Отец Дамаскин, Вы стали собирать сведения о новомучениках и исповедниках еще до того, как началось возрождение Церкви, за много лет до их прославления в лике святых, но с надеждой, что всё это будет. Оправдались ли Ваши чаяния полностью, или Вам хотелось бы, чтобы о новомучениках знали больше, чтобы их почитание было более всеобъемлющим?
Прославление новомучеников и исповедников Церкви Русской — это неотъемлемая часть церковного возрождения, в этом отношении надежды наши вполне оправдались. В этой части возрождение состоялось.
Что касается большего или меньшего почитания новомучеников и более широкого распространения знания о них, то я с самого начала допускал любой вариант — и большего их почитания, и совсем небольшого. Даже если бы их почитание и желание знать о их жизни уменьшилось до едва заметного явления, то и в этом случае они объективно останутся церковным памятником всему святому и лучшему, что было в ХХ столетии и вообще в истории нашей страны.
Мученики ХХ столетия — это духовная элита нашего народа, то ценное, что у него было, — избранное духовное общество, святое и свободное, глядя на которое можно по справедливости сказать: наш народ не зря прожил жизнь, у него были великие христианские нравственные идеалы, за которые каждый из этих подвижников готов был отдать — и отдавал — свою жизнь.
Часто говорят, что новомученики — самые близкие к нам святые. Исторически, ментально, это так. Но не является ли эта близость парадоксальной причиной того, что узнавать их ближе может быть страшно: вот жил человек, похожий на тебя, может быть, такой же профессии, его дневники или письма написаны вполне современным языком, его проблемы понятны. А потом он пошел за Христа на смерть… Церковь призывает нас к такой же вере, но — страшно.
Преподобный Симеон Новый Богослов оставил нам церковную заповедь, которой проверяется глубина и подлинность нашего благочестия: «Кто не почитает новых святых, не может почитать древних. И кто не хочет со всей любовью и смирением соединиться с самым последним (по времени) из святых, имея к нему некое неверие, тот никогда не соединится с прежними и не будет включен в ряд предшествовавших святых, хотя бы ему казалось, что он имеет всю веру и любовь к Богу и ко всем святым». И таким образом человек может сам определиться — «казаться» ли ему или «быть».
В действительности подвиг исполнения заповедей Христовых такой же сложный и пугающий, как путь исповедника и мученика, потому что ни одну из заповедей Христовых невозможно исполнить самому, без помощи Божией. А для этого нужна вера, нужно духовное ставить выше материального, нужно быть готовым жертвовать своим покоем, а иногда и жизнью.
Без веры невозможно угодить Господу. Нас пугают не страдания мучеников, а трудность действительного исполнения заповедей Божиих: любовь к ближнему как к самому себе, любовь к врагам и к тем, кто нас поносит и гонит, безграничное прощение прегрешений ближнему, а также таких заповедей Христовых, как накормить голодного, напоить жаждущего, принять странника, одеть неимущего, посетить больного или находящегося в темнице. Всё это человеку невозможно исполнить, если Господь по нашей вере нам не поможет. Эти «страшные» заповеди в полноте трудно исполнить, и зачастую наша личная жизнь проходит параллельно тому, что заповедал Господь.
Если бы исполнение заповедей представлялось нам самым важным и насущным, то новомученики были бы нам очень близки и воспринять и понять их было бы очень отрадно, ведь они буквально из рук в руки передают нам бесценный свой опыт — как взрастить веру и умножить ее многократно. Как вы справедливо выразились, мученики и призывают нас к такой же вере.
Исполнение заповедей по вере и исповедание веры во Христа перед гонителями — по сути одно и то же. Но мы не ставим перед собой вопрос, как научиться жить по вере, чтобы угождать Христу более, нежели людям, а новомученики самими обстоятельствами своей жизни нас этому учат.
В одном из интервью Вы говорили, что работа (точнее сказать, служение) по сохранению памяти о новомучениках привела Вас к мысли о монашестве. Почему так?
Служение святым требует от человека большего самоотречения, а монашество как раз и является путем такого самоотречения, оставления мирских интересов, выходящих за рамки непосредственного послушания.
Сейчас кажется очевидным, что работа по изучению обстоятельств жизни новомучеников, пока были живы свидетели и очевидцы тех событий, была необходимой и правильной. А были ли люди (из церковной среды), которые считали ее бесперспективной, несвоевременной и так далее?
Это очень интересный и правильный вопрос, на который я могу ответить однозначно. Среди церковных людей все считали эту работу своевременной и необходимой, и даже до парадоксального: порой рассказчики меня уверяли в том, что такая работа, по их мнению, уже ведется в епархиях. А было это в 1980-е годы!
Это суждение для церковных людей было вполне естественным, потому что они, как верующие, просто бы не поняли, если бы им сказали, что собирание сведений о новомучениках не ведется и Церковь этим не озабочена. Они назвали бы это абсурдом. И потому они легко рассказывали о новомучениках, считая, что наконец-то сбылась их надежда и упование.
Если брать конкретные аспекты Вашей работы в советское время, встреча с кем из свидетелей запомнилась больше всего? Были ли моменты, которые запомнились как чудо или водительство Божие?
Для меня все свидетели были почти равны, в каждом из них было главное — любовь к Богу и к Церкви как к величайшей и главной для них драгоценности на земле, к той «жемчужине», для приобретения которой расстаются со своим имением.
Если говорить о свершившихся чудесах или жизни под водительством Божиим, то бо́льшая часть той жизни, которая была посвящена собиранию сведений о святых, была под таким водительством и сопровождалась чудесами. Но рассказывать о том подробно значило бы говорить о себе. Чудеса и водительство Божие явились как вспомоществование, чтобы собрать сведения о святых, чтобы была подробно описана и, соответственно, сохранена память о принесенных Церковью плодах — новомучениках и исповедниках.
Здесь более важно знать о результате, а не о человеке, с помощью которого результат был достигнут, о доме, а не об инструменте, с помощью которого дом был построен. Могу лишь сказать, что на многих свидетелей указывал Господь Сам, а также и на то, когда и что надо делать.
А были ли ситуации, где Вы сомневались в точности сведений, которые сообщали Вам свидетели?
Да, были случаи, когда я сомневался в сообщаемых мне сведениях. Чаще всего это было тогда, когда сам свидетель вел жизнь за пределами церковных интересов. И тогда приходилось искать и расспрашивать о мученике других свидетелей, которые могли бы уточнить и поправить полученные сведения.
Были случаи, когда рассказ о человеке опровергался и входил в противоречие со сведениями, полученными позже, или не выдерживал критики после проверки этих сведений архивными документами. Такие случаи не имели массового характера, но они были, возникая в основном из-за пристрастных суждений людей и недостаточных для выводов на тот момент имеющихся сведений. Впоследствии ты научаешься видеть и в небольшой детали вероятность ошибочного суждения и стараешься это учитывать, сразу перепроверять полученные сведения.
В конечном итоге здесь вывод один — надо больше молиться, чтобы Господь открыл правду, и не быть пристрастным ни к чему, даже и к очень по-человечески дорогому. Тогда вероятность ошибки резко уменьшится.
Вы однажды сказали: «В житиях святых мучеников даются исчерпывающие ответы на многие вопросы современной жизни, на духовные вопрошания человека, надо лишь внимательно и вдумчиво читать жития». А жития кого из новомучеников для Вас самые в этом плане живительные, с кем бы Вы посоветовали знакомиться в первую очередь?
Я бы прежде всего предложил обратиться к житию священномученика Фаддея (Успенского), архиепископа Тверского, ревностного христианина, твердо стоявшего на том камне Церкви, который обозначил Христос. Это образец несокрушимой веры. При всех тесных обстоятельствах, гонениях и поношениях он оставался самим собой, человеком веры и верности Христу. Он всем своим существом, всей душой, всем разумом понимал, что у человека нет иного помощника и верного заступника в напастях и бедах кроме Бога.
Если говорить о том, какие жития или, точнее, какие новомученики, о которых мы читаем в житиях, могут нам помочь, то здесь следует обратиться к иному принципу. Когда мы читаем жития святых и в частности мучеников, мы до некоторой степени вникаем в их жизнь, узнаем об их вере, видим, в каких случаях и как они поступали, чему учили в проповедях и трудах, причем написанное там было зачастую засвидетельствовано их верностью Богу до пролития крови. Такое чтение — проникновение в жизнь святых — в конце концов постепенно меняет нас самих. И это нас исцеляющее духовное лекарство, которое необходимо принимать всю жизнь.
Надо только иметь к страданиям мучеников немного сочувствия, а к ним самим — больше любви, и тогда их безграничная любовь, любовь верных Христовых учеников, нас исцелит.
Если говорить о времени после перестройки, какой проект о новомучениках Вы считаете лучшим? Что еще нужно/хотелось бы сделать?
Я считаю, что исследование подвига новомучеников, донесение сведений о них до людей — это общецерковное дело, и буквально любой вклад в это дело представляется мне ценным, важным и значимым.
Из насущных проектов — это собирание и публикация духовного наследия новомучеников, как это сделано относительно духовного наследия священномучеников Евгения (Зернова), митрополита Нижегородского; Фаддея (Успенского), архиепископа Тверского; Андроника (Никольского), архиепископа Пермского; Онуфрия (Гагалюка), архиепископа Курского; Августина (Беляева), архиепископа Калужского; Мефодия (Красноперова), епископа Петропавловского; Феофана (Ильменского), епископа Соликамского; священноисповедника Сильвестра (Ольшевского), архиепископа Омского, священномучеников Иоанна Восторгова, Василия Сокольского, Евстафия Малаховского, Аркадия Гаряева, священноисповедника Николая Лебедева и некоторых других.
Нужно полнее раскрыть жизнь новомучеников в истории Русской Церкви второй половины ХIХ столетия, когда они начинали проходить путь своей жизни, где можно будет увидеть истоки их подвига, и ответить себе твердо и ясно на один очень важный вопрос: в каком обществе каждый из нас хочет жить — в обществе святых или в обществе, созданном по образу и подобию ветхого человека.
Возможно ли, на Ваш взгляд, повторение подобных гонений на христиан — у нас или где-либо еще?
Такого масштаба гонения возможны лишь при участии государства, зачастую их начало непредсказуемо, за исключением того, что уже названо Христом. Важно то, что Господь предупредил нас, как следует себя вести в период наступивших гонений. Мы же можем говорить лишь о достойном христианина образе жизни, когда гонения есть и когда они отсутствуют. В условиях отсутствия гонений человек созидает свою душу и созидает еще что-то в окружающем мире. Он строит, по слову апостола Павла, на основаниях, состоящих из разных материалов — из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы (1 Кор. 2: 12).
В отсутствие гонений человек может заниматься широкой благотворительностью, просвещением, миссионерской деятельностью. Но когда наступает период гонений, он вынужден заниматься лишь главным — созиданием своей души в кругу единомысленных ему христиан. Священномученик Петр (Полянский), митрополит Крутицкий, из двенадцати лет своего первосвятительского служения почти все двенадцать лет провел в ссылке и заточении, но сам лично ничего от этого не потерял.
Вместе с апостолом он учит нас: «Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется. Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно» (2 Кор. 2: 16–18).
Беседовала Мария Хорькова