Молитвы анафоры: секрет или Таинство?
В публикуемой статье автор в популярной форме рассуждает о том, как и почему молитвы анафоры стали восприниматься как тайные, являются ли они таковыми на самом деле и что может сделать священник, служащий в условиях обычного городского или сельского прихода для того, чтобы вернуть Литургии ее изначальный смысл «общего дела».
Статья

Все то время, в течение которого ведется дискуссия о русификации и адаптации богослужения к приходским реалиям, не остается без внимания и вопрос о гласном чтении молитв анафоры, или т.н. тайных молитв[1]. Недавно на портале «Богослов.Ru» была опубликована статья«Открытая Литургия: Практические рекомендации», в которой был описан чин, гарантирующий максимальное участие в Таинстве Любви всех собравшихся на вечерю Господню. Однако, как показали недавние события сжалобой прихожан на настоятеля Валаамского подворья в Москве, этот замечательный чин, равно как и подобные ему, вызывающие горячий отклик в сердцах многих священнослужителей, рискуют так и остаться на бумаге. Кроме того, совершение открытой Литургии возможно только на тех приходах, где делу оздоровления приходской жизни и созиданию общины во Христе сочувствует настоятель. Не имея возможности по упомянутым причинам служить открытую Литургию, священник, тем не менее, может сделать большой шаг навстречу прихожанам, отделенным от него иконостасом, если приблизит к ним самую сердцевину богослужения и самый смысл его, т.е. тайные молитвы.

Как и когда, а главное – почему эти молитвы вдруг сделались тайными? Наверное, лучше всего на этот вопрос ответить не только с точки зрения исторической литургики, но и с точки зрения отношений внутри общины и отношений каждого ее члена с Богом. Ни для кого не секрет, что приходская община должна быть христоцентрична. Преподобный авва Дорофей изображал сообщество христиан в виде круга, в центре которого – Бог, а по краям – люди; чем ближе мы приближаемся к центру, тем, соответственно, ближе становимся и друг ко другу. Недаром заповедь о любви к Богу неразрывно связана с заповедью о любви к ближнему. Значит, христианская община не может строиться ни на чем ином, кроме совместного богослужения и общего богообщения. Могут иметь место приходские проекты, паломнические поездки и пр., но все это только как продолжение Литургии. Со сменой эпох меняются исторические декорации, однако неизменными остаются людские характеры. Поэтому достаточно заглянуть в любой (за редким исключением) городской приход, чтобы увидеть такую картину: сотни людей, пришедшие на службу и добросовестно ее «отстаивающие», и священники, которые уже настолько ощущают себя профессионалами своего дела, что, спрятавшись за иконостасом и собираясь там в «кружки по интересам», становятся (позволим себе смелое сравнение) похожими на таксистов, толпящихся в ожидании прибытия поезда или самолета, с одной стороны, готовых в любой момент приступить к выполнению своих обязанностей, а с другой – обсуждающих пока есть время всё: от политики до проходящих мимо. Всех всё устраивает, все довольны. В какой-то момент для священнослужителей молитвы превращаются в утратившую смысл скороговорку, а для народа – в то, что «может читать и слышать только батюшка». Все мы замечали, что, особенно когда служишь без диакона и пробегаешь глазами молитвы, ни одно слово не доходит до нашего черствого сознания. При этом стоит только появиться кому-то, кто мыслит иначе, как его обвиняют в том, что он «мешает молиться», он «в прелести», и вообще, говоря по-евангельски, «не друг Кесарю». Все застыли на равноудаленном расстоянии от Бога и друг друга, и не пускаем в свое личное пространство никого, кроме духовника, который становится центром этой малой окружности. Какое в такой ситуации может быть общественное богослужение? В то же время на этом фоне легко появляются замысловатые толкования Литургии, превращающие ее в спектакль для праздных зевак, отбывающих еженедельную повинность в обмен на «помощь Божию». Так, в умах некоторых служителей культа утвердилась мысль о собственной исключительности и о том, что «народ этот невежда в законе, проклят он» (Ин. 7:49), и что от него надо тщательно оберегать «тайносовершительные формулы». Но, что самое парадоксальное, такое же мнение сложилось и у прихожан. Таков в общих чертах механизм, превративший Божественную Литургию в набор бессвязных выкриков священника, содержащих придаточные предложения и причастные обороты. Алтарь в важнейшие моменты богослужения превращается в «избу-читальню», где все сосредоточенно «вычитывают» (только бы не ошибиться, а то ведь не сработает) секретные тексты. Вопиющее нарушение смысла общего богослужения!

Неслучайно в Новом Завете применительно к христианской иерархии не употребляется слово «священник», а только специальные слова, до того не имевшие религиозного употребления: «пресвитер» и «епископ». Священник (ἱερεύς) – тот, кто приносит жертву (ἱερεύει), а таковым является только Господь, исполнивший Свое Священство, «однажды, принеся [в жертву] Себя Самого» (Евр. 7:27). Такое священство на самом деле исключительно. Но поэтому в христианской Церкви и не называли никого священником, а только пресвитером (то есть старейшиной, предстоятелем), чтобы пресечь всякую мысль об отделении духовенства от мирян (слова, также чуждые библейскому духу). Слово «священство» употребляется только в отношении Христа и один раз в отношении всего народа, когда все христиане называются «царственным священством» (1Пет. 2:9). Таким образом, в Новом Завете исключается мысль о том, что между Богом и людьми должны быть еще какие-то посредники, кроме Самого Христа. Теперь же мы стали священниками и первосвященниками (протоиереями), стали «малыми судьями» на исповеди, стали отцами и духовниками, стали духовенством в противовес бездуховной, серой, никому не нужной массе мирян, за которых, однако, пролил Свою Кровь Господь, распинаемый под улюлюканье священников.

Все больше христиан теперь осознают все вышесказанное. Но нас так долго запугивали и загоняли в гетто «послушания, которое превыше поста и молитвы», что мы часто боимся собственных мыслей. Приходится наблюдать, как тот или иной «отец», вновь и вновь услышав все эти давно известные аргументы, крепко задумывается и всеми силами пытается найти хоть какое-то опровержение. Ведь он знает, «как правильно», «как принято», знает, что с этим жить спокойнее, но, к сожалению, вынужден заглушать в себе пробуждающегося «совопросника века сего». В первую очередь надо осознать, что тех, кто чает истинного возрождения общинной жизни, действительно много. Речь не идет о какой-то секте или закрытом сообществе: много нас – христиан, желающих вести осознанную общинно-приходскую жизнь. И очень важно понять, какие конкретные шаги может предпринять каждый из нас на своем приходе, чтобы не ограничиваться подобными рассуждениями.

Существует закономерность, согласно которой на городских приходах бывает легче проводить какие-то изменения, направленные на выход из «застоя», который образовался из-за того, что все – и священники и прихожане – живут по принципу «никто никого не трогает, и всем хорошо». Напротив, в сельских приходах зачастую ни о каких преобразованиях и слышать не хотят. Влияет, конечно, и состав прихода: там, где больше людей с высшим образованием, а также тех, кто пришел в Церковь не на волне всеобщей моды, а в результате личного духовного опыта, необходимость общегобогослужения осознается в той или иной мере всеми; если же приход пережил советский период, а прихожане уже и сами не помнят, когда и почему стали ходить в Церковь, все благие начинания разбиваются о вопрос: «а зачем?» Как же быть простому священнику, не настоятелю и не благочинному, который, тем не менее, хотел бы хоть как-то изменить жизнь своего прихода к лучшему?

Начать можно с малого: каждый раз, когда служишь один, читай все вслух. Если для служения открытой Литургии или, тем более, частичной русификации богослужения требуются условия, существующие далеко не везде, то для того, чтобы просто во время служения Литургии все произносить гласно, не требуется практически ничего, кроме желания самого священника. Прихожане поначалу могут вовсе не заметить перемены, но много будет и тех, кто обязательно отнесется к этому положительно. Но даже в случае конфликта, важно помнить, что никакого общеобязательного запрета на гласное чтение тайных молитв нет. На практике это можно сделать так: чтобы не вдаваться в ненужные объяснения с регентом (хотя было бы идеально, если бы хор сочувствовал священнику) можно в конце каждой ектении после заключительного «Тебе, Господи» или «Господи помилуй» предварять возглас чтением соответствующей молитвы. В Служебнике некоторые молитвы написаны в середине ектении, но это вовсе не их изначальное место – так получилось из-за того, что на практике священник читает их, пока диакон произносит ектению. Правильнее было бы не накладывать чтение молитв на пение хора (особенно во время анафоры), однако, если другого выхода нет, то необходимо читать анафору вслух одновременно с пением – это в любом случае лучше, нежели бормотать что-то себе под нос. Можно возразить, что молитвы на церковнославянском языке все равно никому непонятны, и читать их вслух не имеет смысла. Да, церковнославянский язык непонятен для современного обывателя и надо бы проводить русификациию, а делать это на отдельно взятом приходе чревато неприятными последствиями. Но мы скажем даже больше: почти все богослужебные тексты, в особенности – гимнография, все равно будут непонятны маловоцерковленному человеку, не имеющему азов богословских знаний. Тут мы вплотную подходим к проблеме оглашения, о которой здесь рассуждать нет совершенно никакой возможности. Но что же? Оставить все как есть? Ведь чтобы переводить богослужение, нужны специалисты, а их сейчас нет, поэтому, якобы, гласное чтение молитв не даст никакого эффекта – именно так себя утешают желающие мыслить «правильно» и жить спокойно. «Да не будет!» За всеми этими рассуждениями мы упускаем главное: Церковь живет и дышит Святым Духом. Именно Он заставил ничего не смыслящих в Писании апостолов толковать события, которые они видели своими глазами и не понимали их смысла («тогда Он отверз их ум к разумению Писания» (Лк. 24:45), именно Он приходит и «учит всему» (ср. Ин. 14:26) каждого христианина, который не закрывает свое сердце. Так что мешает нам верить, что если мы будем делать это малое дело, которое в наших силах, Господь восполнит недостающее? Разве Он не в силах открыть ум простой бабушки к глубинному понимаю и переживанию слов анафоры свт. Василия Великого? Разве не в силах Он защитить священника, пытающегося быть честным и служить Литургию так, чтобы и самому в ней всецело участвовать и не закрывать этого участия от прихожан? Господь ждет от нас действий, Он рядом, чтобы поддержать, Он стоит возле дверей нашего сердца, стучит (ср. Откр. 3:20) и ждет, когда мы ему откроем.



[1] Надо полагать, что это название они получили из-за рубрики «Сия же молитвы священник глаголет тайно», которая печаталась в Служебниках непосредственно перед их текстом. Впрочем, в современных изданиях такая рубрика отсутствует (см. например Служебник Издательства Московской Патриархии 2013 г.). 

Комментарии ():
Написать комментарий:

Другие публикации на портале:

Еще 9