Иногда лучше жевать, чем говорить. Наверное, многие помнят эти слова из рекламы жевательной резинки. И наверное многие понимают, что особенно полезно «жевать», когда становишься свидетелем ожесточенного спора. Логика проста: все равно ничего не докажешь, зато целее будешь. Думаю, подобные соображения сдерживают многих богословски подкованных пастырей и ревнителей церковной жизни от поддержки проектов, предложенных на рассмотрение президиумом Межсоборного присутствия. Иначе чем объяснить то, что в печатном пространстве сторонники непоправимых последствий представляют свою позицию активнее, чем сторонники необходимой реставрации? Или то, что среди первых высказываются больше священнослужители, а сторону последних не боятся представлять в основном светские ученые? При этом вне публичного пространства можно встретить массу священнослужителей и архиереев, которые, мягко говоря, понимают всю необходимость предлагаемых мер по реставрации языка и текстов. Всё понимают, но продолжают «жевать». Причина вполне понятна.
С точки зрения евангельского Благовестия это совершенно периферийная тема. Однако она вызвала такую бурю эмоций, что не всякому после этого захочется высказаться. Некоторые договорились даже до того, что предсказывали священноначалию массовый исход из лона канонической Церкви в раскольничьи структуры, во имя «единственно правильного мнения». Подобный шантаж пусть остается на совести незатейливых предсказателей. А священноначалие, мне кажется, должно сделать выводы о церковной вменяемости новых Аввакумов и Гапонов. Тем более что именно в дни жестоких интернет баталий за «Аз единый» по ТК «Культура» были показаны 20 серий сериала «Раскол». Вся сложность Никона и Аввакума, напряжение исторического момента и аргументы сторон предстали на суд зрителей. Избегая дискуссии о самом фильме, можно лишь привести мнение настоятеля храма при МГУ отца Максима Козлова, который считает, что Никон вывел Русскую Церковь из тупика национальной самозамкнутости. Это было необходимо для того, чтобы мы не превратились в раскольническое сообщество внутри Православия. Аввакум же в конце жизни явно скатился до ереси. Он кардинально искажал православную догматику из-за «ненужной верности букве старой традиции»[1]. Итак, даже в церковной жизни не всякая верность есть безусловная ценность. Такой ценностью, согласно древнему Патерику, скорее является добродетель «рассудительности»[2]. Вот и апостол Петр призывает: «Покажите в вере вашей добродетель, в добродетели рассудительность» (2 Петр. 1:5).
Поэтому в данном случае «жевать» не уместно. Бог действует в этом мире человеческими руками. От активности каждого зависит то, в какой точке исторического развития мы оставим нашу Церковь последующему поколению христиан. Однако что бы не происходило в церковной жизни, главная матрица поведения остается неизменной: «В главном единство, во второстепенном свобода, во всем остальном любовь». Эти слова были написаны блаженным Августином в споре с раскольниками донатистами. Он считал, что везде и всегда главным является единство верующих, т.е. всех исповедующих Христа согласно Писанию. Второстепенные вопросы для Августина не столь важны, так как они не влияют на спасение. По его мнению, в подобных вопросах донатисты любили ставить свое мнение выше мнения других. Это и стало причиной их отделения. Любовь же, считал блаженный Августин, должна быть главным фактором, препятствующим разделению по второстепенным вопросам. Без этого августиновского здравомыслия и евангельской любви носиться нам и сегодня в наших дискуссиях как ладье без весел.
Помня о второстепенном, вооружившись главным и не забывая обо всем остальном, попробуем рассудительно поговорить о проекте переиздания Триодей, который является частью большой дискуссии о роли Церковнославянского языка.
Действительно, дискуссия по проекту «Церковнославянский язык в жизни Русской Православной Церкви XXI века» самым тесным образом связана с «Проектом научного переиздания Триодей в редакции Комиссии по исправлению богослужебных книг при Святейшем Правительствующем Синоде (1907–1917)». Она как бы реализует себя в данном конкретном проекте. Нас же в данном случае больше интересует, что именно двигало деятельностью Комиссии, и какие соображения, идеи, понимания лежали в основе этой деятельности.
Совершенно не случайно богослужебные Триоди стали предметом особого интереса русских иерархов начала прошлого века.Триоди являются едва ли не самыми важными литургическими книгами. В них содержатся молитвы и воспоминания о главнейших событиях христианской веры. Вместе с тем, они свидетельствуют о богословском творчестве Вселенской Церкви. Этот уникальный литургический материал, собранный на протяжении многих веков, должен быть источником духовного наставления для всех православных христиан и служить назиданию (т.е. наставлению доступному и понятному всем) всего церковного народа. По словам апостола Павла: «Когда вы сходитесь, и у каждого из вас есть псалом, есть поучение, есть язык, есть откровение, есть истолкование, – все сие да будет к назиданию» (1Кор.14:6-26).
Назидательность богослужения, его доступность и понятность – это важные факторы нормального духовного развития церковного общества. Однако сегодня нередко можно встретить непонимание сути предлагаемого проекта. Некоторые до сих пор продолжают активно защищать то, что в защите не нуждается. В проекте нет ни единого слова о переводе церковных текстов на современный русский язык. Работа синодальной Комиссии стремилась улучшить качествоцерковно-славянских текстов Постной и Цветной Триодей. Редакция касалась исключительно филологической стороны во имя: 1) содержательной доступности, 2) богословской выразительности и 3) лексической нормативности.
Для того чтобы правильно понимать, что двигало синодальной Комиссией, важно понимать ряд исторических фактов, связанных с внутренней историей церковнославянского языка. Среди этих фактов – живая связь церковнославянского языка с современным ему разговорным славянским языком на протяжении всей истории их совместного существования.
В разные века богослужебные тексты на церковнославянском языке естественным и безболезненным образом меняли свои языковые парадигмы, следуя лингвистической эволюции самих носителей языка, т.е. наших предков. Отсюда существует около десятка различных изводов этого языка в зависимости от региона, исторической эпохи, а также культурного контекста. Язык богослужебных текстов времени прп. Антония и Феодосия Киево-Печерских отличается от церковнославянского языка эпохи прп. Сергия Радонежского. Тексты, совпадающие по времени с веком прп. Сергия, отличаются от текстов «романовской» Руси. Во все века церковнославянский язык и богослужебные тексты естественным образом правились и обновлялись, теряя иногда целые грамматические формы, как, например, в XII веке, когда язык навсегда теряет форму отглагольного имени супин (супинум). С веками в текстах могли меняться целые слова. Например, в XIII веке вместо древнего «возгласил кур» появляется греческое «аллектор», затем более понятное «петел». Под влиянием культуры и времени изменялись целые морфемы церковнославянского языка. Например, Юс Большой и Юс Малый.
Отличаясь от разговорного древнерусского более возвышенными формами, церковнославянский язык, однако, никогда не терял с ним живую связь, а его «художественная» сторона никогда не отрывалась от его «умного начала». Язык богослужения был одинаково красив и понятен всем своим современникам. В этом проявляла себя церковная и народная мудрость наших отцов, заключающаяся в словах св. апостола Павла:«В церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке» (1Кор. 14:19).
Проблема же, с которой столкнулась синодальная Комиссия, возглавляемая архиепископом Сергием (Страгородским), явилась результатом искусственного «замораживания» церковнославянского языка и его отторжения от живого русского. Такая печальная неестественность стала возможной в Синодальную эпоху, при возрастающей несамостоятельности Церкви и ее отделении от жизни церковного народа. На три века церковнославянский язык был искусственно законсервирован. Отсюда, как следствие, за 300 лет образовалась «понятийная яма». Менялся народ, страна, культура, развивался литературный язык, да и сама Церковь адекватно и своевременно отвечала на вызовы времени, только язык Церкви пребывал на том же самом месте, где ему определили быть светские реформы эпохи Петра Великого и предшествующее им эхо раскола. На это красноречиво указывали еще святитель Феофан Затворник, св. Филарет (Дроздов), а вслед за ними прп. Макарий (Глухарев), свмч. Александр (Хотовицкий) и мн. др.
С каждым новым веком языковая пропасть росла. Вскоре она стала проблемой не только для прихожан, но и для церковного клира. Что и подвигло русских архиереев в начале XX века создать Комиссию по редакции богослужебных текстов.
Неверно думать, что то, что представляло собой проблему для Русской Церкви до революции, перестало быть таковой после 80 лет безбожного режима. Сегодня наша Церковь не менее остро ощущает сложности, связанные с церковнославянским языком образца XVII–XVIII века. Таким образом, редакция Триодей, предпринятая Комиссией по исправлению богослужебных книг (1907–1917 гг.), есть реставрация языка, возвращение ему его традиционного места и живой силы.
Что касается непосредственно текстов, Комиссия, возглавляемая архиепископом Сергием, следовала ряду очень важных принципов. Среди них были учтены эстетические аспекты звучания текстов. Например, стихира в четверток вечера из Цветной Триоди: «Огнезрачными языки богоглаголивии, к воде крещения Божественнаго зовуще, риторов бляди безбожных огнем Духа попалиша: но просвети, Утешителю, и нас верно богословящих Тя». Подобные места были исправлены: в них были внесены более нормативные выражения.
Также одним из важнейших принципов был принцип филологической адекватности. В своей деятельности Комиссия стремилась вернуть церковнославянскому языку его исконную природу. Большинство канонов и стихир Триоди были переведены с греческого с использованием буквального метода, который создает совершенно чуждые для славянского языка языковые формы. Например, в богослужебных текстах можно встретить множество так называемых инверсий. Это результат калькирования тех инверсий, которые находятся в греческом оригинале. Но в греческом тексте инверсии имели целью создать изосиллабизмы, когда в словах путем использования одинакового количества слогов создается красивый метрический рисунок для всего стиха. В церковно-славянских же переводах эти инверсии ничего подобного не создают, так как греческие и славянские слова по звучанию разные и, понятное дело, ударения в них тоже разные. Таким образом, в большинстве своем инверсии просто бессмысленны и лишь усложняют понимание всего текста. Это обыкновенная методологическая ошибка переводчиков слепо копировавших греческие оригиналы. Редакционный труд Комиссии был направлен на то, чтобы избежать употребления таких искусственных конструкций, что позволило бы церковнославянскому языку зазвучать своей естественной красотой.
Исправление инородного синтаксиса и устаревших лексем было необходимым делом, так как эти «сомнительные красоты» создавали рукотворный барьер для понимания Триоди. Никакая эстетика не могла быть оправданием такому положению. Именно это подвигло нижегородского епископа Назария (Кириллова) (1850–1928) написать в своем отзыве: «Справщики должны совершенно отрешиться от прежнего пристрастия к строю греческой речи и изложить церковные чтения и песнопения применительно к строю и складу современной русской речи, не нарушая, однако, общего склада славянской речи и свойственной ей музыкальности».
Опыт этого духовного прозрения и духовной трезвости должен быть особенно востребован сегодня. Возвращение богослужебным текстам понятности есть задача намного более важная, чем сохранение греческих поэтических структур, инфаз, инверсий, антитез, изокопий, хиазмов, синтактических параллелизмов, тождеств метрического рисунка вкупе с изосиллабизмами, которые даже не свойственны в большинстве своем славянскому языку, однако обильно использовались при переводе с греческого.
В жизни христианина есть ряд незыблемых и конкретных принципов, о которых веками напоминает Церковь Христова: первые будут последними; суббота для человека, а не человек для субботы; кесарю кесарево, а божие Богу и проч. Это совершенно четкие критерии для решения многих текущих дилемм. Среди прочего, есть высказывания Христа, которые уместно вспомнить и в дискуссии, подобной нашей. Речь идет о словах про «золото» и «храм»: «Горе вам, вожди слепые, которые говорите: если кто поклянется храмом, то ничего, а если кто поклянется золотом храма, то повинен. Безумные и слепые! что больше: золото, или храм, освящающий золото?» (Мф. 23. 16-17). В этом предостережении речь идет о том, что неразумно, когда золото храма довлеет над самим храмом. Золото священно не само по себе, а именно из-за храма, которому оно служит. Это универсальный принцип для формирования шкалы ценностей. Что ценней для археолога: древность археологических слоев или скрытая в них амфора? Что ценней для реставратора иконы: сажа веков или образ, скрываемый под ней? Что ценней для нас: одна из языковых форм текста или доступность его смысла? Язык может быть до бесконечности красивым и древним. На нем могли говорить, писать и молиться самые великие люди. Но тем не менее, для Евангелия Христова язык – не больше чем язык! Его конструкции и формы освящаются церковным благословением настолько, насколько они служат главному церковному делу. Именно для этого и освящается язык, а не наоборот. Что же собой представляет это главное церковное дело? Для того чтобы это понять и не потеряться в «околоцерковности», нужно вспомнитьоб апостольской природе и вселенском призвании Церкви Христовой. И тогда становится очевидным, что греческие, болгарские, грузинские или славянские национальные традиции, фольклорные обычаи, языковые ценности и другие культурные наследия есть, безусловно, великие сокровища нации, духовная самоидентификация народа, порожденная его верой и историей. Однако при столь важном статусе эти локальные явления не есть незыблемые и вечные ценности для Вселенской Церкви. Вечной ценностью для Церкви является только бессмертная душа человека и сам Господь наш и Спаситель Иисус Христос, в Котором, по слову апостола, «нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания». Именно это понимание и легло в основу работы Комиссии по исправлению богослужебных книг. И нам, как прямым наследникам дореволюционной Церкви и свидетелям всех последующих событий, было бы разумнее сохранять и открыто демонстрировать эту трезвость, чем быть «more Catholic than the Pope», как говорит одна английская поговорка.
[1] См.http://www.pravoslavie.ru/smi/48838.htm
[2] См.http://pravbeseda.ru/library/index.php?page=book&id=111