Автор являет слушателям совершенно неизвестного философа 20-го века, называемого им «Хайдеггер-Второй». Это мыслитель, чьё творчество реконструируется как по малоизвестным публикациям (ранние стихотворения, диссертация по средневековой логике «Учение Дунса Скота о категориях и значении», обзоры, рецензии), так и по не публиковавшимся до поры до времени рукописям 1916-1926 годов (например, важнейшая для генеалогии понятия Dasein рецензия на «Психологию мировоззрений» Карла Ясперса). О той степени легкости, философской ненапряженности, с которой происходит это явление, говорить не приходится. Достаточно вспомнить возмущение на грани изумления и восхищения, сопровождавшее появление четырехстраничного «Примечания переводчика» в первом русском издании «Бытия и времени» двенадцать лет назад. «Разве так можно?», — спрашивают знающие о договоренности переводчиков мира об издании классического текста без любых комментариев. Оказывается, можно.
Собственно, по поводу самой возможности перевода Хайдеггера на русский автор лишь пожимает плечами: как читать «тевтонского мага»? Конечно, на немецком. Ведь русский более пригоден для перевода произведений «платонических», не зря же над ними столько трудились в духовных учебных заведениях. И тогда любая «философия попадала сразу в сферу христианского платонизма, это поощрялось и стилем, которым, казалось, надо было говорить о такой высокой вещи, философии: высоким стилем» (С. 17[i]). Это — по поводу переводов Александра Михайлова, в отношении которых можно только пожалеть, что их случилось столь мало. Да, конечно, переводчик ответственен за то представление, которое создаётся у читателе о философе благодаря избранному им синтаксису. Но ведь и к «аристотелизирующему» переводу самого Бибихина можно предъявить то же обвинение...
Владимира Вениаминовича больше интересует совершенно иной перевод: «Раннего Хайдеггера можно читать как перевод «позднего» Хайдеггера на более знакомый нам язык, как истолкование... Пока мы не дойдём до «Бытия и времени», где будет по существу всё то же самое, что в этих промежуточных между 1916-1926 годах работах, которые в своё время напечатаны не были, — будет всё то же самое, но только мы постепенно подготовившиеся, сумеем «Бытие и время» понять» (С. 150).
Заявление многообещающее, подразумевающее, что читающие «SZ» без такой подготовки оправдывают опасение Хайдеггера быть понятым лишь через двести-триста лет. Остается искать лишь тех, кто сопоставим с ним в XX столетии, из наших — конечно, Лосев, из ровесников — Витгенштейн. Сравнению с последним был посвящен отдельный очерк в другом издании лекций Владимира Вениаминовича[ii]. Там сравнение шло по линии анализа «бытия» и «ужаса»: «Витгенштейн разделяет керкегоровское нерасположение к этико-религиозной болтовне. Мир с загадкой его законченной целости располагается далеко вне любого человеческого дискурса»[iii]. Удивительным образом Бибихин проходит мимо самого простого сопоставления двух фраз из самых наиклассических текстов двух авторов. Витгенштейн в «Логико-философском трактате» (в подтверждение мысли Бибихина): «Der Tod dist kein Ereignis des Lebens. Den Tod erlebt man nicht»[iv]. И Хайдеггер в сорок девятом параграфе «SZ» перевода самого Владимира Вениаминовича: «Смерть в широчайшем смысле есть феномен жизни»[v]. Что ещё можно сравнивать?
Параллели с Лосевым — на самом деле повод ещё раз объясниться по поводу «паламизма» (кавычки здесь для Бибихина не уничижение, но подчёркивание искусственности термина). Игнорирование Лосевым аристотелизма путём уничтожения его отличий от платоновой эйдологии возмущает автора. Знаменитый лосевский пример с не могущей кипеть идеей воды не работает: «Начало, первая энергия вещей — это совершенная полнота всего, что только отчасти даёт о себе знать в вещах определившихся. Та идея воды кипит» (С. 60). Не видя этого, легко обвинить философскую работу в холоде, безразличии и равнодушии к душе и «спасаться от философии в вере», как это произошло у соловьёвцев. То есть у тех, кто, почувствовав холод идеального платонизма, не приблизился к пределу логики, где начинается высшее в человеческой философии. «Это высшее, — говорит Бибихин, — Аристотель называет по-разному; главные имена этой высшей философии — мудрость, филия, любовь, София, умное чувство, айстесис ноэра. Почему Лосев не видит этого в античной мысли — это главный вопрос не только о Лосеве, но и русской религиозной философии соловьевского направления, и больше — русской мысли вообще» (там же).
Мы можем только предполагать, сколь тяжело было для находившегося годы рядом с Лосевым человеку освобождаться от этой укатанности платоновского мейнстрима. Освободившись — не естественно ли было продолжать видеть его там, где в чистом своём виде его и быть не могло — в том же пресловутом «паламизме»? Ведь этот «паламизм» сегодня — не учение солунского святителя, а способ заявить о себе странному религиозно-философскому фантому, давно вышедшему за рамки богословия, если вообще туда когда-либо входившему.
По поводу этого «синергизма» остаётся только иронизировать: «Это богословие обращается с Богом, как техника с природой, ставит в условиях, когда некуда деться, и извлекает, как этому богословию кажется, несомненную силу... Взаимодействие, так называемая «синергия» Бога с человеком, оказывается тогда неизбежным, и ... остается только уточнить, направить, канализировать, когда, как, где, с какими результатами происходит та синергия» (С. 190). Сказано в мае 1991 года, когда не вышли ещё широко «Триады» святителя Григория в переводе сказавшего это. И продолжающего: «Аппарат готов, пусть теперь в него встраиваются люди, к которым обращается богословская техника, и встроившись скажут: да, действительно с нами происходит синергия, мы ощущаем божественное действие. А с кем не происходит, кто божественное действие не ощущает, тот, наверное, недостаточно или как-то неправильно встроился в аппарат — его беда, не аппарата» (там же).
Какой аппарат, какое встраивание, когда есть чистое присутствие, то самое бытие-вот, и его язык?! Одно только исследование генезиса этой темы превращается в детектив — то мы видим его у Дунса Скота из ранней работы Хайдеггера о нём: «В будущем хайдеггеровском da, вот, и в Dasein, присутствии, которое дано всегда как мое сейчасное и теперешнее, есть след haecceitas» Дунса Скота (С. 78). То — у друга-врага Ясперса, почти случайно из текста рецензии на его труд (С. 129).
Но ведь для русского переводчика этого мало, надо искать собственные истоки в родной речи. Вот как с этим справляется Бибихин: «В «Бытии и времени», «Sein und Zeit» очень уместно было взять для обозначения человеческого существа это припасенное немецким языком слово Dasein, существование, бытиё, буквально — конкретное вот это бытие, бытие этого «вот»» (С. 125). Откуда здесь берется это грамматически вроде бы неправильное бытиЁ? Как всё лучшее в русской философской терминологии — из русской же поэзии. Здесь философия больше найдёт для себя не у классиков, а у тех, кого и помнят по таким вот драгоценным крупицам, как Боратынского:
Мой дар убог, и голос мой
не громок,
Но я живу, и на земли моё
Кому-нибудь любезно бытиё...
Из этой поэзии легче приблизиться к сущности Dasein, чем из языка «академической философии». На фоне тех же схолий Хайдеггера к Ницше и Гельдерлину военных и послевоенных лет ранние его тексты оставляют «впечатление такое, как если бы какой-то доброжелатель захотел Хайдеггера позднего темного непонятного перевести на принятый академический философский язык» (С. 74). Этот перевод с хайдеггерианского на философский сегодня и не требуется, книга Бибихина — ещё одно тому подтверждение. Проблема нашего сегодняшнего положения не в том, напоминает Владимир Вениаминович вслед за своим героем, что трудно, а в том, что пусто. Нет труда мысли над очевидным, пустота между присутствием мысли и облачением её в мертвые одежды академизма.
Хотя бы осознать это положение — немалый урок, преподаваемый нам
пребывающим ныне в бытии и вечном покое неотрывно.
[i] Здесь и далее при цитировании сохраняются авторские своеобразные синтаксис и пунктуация.
[ii] См.: Бибихин В. В. Витгенштейн: смена аспекта. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2005.
[iii] Там же. С. 323.
[iv] Logisch-Philosophische Abhandlung, 6.4311. В русском переводе М. Козловой: «Смерть не событие жизни. Человек не испытывает смерти» // Витгенштейн Л. Философские работы. Часть I. М., 1994. С. 71.
[v] Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997. С. 246.