Митрополит Сергий — один из выдающихся деятелей Русской Церкви. Родился он в 1867 г. в Арзамасе. Происходил из старинного священнического рода, блестяще учился в духовных учебных заведениях, горел живой верой, которая двигала его на подвиги. Дважды для миссионерской деятельности Сергий, тогда еще архимандрит, посещал Японию, второй раз — вместе с будущим священномучеником, архиепископом Пермским Андроником. Архимандрит Сергий выучил японский язык настолько, что мог преподавать на нем догматическое богословие в местной семинарии. Он, так же как его учитель митрополит Антоний (Храповицкий), стремился к тому, чтобы православное вероучение живо ощущалось христианской душой, а не являлось некой отвлеченной от жизни богословско-философской системой. В этом отношении замечательна книга архимандрита Сергия, основанная на его кандидатской диссертации «Православное учение о спасении», где автор являет глубокое знание и понимание творений святых отцов. Несмотря на то что воззрения митрополита Сергия не могли быть всецело свободными от духа своего времени (например, положительное решение вопроса о второбрачии духовенства), в целом о нем создается впечатление как о человеке, которому дорого православие «как истина и жизнь, со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом».
Примечательны следующие слова митрополита Сергия на молебне 17 февраля 1905 г. в Санкт-Петербургской Духовной академии. Митр. Сергий говорил речь о том времени, когда гражданский закон перестанет быть защитой и крепкой стеной для Церкви Русской. «Тогда — предсказывал он, — потребуют от нас не красивых фраз, не заученных силлогизмов, а духа и жизни, потребуют веры и пламенной верности, проникновенности Духом Христовым... Потребуют, чтобы мы писали не чернилами, да еще заимствованными, быть может, из чужих чернильниц, а кровью из нашей собственной груди... Ответим ли мы эти запросы, выдержим ли это огненное искушение, устоим ли на этом поистине страшном суде? Ведь судить будет не наше благожелательное начальство, не мы сами, а сама Божия Церковь, сам народ православный, который вверил нам церковное дело и который без всякого сожаления отвернется от нас, выбросит нас вон, если найдет в нас “гроб поваленный” и “соль, потерявшую силу”».
Молодой еп. Сергий замечательно показал себя как миссионер среди богоискательствующей интеллигенции во время председательствования на занятиях религиозно-философского общества. Консервативность еп. Сергия можно увидеть из его ответа на утверждение Мережковского, что Церковь отвергает театр: «Театр — не только служение прекрасному, но и <...> грубому и чувственному. Если представители Церкви будут сидеть в театре, то этим они освятят служение чувственности... Принцип ясен. В жизни идет борьба не между плотью и духом, но борьба идеалов земных и небесных. Христианство ставит человечеству идеал небесный <...> и все, что содействует достижению этого идеала, благословляется. Все, что препятствует достижению, — отрицается... Христианство не выдвигает на первый план земное <...> потому, что человечество должно достигать земных идеалов». Примечательно следующее, на мой взгляд, довольно точное замечание одного из лидеров этого общества со стороны нецерковной интеллигенции 3. Гиппиус, назвавшую еп. Сергия полубуддистом.
Еп. Сергий, как и многие в то время, считал, что царь ответственен за расстрел крестного хода 9 января 1905 года. Царская семья в свою очередь не благоволила к нему. Один из крайне правых русских патриотов А. Дубровин писал в это время митр. Антонию (Вадковскому), еп. Сергий был его викарием: «Патриотов гнали, Антонин же на месте, Сергий, служивший крамольникам кощунственную панихиду по бунтовщике Шмидте (расстрелян в 1906 г., руководил восстанием на крейсере «Очаков», был членом севастопольского революционного совета, отдал приказ о бомбардировке черноморских портов — А.П.) на месте, и Вы его защищали, и даже тогда, когда у него обнаружилась в Академии по его вине кража денег». Надо отметить, что за годы жизни вблизи столицы Российской империи еп. Сергий сделался из опытных прагматиков политиком, закаленным в синодальных рокировках.
Благодаря еп. Сергию состоялось знакомство Г.Е. Распутина с великими княгинями, представившими Распутина царской семье.
Другим протеже еп. Сергия был известный рабочий вожак о. Георгий Гапон, связанный как с революционерами, так и с тайной полицией. Сергий даже думал, что тот, овдовев, может стать епископом. М.В. Родзянко в своей книге «Крушение империи» сообщает, что когда протежируемого Г.Е. Распутиным архим. Варнаву обер-прокурор Саблер предложил возвести в сан епископа, то это предложение было единодушно отвергнуто Синодом под председательством митр. Антония (Вадковского). Но когда по болезни последнего председательство в Синоде перешло к архиеп. Сергию, то вопрос был разрешен большинством членов Синода утвердительно.
Революцию 1917 г. митр. Сергий встретил убежденным сторонником отделения Церкви от государства, считая, что государство подавляло и связывало Церковь в царской России. Митр. Сергий был единственным членом старого Синода, которого Временное правительство допустило в созданный при нем Синод. Состоявший в этом Синоде протопресвитер московского Успенского собора о. Николай Любимов в записи в дневнике от 30 мая 1917 г. дает весьма примечательную характеристику митр. Сергия. В то время встал вопрос о роспуске настоящего Синода и создании в его замен нового. «Только один архиепископ Сергий, как и всегда, желая и капитал приобрести, и невинность соблюсти, начал нести какую-то ахинею о том, что он вполне понимает и ценит желание обер-прокурора, что нам неприлично даже как будто бы отстаивать современный состав Синода, ибо сами к нему и принадлежим, ибо это значит отстаивать свои личные права. “Ох, – думалось мне при этих словах преосвященного, – и хитер же ты, батюшка: умудрился при разгоне старого состава в единственном числе остаться и в новом, несомненно, и при нашем разгоне перейдешь и в дальнейший состав Синода. Вот это умение приспособляться ко всяким обстоятельствам! Честь и хвала тебе, хитроумный архипастырь!”»[1]
При большевиках митр. Сергий был освобожден из тюрьмы благодаря сблизившемуся с большевиками Владимиру Путяте (бывшему пензенскому архиепископу), которого Собор 1917-18 гг. лишил сана и отлучил от Церкви за чудовищные деяния. Вскоре митр. Сергий пишет огромный доклад в защиту распутного Путяты и выступает адвокатом последнего перед Патриархом, Св. Синодом и Церковным советом в вопросе о восстановлении Путяты в архиерейском достоинстве.
В мае 1922 г. Св. патриарх был арестован и канцелярия при нем захвачена обновленцами. Временно управляющим делами являлся местоблюститель патриарха митр. Агафангел. Создавалось впечатление, что в Церкви наступал хаос. 29 мая/10 июня 1922 года в Ленинграде открылся судебный процесс над митр. Петроградским Вениамином (избранным на свою кафедру всей паствой епархии), закончившийся вынесением владыке митрополиту приговора о смертной казни. За несколько дней до расстрела митр. Вениамин отправил письмо одному из питерских благочинных. «В детстве и отрочестве, — писал он, — я зачитывался житиями святых и восхищался их героизмом, их святым воодушевлением, жалел всей душой, что времена не те и не придется переживать то, что они переживали. Времена переменились, открывается возможность терпеть теперь ради Христа от своих и от чужих. Трудно, тяжело страдать, но по мере наших страданий избыточествует и утешение от Бога. Трудно переступить этот Рубикон и всецело предаваться воле Божией. Когда это совершится, тогда человек избыточествует утешением, не чувствует самых тяжких страданий, он и других влечет на страдания, чтобы они переняли то состояние, в котором находится счастливый страдалец... Я радостен и покоен, как всегда. Христос — наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее иметь надо нам, пастырям. Забыть свою самонадеянность, ум, ученость и силы и дать место Благодати Божией. Странны рассуждения некоторых, может быть, и выдающихся пастырей, разумею Платонова, — надо хранить живые силы, то есть их ради поступаться всем. Тогда Христос на что? Не Платоновы, Чепурины, Вениамины и тому подобные спасают Церковь, а Христос. Та точка, на которую они пытаются встать, — погибель для Церкви (выделено мной — А.П.). Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя». Митр. Вениамин и с ним три других мученика были расстреляны. В этих последних словах определен путь Церкви святых Новомучеников и Исповедников Российских.
В разгар петроградского процесса в обновленческом органе «Живая Церковь» (16 июня 1922 г.) появляется так называемый «Меморандум трех». Маститые иерархии — митрополит Владимирский Сергий (Страгородский), архиеп. Нижегородский Евдоким (Мещерский) и Костромской Серафим (Мещеряков) — признали самочинное обновленческое Высшее Церковное Управление (ВЦУ) «единственной канонической церковной властью». Вероятно, митрополит Сергий думал, что Патриарх арестован, и неизвестно, освободится ли вообще. Присоединившись же обновленцам, он надеялся повлиять на них в положительном смысле или по крайней мере сохранить свою Владимирскую епархию, которая могла подпасть под власть настоящего обновленческого архиерея.
Примеру видных архиереев последовала примерно половина русского епископата. Одни, будучи в состоянии растерянности, другие — подогреваемые честолюбием, третьи — надеясь ввести обновленческое движение в русло церковной законности и возглавить ВЦУ. По словам митр. Мануила, многие архиереи и клирики рассуждали тогда так: «Если уже мудрый Сергий признал возможным подчиниться ВЦУ, то ясно, что и мы должны последовать его примеру». После освобождения Патриарха Тихона митр. Сергий был принят им через покаяние в общение с Православной Церковью.
В первой половине 20-х гг. Российская Православная Церковь (РПЦ) фактически оказалась пленницей советской власти. РПЦ была единственным на территории СССР действенным институтом, сохранившимся от тысячелетней старой России. Но РПЦ до конца жизни Патриарха Тихона не имела в СССР прав юридического лица, и поэтому деятельность миллионов ее членов в любой момент могла быть расценена как уголовно наказуемая. Надеясь исправить это положение, Патриарх Тихон находился в постоянных сношениях с представителями советской власти, которые старались добиться от него своего, не дав ничего взамен. Патриарх Тихон являлся предстоятелем Русской Церкви, избранным всем церковным народом земли русской. Его авторитет был огромен и непререкаем. Поэтому народ любовью покрывал такие его действия, как введение григорианского календаря или выступления с раскаянием перед большевистской властью. Сам Патриарх находился в духовном единстве с первыми епископами Русской Церкви, такими как митр. Кирилл и авва многих епископов архиеп. Феодор (Поздевский), выражавшими духовное настроение подавляющей части тихоновского епископата. Так, например, от союза с обновленцами Патриарх отказался из-за настояния митр. Кирилла. Таким образом, Патриарх Тихон являлся хранителем одного из основополагающих церковных канонов — 34-го апостольского правила, где говорится, что Первоиерарх ничего не должен творить без рассуждения других епископов.
В своих общеизвестных заявлениях в поддержку советской власти Патриарх говорил от своего имени, но не от лица всей Церкви. Эту линию он никому не навязывал. Доказательством тому служит то, что когда разосланный им указ о церковном поминовении властей был игнорирован верующими, Святейший не стал настаивать на его исполнении. Никаких прещений на тех, кто не был согласен с его курсом, как например архиеп. Феодор Волоколамский, и тех, кто держался в отношении власти, враждебной к Церкви, постановлений Собора 1917 г. (например, Собор подтвердил анафему Патриарха богоборцам, запретил 6 апр. 1918 г. обращаться по церковным делам к власти, враждебной Церкви), Святейший не накладывал, хотя мог быть недоволен их действиями, например, в отношении Зарубежного Архиерейского Собора. Одним словом, Патриарх Тихон ничего нового не внес во внутреннюю жизнь Церкви, являясь ее верным охранителем.
Согласно завещанию Патриарха Тихона (появление завещания обусловлено волей Собора 1917-18 гг. и чрезвычайными обстоятельствами внешнего бытия Церкви), в случае его кончины патриаршими местоблюстителями должны были последовательно стать: митрополит Казанский Кирилл, митрополит Ярославский Агафангел, митрополит Крутицкий Петр. Поскольку два первых не могли приступить к исполнению обязанностей, то в права патриаршего местоблюстителя вступил митр. Петр Крутицкий. Его избрание было утверждено подписями 58 архиереев, собравшихся на отпевание Св. патриарха Тихона в апреле 1925 г.
Митр. Петр вел Церковь курсом Патриарха Тихона, он также пытался получить для Церкви легализацию. Вскоре после того, как митр. Петр возглавил Русскую Церковь, он дал интервью газете «Известия». На вопрос: «Когда намерены Вы осуществить чистку контрреволюционного духовенства и черносотенных приходов, а также созвать Комиссию для суда над зарубежными архиереями?» митрополит ответил: «Для меня, как местоблюстителя патриаршего Престола, воля Патриарха священна, я один не правомочен провести в жизнь эти пункты завещания» (выделено мной — А.П.).
«Осенью 1925 г. местоблюститель <...> решил составить и подать свою Декларацию советскому правительству, показать, какими он видит отношения между РПЦ и советским правительством. Митрополит Петр набросал черновой вариант и отдельные пункты проекта Декларации и передал его епископу Иоасафу (Удалову), прося написать текст. Владыка Иоасаф составил черновой текст, прочел его некоторым архиереям, жившим тогда в Даниловом монастыре, — епископам Пахомию (Кедрову), Парфению (Брянских) и Амвросию (Полянских), после их замечаний внес в текст их поправки и передал Местоблюстителю»[2]. Эти архиереи, с которыми находился в совете митр. Петр, принадлежали к ориентации архиеп. Феодора (Поздевского).
Декларация митр. Петра не говорила ничего нового относительно того, что было сказано Патриархом Тихоном, и, видимо, поэтому была властями отвергнута. Видя, что митр. Петра не удастся сделать своим послушным соработником, советская власть арестовала его. Тогда в силу вступило распоряжение патриаршего местоблюстителя митр. Петра: «В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам отправлять мне обязанности Патриаршего Местоблюстителя, временно поручаю исполнение таковых обязанностей Высокопреосвященному Сергию (Страгородскому), митрополиту Нижегородскому. Если же сему митрополиту не представится возможности осуществить это, то во временное исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя вступит Высокопреосвященный Михаил (Ермаков), Экзарх Украины, или Высокопреосвященный Иосиф (Петровых), архиеп. Ростовский, если митр. Михаил (Ермаков) лишен будет возможности выполнить это мое распоряжение. Возношение за богослужением моего имени как Патриаршего Местоблюстителя остается обязательным». Таким образом, в отличие от Патриарха Тихона и назначенного им митр. Петра, все полномочия митр. Сергия происходили не от соборного произволения епископата, но истекали лишь из полномочий Патриаршего местоблюстителя митр. Петра, заместителем коего являлся митр. Сергий. Этот беспрецедентный шаг — назначение местоблюстителем себе заместителя был принят епископатом Русской Церкви из уважения к митр. Петру, ради сохранения единства Русской Церкви.
Понимание митр. Сергием своих церковных полномочий и его тактика отстаивания их очень ясно проявилась во взаимоотношениях с митр. Агафангелом. Последний, будучи освобожден после четырехлетнего заключения, 18 апреля 1926 г. в Перми выпустил послание «Архипастырям, пастырям и всем чадам Церкви Российской», где объявлялось о вступлении митр. Агафангела в управление Церковью на следующих основаниях:
а) определения поместного Собора РПЦ 1917-18 гг.;
б) грамоты Св. патриарха Тихона от 3/16 мая 1922 г.;
в) послания его же от 2/15 июля 1923 г.;
г) его же распоряжения на случай его кончины от 25 дек. 1924 г./7 янв. 1925.
Очевидно, что ГПУ надеялось на то, что освобождение митр. Агафангела из заключения внесет новое разделение в Церковь, к тому времени успешно противодействовавшую новому григорианскому расколу. 13 мая в Москве встречаются митрополиты Сергий и Агафангел. Митр. Сергий согласился передать власть владыке Агафангелу. Однако, вернувшись в Нижний Новгород, он пишет ему, что они оба неправильно поняли определение Поместного Собора о местоблюстителе, и посему митр. Сергий не может передать ему власть, хотя, пишет он, «если почему-либо митрополит Петр оставит должность Местоблюстителя, наши взоры, естественно, обратятся к кандидатам, указанным в завещании, т.е. к митрополиту Кириллу, а потом и к Вашему Высокопреосвященству». И вот митр. Петр в своем письме от 22 мая 1926 г. пишет митр. Агафангелу: «С любовью и благожелательностью приветствую это Ваше вступление (в права Патриаршего местоблюстителя — А.П.). По выходе на свободу, если угодно будет Господу Богу, переговорим лично о дальнейшем возглавлении Православной Церкви».
Жесткий курс по отстаиванию митр. Сергием своей церковной политики, его «гибкая логика» явственно проявляются во взаимоотношениях с митр. Агафангелом. В письме от 24 мая того же года на имя управляющего Московской епархии он рассматривает митр. Агафангела как подлежащего церковному суду. В книге «За Христа пострадавшие: гонения на Русскую Православную Церковь 1917-1956 гг.» сообщается о дальнейшем развитии событий: «Митр. Агафангел снова призывает митр. Сергия приехать в Москву для того, чтобы, собрав архиереев, принять от митр. Сергия власть, но митр. Сергий не приехал, ссылаясь на подписку о невыезде, хотя за две недели до получения этого письма приезжал в Москву»[3]. 13 июня 1926 года митр. Сергий пишет письмо митр. Агафангелу, в котором весьма ясно проступает то отношение к своему кир-иерарху[4], которое в дальнейшем определит поведение заместителя Патриаршего местоблюстителя: «Митр. Петр, передавший мне хотя и временно, но полностью права и обязанности Местоблюстителя и сам лишенный возможности быть надлежаще осведомленным о состоянии церковных дел, не может уже вмешиваться в управление ими. С другой стороны, я <...> не могу относиться к распоряжениям митр. Петра, исходящим из тюрьмы, иначе чем только как к распоряжениям или, скорее, советам лица безответственного...»
«Но митрополит Агафангел, — говорится в вышеупомянутой книге, — не хотел и не мог по своему духовному устроению вступать в борьбу, угрожавшую церковному миру. Еще не получив последнего (от 13 июня 1926 г. — А.П.) письма митр. Сергия, он сообщил 12 июня 1926 г. митр. Петру (Полянскому), что принять на себя обязанности местоблюстителя не может “ввиду преклонности лет и крайне расстроенного здоровья”». Уже после отправления этого письма митр. Агафангелом было получено письмо от митр. Петра от 9 июня, где он пишет: «В случае отказа Вашего Высокопреосвященства от восприятия власти Местоблюстителя или невозможности ее осуществления, права и обязанности Патриаршего Местоблюстителя возвращаются снова ко мне, а Заместительство — к митрополиту Сергию». Так что история с митр. Агафангелом закончилась тем, что распорядителем церковных дел остался митр. Сергий. В этом качестве его поддерживали другие архиереи, видевшие опасность для Церкви в неожиданной смене церковного руководства, которую к тому же старалось использовать ГПУ, чтобы внести разделение в Церковь.
Итак, если не принимать во внимание особенности взаимоотношений митр. Сергия со своим кир-иерархом митрополитом Петром, можно сказать, что в первый период своего правления, с декабря 1925-го по конец 1926 г., он действовал в согласии с прежним курсом Патриарха Тихона, с волей епископата, находящегося как на свободе, так и в заключении, и даже более снисходительно в отношении заграничных русских епископов, чем сам Патриарх.
То, что митр. Сергий был в это время выразителем соборности Русской Церкви, видно из случая, когда он без соблюдения надлежащих формальностей запретил группу архиереев, так называемых григорьевцев, устроивших без благословения митр. Петра Временный Высший Церковный Совет (ВВЦС). Митр. Сергия в этом действии так же, как во взаимоотношениях с митр. Агафангелом, поддержал весь епископат. Важно обратить внимание на то, что митр. Сергий понимал природу своих полномочий заместителя как связанных с полномочиями Патриаршего местоблюстителя митр. Петра. Это видно из письма самого митр. Сергия митр. Агафангелу от 13/26 мая 1926 г., в котором он указывает, что по оставлении митр. Петром должности Патриаршего местоблюстителя «наши взоры, естественно, обратятся к кандидатам, указанным в завещании, т.е. к митр. Кириллу, а потом и к Вашему Высокопреосвященству», т.е. митр. Сергий не предвидит места в этой передаче прав для заместителя Патриаршего местоблюстителя[5].
В первый период своего правления митр. Сергий старался вести Церковь курсом, унаследованным от Патриарха Тихона и митр. Петра, т.е. охранения Православной Церкви. Решение всех «принципиальных и общецерковных» вопросов митр. Петр оставлял за собой (см., например, резолюцию митр. Петра от 19/1 февр. 1926 г. в сборнике[6]. Согласно этому, митр. Сергий по вопросу о григорианском церковном управлении, а также в связи с вступлением в управление митр. Агафангела обращался к своему кир-иерарху — митр. Петру.
То, что митр. Сергий фактически Патриаршим местоблюстителем считал себя, а не владыку Петра, было мало кому известно. О наличии у митр. Сергия такого понимания можно судить по вышеприведенному отрывку из его письма митр. Агафангелу от 13 июня 1926 г. Очевидно, что эта переоценка митр. Сергием своих прав и привела к внесению разделения в Церковь (см. нижеследующий отрывок из декабрьского, 1929 г., письма митр. Петра).
Тем не менее можно сказать, что в первый период своего правления митр. Сергий старался исполнить главную миссию местоблюстителя: довести Церковь до Поместного Собора, который явит волеизъявление Церкви в выборе ее постоянного предстоятеля — Святейшего Патриарха. Так как Церковь в СССР не имела права юридического лица и поэтому не могла собрать легальный собор, как это уже не раз делали живоцерковники, то митр. Сергий обратился к тайному опросу архиереев. К ноябрю 1926 г. посланцами были опрошены все епископы, к кому можно было проехать. 72 голоса были поданы за бескомпромиссного служителя Церкви Российской — первого патриаршего заместителя (по завещанию Патриарха Тихона) — митр. Кирилла Казанского. За второго кандидата было несколько голосов, и за митр. Сергия не больше одного голоса[7]. В этом избрании собором епископов Русской Церкви в патриархи бескомпромиссного смиренномудрого стоятеля за правду видно, каким путем желали идти наши архипастыри.
Эти неподконтрольные властям выборы митр. Кирилла очень взволновали ГПУ. Митр. Сергий был арестован. После ареста митр. Сергия в силу вступило его завещание. Замещавший митр. Сергия архиеп. Серафим Угличский[8], как в свое время и владыка Агафангел, перевел Церковь на децентрализованное положение (Указ №362 Св. патриарха Тихона, Св. Синода, Высшего Церковного совета). Михаил Иванович Ярославский, старший иподиакон владыки Серафима, вспоминал об этом времени: «Владыка мне говорил, что ему как главе Церкви, власти тогда предложили Синод. И указывали, кого назначить членами Синода. Он не согласился...»[9]
Архиеп. Серафим предложил включить в Синод митр. Кирилла и отказался самостоятельно решать вопросы принципиального характера, в отличие от митр. Сергия, который, исходя из понимания своих полномочий как первого епископа страны, взялся за решение таковых вопросов. Нельзя не предполагать, что ГПУ подвергло митр. Сергия тщательной обработке в период его ареста. Может быть, здесь сказалось то качество, на которое указывает учитель митр. Сергия — митр. Антоний (Храповицкий) и епископы исповедники Аверкий и Пахомий (см. Е.Л. «Епископы исповедники», С. Франциско, 1971 г.), — малодушие. Митр. Антоний говорил, что владыка Сергий имел доброе сердце, но слабую волю.
После своего освобождения, весной 1927 года митр. Сергий уже не совещался с Архиерейским собором Русской Церкви. Митр. Сергием был организован (подобран) синод без благословения митр. Петра и без согласия Архиерейского собора, а в июле была издана так называемая «Декларация об отношении Православной Церкви к советской власти», отличная и от декларации митр. Петра, и от послания к правительству СССР епископов, находившихся в заключении в Соловецком концентрационном лагере. В декабре 1929 г. митр. Петр писал своему заместителю митр. Сергию: «Вам предоставлены полномочия только для распоряжения текущими делами, быть только охранителем текущего порядка <...> Я не счел нужным в своем распоряжении о назначении кандидатов в заместители упомянуть об ограничении их обязанностей, для меня не было сомнений, что заместитель прав установленных не заменит, а лишь заместит, явит собой, так сказать, тот центральный орган, через который местоблюститель мог бы иметь общение с паствой. Проводимая же Вами система управления не только исключает это, но и самую потребность в существовании местоблюстителя (выделено мной — А.П.). Таких больших шагов церковное сознание одобрить не может... Картина церковных разделений изображается потрясающей. Долг и совесть не позволяют мне оставаться безучастным к такому прискорбному явлению, побуждая обратиться к Вашему Высокопреосвященству с убедительнейшей просьбой исправить допущенную ошибку, поставившую Церковь в унизительное положение, вызвавшее в ней раздоры и разделения и омрачившее репутацию ее предстоятелей. Равным образом прошу устранить и прочие мероприятия, превысившие Ваши полномочия»[10].
Ответа на это письмо не последовало, и митр. Петр пишет в феврале 1930 г. митр. Сергию: «На мой взгляд, ввиду чрезвычайных условий жизни Церкви, когда нормальные правила управления подвергаются всяким колебаниям, необходимо поставить церковную жизнь на тот путь, на котором она стояла в первое Ваше заместительство. Вот и благоволите вернуться к той, всеми уважаемой Вашей деятельности»[11].
Таким образом, митр. Сергий, будучи только лоцманом, а не капитаном Русской Церкви, попытался вести ее своим путем, вместо того чтобы сохранять соборный курс. Тем самым он поставил себя и свой самочинно созданный Синод по отношению к Русской Церкви в подобное положение, что и григорианская коллегия архиереев — ВВЦС (с той разницей, что та не имела такого авторитетного возглавителя, являвшегося заместителем Патриаршего местоблюстителя). Как уже было сказано выше, этот григорианский ВВЦС был организован в декабре 1925 г. архиереями-«тихоновцами» как будто бы для предотвращения церковной смуты, однако он не носил на себе благословения митр. Петра и верных ему епископов и при внешних староцерковных формах по отношению к советской власти содержал обновленческую идеологию и по всему этому явился расколом.
В дальнейшем митр. Сергий, невзирая на многочисленные увещания таких маститых епископов Русской Церкви, как например митр. Кирилла Казанского (первым указанного в списке Патриарших местоблюстителей), митр. Агафангела (старейшего епископа Русской Церкви), митр. Петра Крутицкого (кир-иерарха митр. Сергия), митр. Антония Киевского, митр. Иосифа Петроградского, стал проводить новую церковную политику. В этом отказе от внимания своим собратьям ярко видно нарушение принципа соборности и отличие от времени Св. патриарха Тихона, который не насиловал совесть своих верных чад. Причем принятие советской власти при Патриархе Тихоне подразумевалось внешне, это хорошо ощущали и сами большевики. Митр. Сергий пошел дальше Святейшего, требуя от церковного народа не просто внешнего принятия советской власти, но принятия ее своей совестью. Подтверждение этому мы находим в письме митр. Сергия к его представителю в Северной Америке — архиеп. Вениамину (Федченкову) от 8 июля 1935 г. «В подписке (о лояльности — А.П.), важна не формула ее, ни даже самый факт подписки, а то, чтобы поступающие в Ваше ведение клирики совершенно ясно и определенно знали, что всякий из них, позволяющий себе антисоветское выступление, немедленно должен лишиться занимаемой им у Вас должности и исключаться из нашего клира... Отнюдь нельзя подавать повода думать, что мы интересуемся больше формальной подпиской, а что будет на деле, это уже кто как сделает. Как раз наоборот: нам нужно дело, а не формальная отписка (выделено мной —А.П.)»[12].
Поскольку увещания, обращенные к митр. Сергию, не имели действия, около 70 русских епископов из приблизительно 200 прекратили с митр. Сергием церковное общение, считая его зарвавшимся заместителем, много превысившим свои полномочия и поведшим Русскую Церковь не по узкому пути спасения, но стезями века сего. Последнее особенно ясно видно из того, что курс митр. Сергия привел к оправданию допустимости лжи в Церковь ради спасения ее земной организации. Это явление — отстаивание необходимости лжи для спасения земной Церкви в период испытаний ее — и можно считать сергианством.
Итак, никто из епископов, прекративших общение с митр. Сергием, не учинял этим раскола. Напротив, курс митр. Сергия внес раскол. Патриаршего местоблюстителя митр. Петра Крутицкого поминали все архиереи, прекратившие общение с митр. Сергием, как в России, так и в рассеянии, и через митр. Петра они находились в общении со Вселенской Церковью. Митр. Петр, в отличие от дела григориан, не наложил никакого прещения на архиереев, прекративших общение с митр. Сергием, но, напротив, в двух своих письмах митр. Сергию увещевал его, призывая вернуться к первому «всеми уважаемому периоду» его правления, скорбя в своем втором письме, что «множество верующих остаются за стенами храмов, в которых возносится Ваше имя». Согласно постановлениям собора 1917-18 гг., никто из архиереев за неприятие той или иной гражданской политики не мог налагать прещения. Решение тех основополагающих вопросов, за которые взялся митр. Сергий, находилось в компетенции самого Патриаршего местоблюстителя или, скорее, Поместного Собора Российской Церкви. Ведь главная задача местоблюстителя — довести без потерь вверенную ему церковную ладью до пристани поместного собора. В своей статье «О полномочиях Патриаршего местоблюстителя и его заместителя»[13] митр. Сергий пишет о том, что его полномочия прекращаются со смертью того, кого он замещает. Несмотря на это в декабре 1936 г., в связи с сообщением о кончине митр. Петра (на самом деле он был еще жив) митр. Сергий присваивает себе права Патриаршего местоблюстителя митр. Петра. Архиерейский синод РПЦЗ в 1937 г. всесторонне исследовал создавшееся положение и оценил деятельность митр. Сергия как узурпацию прав местоблюстителя, тем более что еще был жив и митр. Казанский Кирилл, назначенный первым Патриаршим местоблюстителем самим Патриархом Тихоном.
Надо иметь в виду, что в 1934 г. сергиевский Синод присвоил митр. Сергию звание блаженнейшего митрополита Московского и Коломенского, т.е. фактически поставил его выше Крутицкого митр. Петра — кир-иерарха митр. Сергия. Ведь Москва искони была в ведении патриарха и вдовствовала со времени смерти Святейшего Тихона. Архиерейский собор 1943 г. Московской патриархии, состоявший из архиереев, безусловно разделявших сергиевский курс (другие не были вызваны из ссылок и мест скитаний), избрал митр. Сергия патриархом. Поместный Собор, который митр. Сергий сулил как средство для разрешения всех вопросов управления Русской Церкви и ожидать который призывал он соблазняющихся архиереев, не состоялся до сего дня. Все соборы, проходившие после 1943 г., представляли архиереев только сергиевской ориентации, другие не приглашались, так как были исключены митр. Сергием из состава МП.
Подводя итог, уместно сказать словами из сборника «За Христа пострадавшие...», что митр. Сергий, величайший специалист в «диалектической канонике»[14], быстро и ловко манипулирующий церковными правилами, документами и фактами, то в одном, то в другом смысле полезными для достижения цели, оказавшись исполняющим обязанности предстоятеля Русской Церкви, без соборного решения повел ее новым курсом. Этот курс узурпации власти, помимо канонических нарушений, был связан с тем, что ради сохранения внешней церковной организации Московская патриархия становится союзницей богоборческой власти, которая распоряжается внутрицерковными вопросами. Московская патриархия официально отказывается от свв. новомучеников и обвиняет «известные церковные круги» в том, что их деятельность мешала доверию к Церкви советской власти (см., например, декларацию митр. Сергия). Митр. Сергий до конца своих дней оставался видным представителем старой духовной школы. Это видно из того, что даже послания митр. Сергия в поддержку советской власти имеют церковный стиль и слог. Однако курс митр. Сергия не дал МП желаемой свободы — священнослужители истреблялись и храмы закрывались почти до начала Второй мировой войны, а большая часть из открытых при Сталине была Хрущевым отнята у верующих. Из всего этого можно предположить, что для митр. Сергия его церковный курс явился личной трагедией. 15 мая 1944 г. митр. Сергий 77-ми лет (провозглашенный Патриархом) внезапно скончался в Москве от кровоизлияния в мозг на почве артериосклероза.
[1] «Дневник о заседаниях вновь сформированного синода 12 апреля — 12 июня, 1917 г.», М., Крутицкое патриаршее подворье, 1995 г.
[2] Иером. Дамаскин Орловский, «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия», т. II, стр. 351.
[3] За Христа пострадавшие: гонения на Русскую Православную Церковь 1917-1956 гг. Православный Свято-Тихоновский ин-т, Москва, 1997 г., стр. 34.
[4] Своему непосредственному начальнику.
[5] «Акты святейшего Тихона, патриарха Московского и всея России: позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917-43 гг.», Православный Свято-Тихоновский институт, М. 1994 г., стр. 461.
[6] «Акты святейшего Тихона..», стр. 437.
[7] «За Христа пострадавшие...», стр. 570.
[8] Вступивший в управление по указу митр. Иосифа, который не смог приступить к исполнению обязанностей патриаршего местоблюстителя.
[9] А. Вадимов, «Неизвестное свидетельство о новом священноисповеднике святителе Серафиме», «Православная Русь», №7, 1995 г.
[10] «Акты святейшего Тихона...», стр. 681.
[11] «Акты святейшего Тихона...», стр. 691.
[12] Журнал Московской Патриархии, № 6, 1968 г.
[13] ЖМП, №1, 1931 г.
[14] Диалектика – искусство вести спор, обнаруживая противоречия в суждениях противника.