он сказал: «Вселенная является результатом замысла». Другими словами, Хойлу казалось, что за ней должен быть некоторый интеллект. Для него такой удивительный процесс не мог быть простой случайностью.

         Мы должны внимательно посмотреть, является ли этот ответ правильным ответом. Определенно, многие ученые были расстроены, когда была признана эта примечательная специфичность нашей вселенной. Научный инстинкт, к несчастью, склоняет к сопротивлению принятию значения уникальности. Космологи не желали мыслить, что было что-либо специфичное в нашем мире, так как они желали рассматривать его как типичный пример того, на что может быть похожа вселенная. Для того, чтобы отвергнуть эту уникальность, некоторые предположили, что существует огромное множество различных вселеных со всеми видами различных естественных законов и обстоятельств, а наша является просто той, где к счастью возможна жизнь на основе углерода. Это не научное предположение, но метафизическая спекуляция, путь к тому, чтобы приспособить антропную тонкую настроенность к схеме расточительного натурализма. Мне кажется, что гораздо более экономичное понимание предлагается теистическим убеждением, что существует только одна вселенная, и это есть ответ, поскольку она не является произвольным старым миром, но творением, которому дарована Творцом тонкая настроенность законов, которая позволяет ей иметь такую плодовитую историю. Подобно всем метафизическим дискуссиям этот аргумент не является логически принудительным, нокаутирующим, но для меня он является последовательным и интеллектуально удовлетворительным.

         Он также обращает нас к тому, что эволюционное понимание представляет способ, благодаря которому научное понимание может предложить теистической вере некоторую скромную помощь в том, что является величайшим недоумением. Я имею в виду, конечно, присутствие зла и страдания в мире. Творению позволено созидать себя, что может быть величайшим благом, но это необходимая плата не только за слепые пути и вымирание, которые являются неустранимой темной стороной процесса, но также в самом характере мира, в котором эволюция имеет место. Машина, которая движет биологическим развитием, есть генетическая мутация, и неизбежно, что те биохимические процессы, которые позволяют некоторым клеткам производить новые формы жизни, будут также допускать возможность другим клеткам мутировать и становиться злостными. Существование рака в творении не есть нечто, что может быть устранено более компетентным или сострадающим Творцом. Это необходимая плата за то, чтобы позволить творению быть самим собой. Чем больше мы понимаем научно процесс мира, тем более он кажется тесно взаимосвязанным - пакетом, в котором невозможно последовательным образом поддерживать «благо» и устранить «зло». Весьма полезным это понимание является для богословия в его стремлении иметь дело с проблемами страдания, чтобы дать адекватный ответ, который должен лежать глубже. С моей точки зрения глубина поставленной проблемы может быть разрешена только апелляцией к тринитарному пониманию Креста, рассматриваемому как событие, в котором Воплощенный Бог истинно разделяет самое большее в тяжести творения. Как указывает Юрген Мольтманн, христианский Бог не просто сострадающий наблюдатель страдания творения, но, скорее, распятый Бог, который является сопричастным творению в этом страдании[8].

3.Реляционная вселенная

         Ньютоновская физика представляла столкновения отдельных атомов в рамках абсолютного пространства и в течение развертывания абсолютного времени. Открытие Эйнштейном специальной теории относительности показало, что суждения «наблюдателей» о пространственных и временных характеристиках являются относительными к их состояниям движения, а дальнейшее развитие общей относительности позволило соединить пространство, время и материю в рамках единого описания. Геометрия вселенной зависит от расположения материи внутри нее, а форма этой геометрии будет искривлять пути движения материи.

         Позднее Эйнштейн во время своего сотрудничества с Борисом Подольским и Натаном Розеном показал, что квантовая теория подразумевает, что как только два объекта взаимодействовали друг с другом, они остаются взаимосвязанными не зависимо от расстояния, на которое позднее разделены. Эта противоречащая интуиции нелокальность казалась настолько жуткой Эйнштейну, что он предложил, что есть некая неполнота в квантовом рассмотрении. Однако блестящие эксперименты Айлена Аспекта показали нам, что эта связанность в удалении, в самом деле, является свойством природы.

На макроскопическом уровне в высшей степени чувствительные системы, который обсуждаются в теории хаоса, являются столь восприимчивыми к тончайшим деталям их обстоятельств, что они не могут рассматриваться совершенно в изоляции от их окружения.

В этих различных концепциях наука XX века открыла глубокую реляционность, присутствующую в фабрике физического мира. Несмотря на свой методологический редукционизм наука показала нам, что мы нуждаемся также и в холистическом мышлении. Даже мир субатомных частиц не может рассматриваться атомистически! Очевидно, что природа выступает против бесконечного редукционизма.

Мне кажется, что полные метафизические следствия этих примечательных открытий до сих пор ждут своего дальнейшего развития, в частности, в случае квантовой теории ЭПР эффекта. Натуралистическая метафизика не является логически связанной с предельным редукционизмом, хотя, со времени Лукреция, часто утверждалась тенденция к восприятию материалистического атомизма. Теистическая метафизика, однако, рассматривает холистическое представление о реальности как более подходящее основание для ее осмысления.

Христианский теизм, в частности, с готовностью принимает фундаментальную роль реляционности. Его тринитарное понимание Божественной природы представляет Бога как источник всего сотворенного бытия, являющегося реляционным по своему характеру. Тонкая и проясняющая работа по тринитарной теологии одного ведущих современных православных богословов носит заглавие «Бытие как общение»[9]. Можно перефразировать это как «реальность является реляционной».

• 5. Вселенная истинного становления

         Современная физика открыла широкое присутствие внутренней непредсказуемости в процессах мира. Это верно на микроуровне, описываемом квантовой теорией, а также на макроуровне, когда последний рассматривается в теории хаоса. Хватка мертвой руки демона Лапласа, для которого, когда он имел полное знание настоящего, вся история, прошлое и будущее были известны, ослабла. Наука XX века стала свидетелем смерти простого механицизма.

Конечно, непредсказуемость является эпистемологическим свойством, ограниченным тем, что мы можем знать о будущем поведении. Мы уже видели, что онтологический вопрос о природе причинной связи вселенной является более глубоким вопросом, ответ на который должен быть в области метафизики, и это ответ, природа которого должна зависеть от метафизических оснований. Большинство ученых избрали индетерминистский подход в случае квантовой теории. В случае теории хаоса, большинство предпочитает детерминистскую метафизику, без сомнения находясь под влиянием детерминистских нелинейных уравнений, которые были предметом первоначального математического исследования. Однако выбор является метафизическим как в случае теории хаоса, так и в случае квантовой механики, и некоторые из нас избирают также индетерминистский подход[10]. (В этом случае классические нелинейные уравнения так называемого «детерминистского хаоса» понимаются как простые приближения к более тонкой и гибкой физической реальности. Эти классические уравнения будут применяться только в сравнительно редких обстоятельствах, в которых системы могут рассматриваться как изолированные - что также является единственными обстоятельствами, в которых мы способны проверить эмпирическую адекватность этих уравнений). Принятие этого индетерминистского подхода может защищаться как естественный выбор для реалиста, поскольку связанная с ним причинная открытость с непредсказуемостью подчеркивает тесную связь онтологии с эпистемологией, которые сохраняются в этой модели. Под такой «открытостью» не следует понимать, что будущее является некоторым видом случайной лотереи, но что существует пространство для дальнейших причинных принципов работы за этим взаимораспределением энергии между конституэнтами, что предполагает конвенциональное представление физической теории.

Можно догадаться, какая из форм этих добавочных причинных принципов может быть принята. Обычная  неизолированность хаотических систем предполагает, что принципы будут холистическими по своему характеру, относящимися к тотальности того, что происходит. Различные возможности, открытые для хаотических систем, возникают из различных путей, которыми может раскрываться их будущее. Все эти траектории соответствуют одной энергии, но они отличаются по своему информационному содержанию, которое определяется их структурой. Поэтому соответствующие причинные принципы будут обращаться не к энергетическому влиянию, но порождению сходного поведения при введении информации. Это предположение согласуется с более общей тенденцией, которую можно было видеть в физике начала XX века и которая, как можно ожидать, представляет очень важную линию будущего развития: необходимость добавления информации к фундаментальному словарю физической науки. Поразительная способность диссипативных систем вдали от равновесия спонтанно порождать примечательные примеры крупномасштабного порядка[11], и проникновения молодой науки о сложности в подобное поведение определенных простых видов связанных сетей[12], указывает в этом направлении.

         Можно подытожить холистический, динамический, формирующий характер этой предполагаемой метафизической картины, говоря, что она предполагает, что долгое время принимавшаяся научная причинная картина, оформленная в терминах энергетического обмена между конституэнтами «снизу-вверх» является дополнительной по отношению к эффектам формирующей образцы причинности «сверху-вниз», которая может быть названа «активной информацией».

         Очевидно, что большая часть работы будет сделана в дальнейшем благодаря этим идеям, но они представляют набросок метафизической схемы, которая описывает мир истинного становления. В этом мире различные причинные принципы действуют вместе, чтобы привести к действительной форме будущего. В понятии активной информации есть концепция, которая показывает проблеск того, как можно начать мыслить о нашей интенциональной активности как людей. Все это должно быть совместимо с общепринятым натурализмом, но также и приемлемо для теистической метафизики. Если мир является открытым к желаемым нами действиям, то нет никакой причины, почему он не должен быть столь же открытым к действиям Божественного Промысла. Картина должна заключаться в том, что в мире истинного становления Бог взаимодействует с развертывающимся творением посредством введения информации. Все три авраамические религии желают говорить о Боге, который является Промыслителем в истории способом, который выходит за рамки обычного поддержания этой истории в бытии. Можно начать видеть проблеск того, как это может быть, в то же время серьезно принимая в рассмотрение все, что может сказать нам наука о процессе мира. Важно отметить два следствия, которые следуют из этой картины.

         Первое заключается в том, что Бог взаимодействует внутри открытых зерен природы, а не против них. Бог взаимодействует с творениями, но не отвергает их, так как им позволено быть самими собой. Следовательно, не все, что случается, будет находиться в согласии с непостредственной волей Бога. Божественное участие наряду с творениями в причинности мира будет попускать действие убийцы или случай рака. Богословская концепция необычайной важности заключается в том, что творение вовлекает кенотическое самоумаление Божественной силы[13].

Вторым следствием является то, что широкая распространенность непредсказуемости подразумевает, что то, что происходит, не может быть однозначно объяснено отдельными причинами. Люди, по крайней мере, не могут раскрыть полностью сеть причинности, утверждая, что природа сделала это, человек сделал это, а Божественный промысл сделал это. Это понимание созвучно с тринитарной картиной Божества Святого Духа, имманентно и прикровенно действующего в творении[14].14

• 6. Вселенная как утроба сознания и вместилище ценностей

Наиболее удивительное развитие в космической истории после Большого взрыва, свидетелями которого мы являемся, является развитие самосознающей жизни здесь на планете Земля. В нас вселенная сознает себя. Паскаль сказал, что люди являются просто тростинками, несущественными и хрупкими перед лицом огромной вселенной вокруг нас, но мы мыслящие тростинки, и мы больше чем все звезды, поскольку мы познаем их и самих себя, а они не знают ничего. Размер и значение определенно не одно и то же. Несмотря на очень интересный прогресс, который имеет место в нейронауке, и исследование идентификации нейронных цепочек в мозге, которые обрабатывают информацию, получаемую нами из окружающей среды, мы вообще не понимаем происхождения нашего самосознания. Очевидно, что оно связано с функционированием нашего мозга - удар молотком по голове является достаточным средством для установления этой связи - но существует серьезная пропасть между разговором о нейронных сетях и простейшим ментальным опытом восприятия зеленого цвета или ощущения боли, и мы не имеем никаких идей о том, как соединить их. Я не радуюсь сегодняшнему незнанию, но я также не желаю капитулировать перед преждевременными редукционистскими претензиями, которые говорят, что мы являемся просто компьютерами, сделанными из мяса. Кажется очевидным, что люди представляют собой нечто более интересное и более тонкое, чем это. Аргумент Джона Сирла, основанный на его известной притче о китайской комнате, показывающий, что компьютеры являются успешными в синтаксисе, но слепыми в семантике[15], а также аргумент Роджера Пенроуза, основанный на теореме Геделя и показывающий, что наши силы математического мышления превосходят действия, возможные в рамках аксиоматической логической системы[16], убеждают меня в том, что это так, хотя я понимаю, что эти вопросы продолжают оставаться дискуссионными.

         Оценка глубокой сложности природы человека усиливается, когда мы рассматриваем вопрос о нашей нравственной природе. Вопрос о природе ценностей является одной из центральных метафизических задач. Снова здесь стоят в высшей степени дискуссионные вопросы, и здесь я могу сделать немного больше, чтобы прояснить мои убеждения.

Я полагаю, что мы обладаем моральным познанием определенности, по крайней мере, равным нашему обладанию научным знанием. Несмотря на утверждения социобиологов и социальных конструктивистов, мне очевидно, что мое убеждение в том, что пытка детей есть ошибка, не изменится от стратегии выживания того или иного вида, ни от общества, но является фактом реальности, который я знаю столь же определенно, как и что-либо иное. Мы находимся перед лицом примечательного факта, что физический мир является также ареной моральных императивов и этического выбора. Одна из привлекательный характеристик теистической веры заключается в том, что она делает эту связь понятной, так как наши этические интуиции могут быть поняты как внутреннее благо и совершенство, данное Творцом, который поддерживает существование физического мира.

         Этот физический мир является также носителем красоты - другой предельно важной формы ценностей. Например, я уверен, что наш опыт музыки, который с чисто научной точки зрения является просто нейронным ответом на влияние колебаний воздуха на барабанную перепонку, является встречей с измерением реальности. Теизм также может сделать это понятным, так как он позволяет нам понять наш эстетический опыт как радостное общение с Творцом в творении.

         Человеческий опыт является многослойным. Одно и то же событие может быть событием в физическом мире, временем нравственного вызова и решения, опытом красоты, а также случаем столкновения с сакральным. Для верующих все эти измерения охватывает богослужение. Мне кажется, что это богатство реальности является неразрешимой проблемой для натурализма, проблемой, которую теистическая метафизика может рассматривать с уверенностью вдоль предложенной мной линии рассуждения. Вера теизма, что существует Тот, Кто достоин такого прославления, основана на понимании того, что Бог является предельным источником блага, истины и красоты.

         Тринитарная метафизика уделяет большое внимание возникновению личности в течение развивающейся истории космоса. Это событие не должно рассматриваться, как если бы оно было эпифеноменальной любознательностью или невероятно счастливым случаем. Напротив, мы озабочены в нашем метафизическом мышлении достижения значения как субъективного, так и объективного, как в отношении уникального опыта, так и в отношении того, что повторяемо. Для теиста это означает, что безличный Бог деизма - Космический Архитектор или великий Математик - является неадекватным представлением о божественной природе. Хотя конечный язык человека всегда стремится выйти за свои пределы, когда мы пытаемся  говорить о бесконечной реальности Бога, разговор будет более удовлетворительным, если в нем используется личностное представление о Боге. Используя христианскую терминологию,  Бог гораздо больше похож на «Отца», чем на «Силу». Конечно, это не означает, что Бог является карикатурным старичком в небесах, но это указывает богословскому мышлению в направлении, которое может быть названо трансперсональным.

         На крупномасштабной шкале мы знаем, что история вселенной является борьбой между взрывной силой первоначального большого взрыва, разбегания материи, и противоположной силой гравитации, стремящейся соединить материю вместе. Мы не можем быть уверены в том, какой результат будет в конце, хотя современное космологическое мышление высказывается в пользу расширения. Если это так, галактики будут продолжать разлетаться вечно, медленно остывая и распадаясь, пока мир не завершится в смертельном стоне. Если, с другой стороны, гравитация будет доминировать, настоящее расширение однажды сменится сжатием, и мир закончится во взрыве, когда вселенная сколлапсирует в горячий котел «большого треска» (Big crunch). Так или иначе, космос обречен на тщетность. Это также определенно, как и то, что жизнь на основе углерода, в конечном счете, станет кратковременным эпизодом в истории вселенной. Эти прогнозы поднимают очевидные вопросы к теизму о том, что может быть предельным намерением Творца. Определенно, они не поощряют какого-либо эволюционного оптимизма, тотального исполнения того, что находится только в рамках развертывающегося процесса.

         Лично, я не думаю, что знание о смерти вселенной на временной шкале в миллиарды лет представляет какие-либо большие богословские трудности, нежели еще более неоспоримое знание о нашей собственной смерти на временной шкале из десятков лет. Фундаментальный вопрос, поставленный нами, заключается в том, живем ли мы в мире, который является космосом или хаосом. Имеет ли вселенная целостный смысл, и теперь, и всегда, или ее история в конечном счете «сказка, рассказанная идиотом, полная шума и неистовства, ничего не значащая»? Натуралистическая метафизика имеет тенденцию соглашаться со Стивеном Вайнбергом, когда он сказал в свете окончательной космической тщетности, чем более он понимает вселенную, тем более она ему кажется бессмысленной[17]. Натурализм перед лицом этих фактов является видом героического вызова. Существует определенное благородство в этой не откровенной точке зрения, но я не думаю, что мы движемся к тому, чтобы впасть в ее объятия.

Смерть, космоса или человека, является реальной, но для теиста она не является предельной реальностью. Последнее слово остается за Богом, и вечной верностью Творца, что творения имеют надежду на судьбу за пределами их смерти. Если существует надежда или для вселенной, или для нас, она может лежать в вечной верности Бога - указание, которое Иисус сделал ясным в своем споре об этих вопросах с саддукеями (Мк. 12, 18-27). Большое значение здесь имеют различные высказывания Нового Завета, которые поразительным образом говорят о космической важности Христа (Ин. 1, Рим. 8, Кол. 1). Также важно, я полагаю, свидетельство пустого гроба, так как факты, что Господь воскрес, и прославленное тело является преображенной формой Его мертвого тела, говорят мне о надежде, что во Христе осуществляется судьба не только для человечества, но также для материи, и для творения как целого. Она находится во встрече метафизического вызова, представленного настоящим миром плодотворности и быстротечности, в том, что твердость Тринитарной веры, и уверенность в эсхатологической надежде, которую она поддерживает, обладает высочайшей важностью[18].

Заключение

Я попытался показать, каким образом Тринитарная метафизика может быть выстроена на основаниях, обеспечиваемых пониманием из области физики и культуры. Я предположил, что:

• 1. Рациональность прекрасного порядка вселенной согласуется с ее происхождением в творческой активности Божественного Логоса.
• 2. Антропная плодоносность вселенной вызывает мысли о том, что она есть выражение воли и цели своего Творца.
• 3. Глубоко взаимосвязанный характер физических процессов побуждает признать фундаментальное значение реляционности, созвучное тринитарному мышлению.
• 4. Способ, посредством которого физический процесс превосходит просто механический, совместим с идеей, что Божественный Дух скрыто действует в рамках внутренней непредсказуемости мира.
• 5. Глубокое значение возникновения людей, и ценностный характер нашего опыта предполагают, что эти личностные категории должны иметь отношение к глубочайшему способу размышления о природе реальности. Следовательно, верно, что Бог, который заслуживает поклонения, имеет трансперсональный характер, что предполагает Тринитарный взгляд.
• 6. Предельная тщетность этой настоящей вселенной указывает нам на взгляд, выходящий за рамки физического мира к вечной верности Бога, Который воскресил Иисуса из мертвых, если мы хотим найти основание для истинной надежды и вечного осуществления всего.

В этих различных путях я нахожу удовлетворительное согласие между моим научным знанием и пониманием моей христианской веры, гармонию между моим опытом физика и моим опытом англиканского священника. По моему мнению, религия и научная культура могут жить в дружественных дополнительных отношениях. Тринитарная метафизика является нашим лучшим кандидатом на Теорию Всего.

Статья опубликована в журнале Theology and Science, Vol. 1, No. 1, 2003

[1] См. J. C. Polkinghorne, Rochester Roundabout (London: Longman, 1989; New York: W. H. Freeman, 1989), chapter 21; Reason and Reality (London: SPCK, 1991; Philadelphia: Trinity Press International, 1991), chapters 1 and 2; Beyond Science (Cambridge: Cambridge University Press, 1996), chapter 2; Belief in God in an Age of Science (New Haven: Yale University Press, 1998), chapter 5.

[2] См. C. J. Isham and J. C. Polkinghorne, "The Debate over the Block Universe", Quantum Cosmology and the Laws of Nature , eds R. J. Russell et al. (Vatican City: Vatican Observatory, 1993), 135-44.

[3] D. Bohm and B. J. Hiley, The Undivided Universe (London: Routledge, 1993).

[4] J. C. Polkinghorne, Science and Christian Belief: The Faith of a Physicist (London: SPCK, 1994; Princeton: Princeton University Press, 1994).

[5] J. C. Polkinghorne, Belief in God, chapter 2.

[6] J. Monod, Chance and Necessity (London: Collins, 1972).

[7] J. Barrow, and F. J. Tipler, The Anthropic Cosmological Principle (Oxford: Oxford University Press, 1986); J. Leslie, Universes (London: Routledge, 1989).

[8] J. Moltmann, The Crucified God (London: SCM Press, 1974).

[9] J. Zizioulas, Being as Communion (London: Darton, Longman, and Todd, 1985).

[10] I. Prigogine, The End of Certainty (New York: Free Press, 1996); J. C. Polkinghorne, Belief in God, chapter 3.

[11] I. Prigogine and I. Stengers, Order out of Chaos (London: Heinemann, 1984).

[12] S. Kauffman, At Home in the Universe (Oxford: Oxford University Press, 1995).

[13] See J. C. Polkinghorne, ed., The Work of Love (London: SPCK; Grand Rapids: Eerdmans, 2001).

[14] См. напр. V. Lossky, The Mystical Theology of the Eastern Church (Cambridge: James Clarke, 1957), chapter 8.

[15] J. Searle, Minds, Brains and Science (London: BBC Publications, 1984).

[16] R. Penrose, The Emperor's New Mind (Oxford: Oxford University Press, 1989).

[17] S. Weinberg, The First Three Minutes (London: Andre Deutsch, 1977), 149.

[18] J. C. Polkinghorne, "Science and Christian Belief," The End of the World and the Ends of God, eds J. C. Polkinghorne and M. Welker (Harrisburg: Trinity Press International, 2000), chapter 9.