Голос молчания: духовный опыт Илии
Портал "Богослов.Ru" публикует недавно переведённую статью итальянского библеиста Альберто Мелло. Она была опубликована в журнале "Parola, Spirito e Vita", № 38 (1998). Автор раскрывает личность пророка Илии и даёт весьма нестандартную интерпретацию загадочных стихов 3Цар 19:11-12, в которых описывается присутствие Божие.
Статья

Исторические истоки еврейского профетизма хаотичны. Они погребены под дюнами энтузиастического и подчас бредового опыта. Глагол, происходящий от navi’ (пророк), в возвратной форме означает не «пророчествовать», а именно «бредить», терять контроль над собственным умом.

Некоторые в этой связи говорят об «экстатическом» опыте и предлагают переводить термин
ruah через «экстаз». Однако экстаз, как мы его понимаем, – это более внутренний опыт, он производит меньше шума и обычно не сопровождается плясками и музыкой. Лучше говорить о некоем харизматическом «энтузиазме», когда появляется избыток ruah , некий excessus mentis (ср. 2Кор 5:13), а не покой мистического восхищения. У доклассических пророков дух чрезвычайно активен, даже избыточен, вплоть до искажения сознания. О первых nevi’im можно сказать, что все они в той или иной степени причастны этому патетическому, эмоциональному опыту.

Древний
navi’ никогда не одинок, он действует в группах nevi’im («сыны пророческие» времен Илии и Елисея), которые исполняют музыку и танцуют. Этот тип профетизма, по всей видимости, имеет азиатское происхождение и получил распространение в Ханаане прежде поселения там Израиля, он не был известен кочевым израильтянам (эпизод в Числ 11 является анахронизмом).

В самом деле, «невиизм», если можно его так назвать, – характерный феномен пророков Ваала! Действительно, у нас нет более выразительного примера этого шумного оргиастического и безудержного профетизма, чем произошедшее на Кармиле противостояние пророка Илии и пророков Ваала, противостояние двух типов профетизма (3Цар 18).

Пророк Илия наделен такой духовной силой, что Послание Иакова вынуждено напоминать: «Илия был человек, подобный нам» (Иак 5:17), а не сверхчеловек. Его сила, объясняет Иаков, – в молитве. Илия молится – и небеса затворяются, не посылают больше ни росы, ни дождя. Молится – и с небес нисходит огонь. Он командует вратами небесными.

Сверх того, сила Илии заключается в исключительной подвижности. То он здесь, то там, он неудержим, и никогда не известно, где он. Когда Илия говорит Авдию, царедворцу Ахаву: «Пойди, скажи господину твоему: Илия здесь», то тот возглашает: «Когда я пойду от тебя, тогда Дух Господень унесет тебя, не знаю куда» (3Цар 18:8,12). Позднее для Иезекииля
ruah Господа будет чуть ли не транспортным средством.

Когда оканчивается засуха, Илия находится на вершине Кармила и видит набегающее с моря облачко. Он посылает к Ахаву с советом поскорее запрягать лошадей для того, чтобы тот успел вернуться в Изреель. От Кармила до города Изрееля – более двадцати километров. И что же делает пророк? «И была на Илии рука Господня (эквивалент
ruah ). Он опоясал чресла свои и бежал пред Ахавом до самого Изрееля» (3Цар 18:46). Движимый Духом, Илия преодолевает двадцать километров вслед за царем, который мчится на колеснице! Быть может, это и преувеличение, но впечатление, которое остается у читателя, – это впечатление потрясающей духовной энергии.

И все же Илия – не только великий атлет Духа. Его имя (
Eliyahu) означает «мой Бог – YHWH». Он – человек, дело которого состояло прежде всего в отделении профетизма хананеев от яхвистского профетизма, подлинным основателем коего он, как можно думать, и является. Во имя своей веры в Бога Израилева он в одиночку мужественно противостоит всем пророкам Ваала: «Я один остался navi’ YHWH , а nevi’im Вааловых четыреста пятьдесят человек» (3Цар 18:22). Перед этим вызовом Илия демонстрирует полное превосходство, позволяющее ему насмехаться над пророками Ваала: «Илия стал смеяться над ними и говорил: кричите громким голосом, ибо он бог! Может быть, он задумался, или занят чем-либо, или в дороге, а может быть, и спит, так он проснется!» (3Цар 18:27).

Хананейский профетизм характеризуется энтузиазмом (не экстазом, как было уже сказано). В этой связи очень поучителен рассказ 3Цар 18:28-29: «И стали они кричать громким голосом и кололи себя по своему обыкновению ножами и копьями, так что кровь лилась по ним. Прошел полдень, а они все еще бесновались до самого времени вечернего жертвоприношения, но не было ни голоса, ни ответа, ни слуха».

«Бесновались»[1] – перевод глагола
le-hitnabbe’ . Обычно этот глагол переводится через «пророчествовать». Но здесь это не пророчество и не молитва: нет «ни ответа, ни слуха», нет никакого диалога с Богом. Это лишь выражение выведенной из себя эмоциональности, вплоть до крови. Лингвистическое выражение этой эмоциональности – глоссолалия, не устанавливающая никакой коммуникации, опыт, похожий на наркотическое опьянение.

Так описывается «пророческий» опыт, от которого Илия дистанцируется. Дистанцируется настолько, что эпизод на Кармиле оканчивается резней. Для определения пророческого опыта Илии мы должны продолжить чтение и обратиться к следующей главе. Подлинный духовный опыт Илии – не во всесилии, а в немощи.

В 3Цар 18 Илия показан человеком, не страшащимся ничего, низводящим с неба огонь, противостоящим четыремстам пятидесяти пророкам и закалывающим их одного за другим. Но перевернем страницу. В 3Цар 19 Илия предстает иным человеком: напуганным, убегающим, хотящим умереть. «Довольно уже, Господи!»: и Илия – человек, который больше не может, который достиг предела своих возможностей.

В рассказе есть некоторая непоследовательность: сначала говорится о том, что пророк «пошел, чтобы спасти жизнь свою», то есть убежал, спасаясь от Иезавели, но сразу же затем он, отпустив отрока, приносившего ему воду, и оставшись один в пустыне, просит себе смерти (3Цар 19:3-4). Ищет смерти от обезвоживания, в полном одиночестве.

Этот переживающий крайнее отчаяние, думающий о самоубийстве Илия – фигура куда более человечная, чем всесильный герой Кармила. Это человек намного более уязвимый, но и намного более смиренный, приходящий к исповеданью: «Я не лучше отцов моих» (3Цар 19:4). Я – пророк, полный ревности о единственном Господе, – не лучше моих отцов-идолопоклонников. В этом подавленном состоянии он и получает подлинный духовный опыт, опыт встречи с Богом на Хориве (3Цар 19:9-13a).

Там, на Хориве, есть пещера, и Господь проходит перед нею, как когда-то прошел перед скалой, на которой находился Моисей. Моментов этой теофании, этого прохождения три, даже четыре. Это проверенная схема пророческой литературы: представляются три вещи, но окончательная, определяющая – четвертая. Вспомним о рефрене первых двух глав Амоса: «За три преступления Израиля и за четыре не пощажу его» (Ам 2:6, ср. Ам 1:3,6,9,11,13; 2:1,4), когда называется только четвертый грех – капля, переполняющая чашу. В этой риторической схеме четвертая вещь аналогична первым трем, но имеет преимущественную перед ними силу.

Здесь представлены три феномена, которые, казалось бы, должны явить Господа, но не являют. Или лучше сказать так: не являют Его так, как являет четвертый феномен. Это не вопрос «все или ничего», «да или нет»: в четвертом опыте Господь присутствует гораздо больше, чем в первых трех. Говорится о различных степенях. Мишелю Массону принадлежит честь обнаружения этой риторической схемы в расшифровывании опыта Илии, несмотря на то, что затем этот автор прочитывает его не в библейском и не в христианском, а в восточно-теософском ключе[2].

Каковы эти первые три феномена, в которых «нет Господа», или Он есть, но не так явно, чем в четвертом? Это ветер, землетрясение и огонь. Можно сказать, что это природные, метеорологические, теллурические явления, подобные тем, что сопровождали синайское богоявление: громы, молнии, дым и огонь. Тогда гора Синай «сильно колебалась» (Исх 19:18), как бы от вулканического извержения или землетрясения.

На основании этой расшифровки первых трех явлений и четвертый феномен (3Цар 19:12) интерпретируется как атмосферное явление:
sibilus aurae tenuis (Vulgata); «il mormorio di un vento leggero» (итальянский перевод CEI). Несмотря на то, что это объяснение является до сих пор наиболее распространенным, оно далеко от того, чтобы быть удовлетворительным. То, что переводится обычно как «веяние легкого ветерка»[3], звучит буквально так: qoldemamà daqqà – «голос тонкого молчания», voix de fin silence (Левинас).

То, что Илия слышит на горе – не веянье, а голос, или тихий звук, в молчании. Молчание не может производить звуков, «голос молчания» – это оксюморон, поставляющий вместе две несопоставимых реальности. Поэты и святые понимали это лучше, чем экзегеты. Хуан де ла-Крус в своей Духовной песне говорит о «молчаливой музыке, звучащем уединении» (
la musica callada, la soledad sonora) и в комментарии ссылается на опыт Илии. Илия не имеет необходимости слышать шелест ветра, он слышит голос молчания, то есть слышит голос Бога, говорящего ему в молчании.

Молчание – это не только отсутствие шумов. Это прежде всего внутреннее состояние того, кто достиг молчания внутри себя и поэтому может услышать Бога. Молчание имеет свой голос. И Синайское откровение настаивает на том же: «Вы… образа не видели, а только глас» (Втор 4:12). Таково второзаконническое прочтение Синайского события. Возможно, опыт Илии предшествует этому прочтению или описывается в его свете. Во встрече с Богом главное – это голос, говорящий молчаливо.

Быть может, здесь уместно привести кумранский фрагмент, озаглавленный «Песни субботнего всесожжения»[4], в котором ильино выражение используется для описания песни херувимов, исполняемой на литургии ангелов: «Херувимы падают пред Ним и благословляют Его. Когда же они восстают, глас молчания Божия становится слышен, и шум ликования, когда их крылья подымаются: глас молчания Божия… Это глас молчания благословения в шуме их движения… глас радостного ликования делается молчаливым и в нем – молчание божественного благословения во всех лагерях небесных воинств».

Мне кажется, традиционная интерпретация всего пассажа 3Цар 19:11-12 может, и даже должна быть развернута в обратном направлении. Вместо того чтоб интерпретировать четвертый элемент (голос) как атмосферное явление (легкий ветер), происходящее вслед за первыми тремя, лучше сделать противоположное: истолковать первые три явления на основании четвертого, то есть дать им объяснение как внутренним, «духовным» феноменам. И тогда весь отрывок предстанет зашифрованным описанием опыта Духа и вместе с тем предоставит нам очень волнующие данные для различения духов, приходящих от Бога.

а) Воля. Первый феномен – это ветер, «большой и сильный», как говорит текст. Ветер невиданной силы, «раздирающий горы и сокрушающий скалы». Ясно, что это преувеличение, речь не идет о реальном факте,
ruah здесь имеет метафорический смысл. Говорится о «духе», но о каком «духе»? Мы знаем, что Илия – великий харизматик, человек ruah ’а, который буквально носим был Духом. Когда в конце жизни он будет восхищен на небо, то сыны пророческие, его ученики, подумают: «Может быть, унес его Дух Господень и поверг его на одной из гор или на одной из долин» (4Цар 2:16).

То есть этот
ruah – сила, энергия, которая дана была Илие, но которая может быть слишком избыточной, может смести его. Думаю, мы должны видеть в этом силу воли. Маймонид часто придает именно такое значение термину ruah. Илия – человек железной воли, который не уступает ни перед чем, который «раздирает горы и сокрушает скалы». «Большой и сильный ветер», таким образом, может быть интерпретирован как великая сила характера, которая, безусловно, является харизмой и уже поэтому является «духовным» фактом. Но текст хочет сказать, что не в этом подлинное действие Духа в нас, что это слишком напористая, слишком агрессивная сила: «Не в ветре Господь».

б) Волнение. После ветра – землетрясение. Это уже некое ограничение в области естественных происшествий. Еврейский термин
ra‘ash может означать также «дрожь», «трепет». Здесь вводится другой психологический аспект, связанный с эмоциональностью. Говорится о чувствительности по отношению к божественному. Некое потрясение всегда сопровождает опыт Духа, от «страха» Авраама до удивления Марии пред ангелом. Но и в трепете нет Господа: хоть этот феномен и является ясным знаком Его присутствия, он имеет все же временный характер. Это лишь один из моментов духовного опыта, необходимый, но преходящий.

в) Чувственность. И, наконец, – огонь: что-то, что горит, пылает. Это страсть, чувственность. В Песни Песней, в самой высшей точке всей поэмы, любовь определяется как «пламень YH»[5], языки которого – «языки огненные»[6] (Песнь 8:6). Опыт, о котором говорит Песнь Песней, – опыт влюбленности. В духовной сфере может происходить нечто аналогичное: Песнь Песней – лишь метафора встречи с Богом.

Вспомним, к примеру, о любви Иеремии к слову Божию: «Было в сердце моем, как бы горящий огонь» (Иер 20:9). Иеремия говорит о собственном духовном опыте. Вспомним также о двух эммаусских путниках: «Не горело ли в нас сердце наше?» (Лк 24:32). Образ горящего огня – способ выразить сильную интенсивность чувственной привязанности. Но и «не в огне Господь»: не в интенсивности чувств последняя гарантия подлинности нашего духовного опыта.

Все эти опыты остаются двойственными, они должны быть связаны, обнулены. Пока мы в них пребываем, мы не можем быть уверены, что в нас действует Дух Святой. Хотя через них и может проявляться действие Духа, но это действие весьма будет весьма неупорядоченным и слишком смешанным с человеческими движениями, нарушаемым нашей волей и чувственностью.

Выход из этой двойственности – на последнем этапе духовного пути: в тихом, почти удержанном голосе, распознаваемом лишь в молчании. Когда достигается духовная зрелость, когда обузданы волюнтаристские импульсы, собственные возбуждения, собственные страсти, тогда можно настроиться на молчаливую волну божественного гласа, говорящего в тайне.

Настроиться на эту волну трудно до тех пор, пока мы во власти наших эмоций. Лишь когда мы достигли распознавания «тонкого молчания» гласа Божьего, тогда во всем нашем существе, в том числе в нашей воле и в наших чувствах, устанавливается мир. И через все, чем мы являемся, через наш опыт, Бог молчаливо обучает нас – и все преображается. Дух Святой орошает то, что сухо, согревает то, что хладно, выпрямляет то, что искривлено…

Хуан де ла-Крус, который в своей Духовной песне свободно переводит «шорох легкого ветра» Вульгаты через
el silbo de los aires amorosos[7], так комментирует опыт Илии: «Некоторые богословы думают, что отец наш Илия, когда был на горе, видел Бога в этом веянии легкого ветра, который он почувствовал у выхода из своей пещеры. Священное Писание именует этот шорох sibilo di aure delicate , ибо от выспреннего и нежного обращения Духа в нем было рождено умное понимание. Здесь душа говорит о silbo de los aires amorosos, ибо изобилует разумением от любвеобильного обращения Любящего Бога»[8]. Говорится ли об уме или о разумении или о добродетели, в любом случае это – действие Духа, обращающегося в молчании.

Остается отметить последнее. Трижды текст заключает: в этом «Господа не было». Ни в ветре, ни в землетрясении, ни в огне. В четвертом случае мы уже и не ожидаем противоположного заключения: «Господь был в голосе тонкого молчания». Текст этого и не говорит, оставляет нас в неопределенности. Текст говорит только о том, где нет Духа, или, лучше, о том, где Он не в совершенной мере. А о том, где действительно есть, почти стыдится объявить. Это потому, что голос Божий – тонкое молчанье. Подтверждающий глас – лишь тихий шепот. Истина не кричит. Ибо если мы будем утверждать большее, с большей силой, то внезапно впадем в предшествовавшую избыточность: или в излишек ревности, или в эмоциональное восхищение, или в неконтролируемую страсть. И здесь богословие, духовный опыт становится почти что апофатическим: вместо избыточного говорения предпочитает не говорить вовсе. И поэтому голос – всего лишь молчанье, всего лишь намек[9].

 

Перевод с итальянского:

игумен Арсений (Соколов), Бейрут.


[1] В переводе Макария Глухарева (Священные Писания. Нью-Йорк, 1996): юродствовали; в переводе РБО (2е изд., Москва, РБО, 2015): неистовствовали; в перевод п/ред. Кулаковых (Москва, ББИ, 2015): безумствовали. – Прим. пер.

[2] Masson M. Élie ou l’appel du silence. См. мою рецензию на его книгу в журнале “Liber Annuus”, № 41 (1991). Р. 567-568.

[3] В переводе РБО: только голос в тишине; в переводе п/ред. Кулаковых: тонкий звук безмолвия. – Прим. пер.

[4] 4Q Shir Shabbat, ed. Newsom, 1985.

[5] Вероятно, в этом месте Песн 8:6 присутствует сокращенная тетраграмма. Поэтому в переводе Макария Глухарева: пламень Божий; в переводе п/ред. Кулаковых: пламя Господне. Ср. в переводе РБО: огненных демонов рой. См. также: Фаст Геннадий, протоиерей. Толкование книгу на Песнь Песней Соломона. Красноярск, 2000. С. 201-202, 457. – Прим. пер.

[6] В русском Синодальном переводе и в переводе Макария Глухарева: стрелы огненные; в переводе п/ред. Кулаковых: жар огненный. – Прим. пер.

[7] Шелест воздУхов любви (староисп.). – Прим. пер.

[8] Cantico Spirituale B, строфы 14 и 15.

[9] Оригинал статьи: Mello A. Una voce silenziosa: l’esperienza spiritual di Elia. “Parola, Spirito e Vita”, № 38 (1998). Р. 19-28.

Комментарии ():
Написать комментарий:

Другие публикации на портале:

Еще 9