Сибирская семерка
Как-то это прошло мимо меня. Да и вообще, кого ни спрошу, ничего не могут вспомнить. Так, смутно припоминают, вроде жили в самом начале восьмидесятых какие-то сектанты в американском посольстве. Но чтобы целых пять лет — да не могло того быть.
Единственное внятное упоминание о случившемся можно найти в книге Л.М. Алексеевой «История инакомыслия в СССР»: «Весной 1978 г. члены пятидесятнических семей из Черногорска Ващенко и Чмыхаловых прорвались в американское посольство в Москве, надеясь, что их непосредственное свидетельство американским дипломатам дойдет до «их» президента, и он поможет и этим семьям и их единоверцам получить разрешение на эмиграцию».
…Я представил себе, как летним днем семьдесят восьмого года (это было 27 июня) шли по Садовому восемь человек — мужчина и две женщины средних лет, три девушки и двое мальчишек. Наверняка они выделялись в нарядной московской толпе своей скромной одеждой, провинциалы всегда заметны. Милиционер в будке у американского посольства, смерив их взглядом, счел обычными «гостями столицы» и потому проворонил, как дойдя до арки, те скопом в нее ринулись. Лишь одного из мальчишек, замешкавшегося из-за тяжелого чемодана, удалось сбить с ног и не допустить на чужую территорию. Его увели и стали ждать, пока остальных непрошеных гостей выставят сами американцы. Ожидание затянулось на пять лет.
Оказавшись в Вашингтоне на научной стажировке, я обнаружил в Библиотеке Конгресса США множество публикаций в прессе, архивные документы.
Разыскал Августину Ващенко, помучил ее расспросами. Домашние отговаривали ее откровенничать с незнакомым человеком, вероятно, посланцем КГБ или как там это у них теперь называется. Поначалу и другие, причастные к происшедшему люди из числа ее единоверцев были со мной немногословны — прошедшие годы не выветрили советских страхов. Только после наведения справок у московских пятидесятников (спасибо им) разговорились. Из полученных фрагментов постепенно сложился некий паззл, пусть и с недостающими деталями, но все же, кажется, более или менее полный и достоверный.
Первый месяц в посольстве
Августина Ващенко не раз вспоминала разговоры с «консулом»:
— Нас сюда Бог послал, мы не можем иди домой.
— А когда сможете?
— Когда скажет, выйдем.
С первого же дня, с 27 июня 1978 года ежедневно сотрудники консульского отдела уговаривали их покинуть посольство…
Наш МИД отказался обсуждать вопрос о незваных посольских визитерах, пока они остаются в посольстве. Пусть возвращаются в Черногорск и подают документы в общем порядке.
Где они были первое время? Сидели на диванах в коридоре для ожидающих в консульском отделе. Переживали за Яна, не успевшего проскочить в арку из-за тяжелого чемодана. У Петра было с собой Евангелие, и они его читали. Первые пять дней ничего не ели. Воду, правда, пили — из-под крана, в туалете.
Как только новость разлетелась по миру, налетели иностранные корреспонденты, интервьюировали.
10 июля разрешили позвонить в Черногорск. Дома у Ващенок оставались родители Петра, обоим далеко за восемьдесят, и десять детей, младшему четыре года. Когда пять лет спустя они вернутся домой, девятилетний мальчик не узнает своих родителей.
Как вспоминала Лидия, сотрудники консульского отдела по утрам шли мимо них на работу, зажимая носы — гости много дней не мылись. Посетители — советские граждане, имевшие загранпаспорт и в нем заветную выездную визу — тоже обходили их стороной.
Утром 26 августа пришел сотрудник политического отдела, вместе с одним из консульских, в сопровождении морпехов, и предложил к вечеру собрать вещи и покинуть посольство. Они ответили, что сами не пойдут. На следующий день повторилось то же самое. И на третий.
Они готовились к худшему, знали, воронок ждал за углом, но, к их удивлению, всех перевели в подвал. Там им выделили отдельную комнату или даже, как когда-то говорили, малогабаритную квартиру. Одно окно, две кровати, холодильник, кухонная плита и «совмещенные удобства» — душ с туалетом.
Лидия: «Единственное, зарешеченное окно выходило на улицу Чайковского, то есть туда, где дежурили охранявшие посольство милиционеры. Милиционеры в него то и дело заглядывали. По ночам они мучили нас, чем-то гремели, громко говорили, не давали спать»…
Сотрудница консульского отдела приносила им продукты из московского магазина. Жили в изоляции — ни газет, ни радио. На свежий воздух не выпускали. Решили пожаловаться президенту Картеру. От него, как полагает Августина, получили указание и их стали выпускать погулять на пятнадцать минут в посольский садик, обеспечив верхней одеждой.
Дом-два
Итак, за ними наблюдал Большой брат, я бы даже сказал, сразу два Больших брата. Августина говорит, жили как в стеклянном доме, вся их комната просвечивалась и прослушивалась. Никакой личной жизни. И добавляет, потупившись: как муж вытерпел, не знаю.
Две семьи жили в одной комнате в течение пяти лет. Двадцать четыре часа каждые сутки. Трое взрослых людей, всем за сорок, три девушки двадцати с лишним лет и юноша. Пусть остальное довообразит читатель. Автору известны некоторые вышедшие наружу неприятные подробности, но повторять их не хочется.
Сами участники упоминают случавшиеся между ними ссоры и, главное, часы тягостного молчания, когда все старались не глядеть друг на друга.
Московский тур
Шум подняла секретарь комитета по спасению Ващенок из Алабамы Джейн Дрейк. На старой газетной фотографии — тридцатипятилетняя симпатичная женщина с короткой стрижкой, домохозяйка из Монтгомери, посвятившая пять лет освобождению незнакомых людей. Она била во все колокола, давала интервью газетам, организовывала кампании по их поддержке, почтовые рассылки американскому президенту, ездила с обращениями американцев в советское посольство в Вашингтоне — и достучалась до Палаты представителей, восемьдесят членов которой в конце концов направили письмо Брежневу с просьбой выпустить сидельцев.
После объявления голодовки, в декабре 1981 года она, благодаря журналу Парад, впервые встретилась со своими подзащитными. Редакция журнала купила ей и своему корреспонденту Майклу Сатчеллу московский тур.
В туристической группе было 30 американцев. Обособившись, Джейн и Майкл вместо Большого театра и экскурсий по Москве, провели первые три дня и три ночи в американском посольстве. С гидом Светланой, выражавшей недовольство их отсутствием, все это время играли в кошки-мышки.
Визитеры сразу поняли, что члены семерки были нежеланные гостями в посольстве. Ващенки боялись, что их выгонят. Атмосфера вокруг — не самая доброжелательная, они то и дело слышали злые реплики со стороны русских сотрудников посольства, всего их было двести человек — уборщицы, шоферы, механики, переводчики. Ващенки не выходили из комнаты без эскорта кого-то из американцев.
…Поехали со всеми членами группы в Ленинград, оттуда — в аэропорт, и в Хельсинки. Остальных легко пропустили через таможенный контроль, а этих двоих целый час трясли, обыскивали и задавали вопросы в отдельной комнате. Они стояли на своем — «мы — обычные туристы». Конфисковали пустую видеокассету, настоящую (вместе с блокнотом Майкла) согласились провезти две девушки из группы.
Голодовка
У американцев была своя иерархия, свои приоритеты. Ващенки знали, что они не на первом месте в американских шорт-листах. Впереди были разделенные семьи, именитые политические диссиденты. Их перемещению из едва ли не последних в первые предшествовало следующее событие.
В декабре 1981 года Августина и Лидия Ващенко начали бессрочную голодовку, требуя дать их семье разрешение на выезд. Отец возражал, но мать сказала, что на этот раз подчиняется Богу, а не ему.
Августина: «Просим Бога, укажи, что нам делать дальше. Постимся. Тогда волна пошла, диссиденты стали голодовать, чтобы уехать. Но у нас был не голод, а пост. Тридцать дней мы постились, и дочери сделалось плохо».
30 января 1982 года Лиду забрали в Боткинскую. Все одиннадцать дней ее навещал там посольский доктор вместе с консулом. Из больницы Лидию отправили самолетом домой. Она не возражала. К этому моменту международная огласка была столь широка, что за ее судьбу в принципе можно было не волноваться.
Сам Солженицын в одной из своих книг упомянул этот эпизод, правда, походя, в полемике со своим вечным оппонентом. Он рассказал о том, как «Сахаров обречён был вовлечься и в длительное унижение: в хлопоты об отъезде в Америку невесты пасынка, брак с которой тот не успел оформить впопыхах своей эмиграции... и в 60 лет он объявил центром своего высшего напряжения, высшего риска своей жизни — эмиграцию ещё нигде не сидевшей, никакой борьбой не отмеченной девушки, и проголодал 16 дней, а пожалуй мог бы голодать и до смерти. …Пятидесятники Ващенки простодушно поверили, что с такой же горячностью мир будет защищать и их, — держали долгую семейную голодовку, уже прорвавшись в американское посольство, с требованием эмиграции для себя, — и обманулись».
На самом деле это было не совсем так. Или даже совсем не так. Как раз голодовка-то и дала результат, которого они безуспешно дожидались столько времени.