В советское время к вере относились более ответственно
– Отец Антоний, мы хотели бы вас сегодня спросить о том, чем верующие советского времени отличались от верующих сегодня?
– В советское время к вере относились более ответственно и серьезно. По-настоящему верующие люди в советское время хоть и уходили молиться в далекое место, например, куда-нибудь в монастырь, чтобы их не видели другие люди, но они делали это не потому, что боялись. По моему мнению, они просто не хотели делать зла тем людям, которые называли себя атеистами. Потому что у тех была задача верующих вылавливать и наказывать. Они сохраняли свое православие, уходили далеко – в горы, в монастырь – и молились там, но не прятались, потому что знали, что от Бога никуда не спрячешься. А сейчас больше «прохожан» и «захожан», чем прихожан.
Все это, конечно, только мое мнение. Я так считаю, несмотря на то, что тогда, в советское время, лично я перенес то, что, может быть, не стоит называть гонением, а, скорее, мягким наказанием, поскольку я отсидел семь месяцев в лагере.
– А за что вас отправили в лагерь?
– Это большая история, но я вкратце расскажу. У нас в Батуми, где я начинал своё служение в Церкви, однажды гостил владыка Нестор (Тугай), при котором в советское время закрыли Киево-Печерскую лавру. А наш правящий архиерей, нынешний грузинский патриарх Илия Второй, был на Родосе, и мне поручили встречать гостя. Я встретил его, как положено и как смог. Владыка, после того как уехал в Киев, пригласил меня к себе в гости. И я поехал туда где-то в сентябре месяце. Когда я был у него в гостях, то сказал: «Владыко, благословите мне съездить в Почаев на праздник Почаевской иконы Божией Матери». Он благословил, но попросил, чтобы я на день своего ангела – день памяти Александра Невского – был обратно у него, в Киеве. Я тогда еще был Александром. Я приехал в Почаевскую лавру, принял участие в богослужении, после которого собираюсь на автостанцию, чтобы уехать обратно в Киев на автобусе. А в Почаеве была большая ячейка атеистов-богоборцев. На автостанции у нас завязался горячий спор, полемика, и руководитель этой атеистической ячейки плюнул мне на рясу. А я не стерпел этого и ударил его в ответ. Единственный случай был, когда я кого-то ударил – это когда мне плюнули на рясу…
Оскорбитель мне сказал: «Я тебя на всю катушку посажу». На суде меня спросили, считаю ли я себя виновным. Я говорю: «Конечно, я считаю себя виновным, но не перед вами, а перед Богом. Я дал Господу клятву, принимая священство, что никогда не подниму руку ни на кого. А тут такое хулиганство». И в итоге меня судили как хулигана.
Самое интересное, что наказание по этой статье предусматривалось от денежного штрафа до года, и мне дали год. Судьей была женщина по фамилии Конотоп, и прокурором тоже была женщина – Рублева. Они мне в конечном итоге сказали: «Этот год заставит тебя подумать, чтобы снять этот балахон». Я ведь на суде тоже был в рясе. Но я им на это ответил, что думаю единственно вот о чем: что бы вы ни сделали, как бы вы ни старались, я должен выйти отсюда и остаться священнослужителем. Это их еще больше расстроило.
– Но почему вы все-таки считаете, что в советское время было лучше, если вы даже в тюрьме сидели?
– Потому что Господь помогал нам выносить все это. Четыре месяца меня держали после суда с одной целью – перевоспитать меня. Этим занимался замполит по фамилии Власенко. И тут случилась история, о которой я вспоминаю с гордостью за себя. Как-то мне нужно было попасть в санчасть, я туда попросился, и меня туда вел какой-то надзиратель. Вдруг он меня спрашивает: «Ты откуда?» Я говорю: «Из Грузии». – «А я, – говорит, – в Грузии служил». На чужбине каждое слово о Родине приятно, и я с ним разоткровенничался. Говорю ему, что мучает меня ваш замполит. Хочет все меня перевоспитать, чтобы я отрекся. Откуда я знал, что он на меня донесет этому же самому замполиту?
В ту же ночь меня вызывает замполит: «Ты что?! Ты почему на меня клевещешь?! Ты знаешь, что я могу с тобой сделать за клевету на работников власти?» Начал меня ругать всякими плохими словами. Была ночь. Я думаю: «Господи, что мне делать? Святителю отче Николае, помоги, я первый раз вообще в тюрьме». Он пока ругается, гневается на меня, а я про себя беседую с Богом, как могу. И тут меня осенила мысль. Я вдруг говорю: «У меня был свидетель, что вы меня мучаете». Замполит вспыхнул, как радуга. Его лицо сначала белым стало, потом превратилось в красный шар, потом ‒ в розовый шар. «Какой еще свидетель?» – кричит, и не понимает, какие тут могут быть еще свидетели. Бушует, злится, вспоминает, когда же он допустил оплошность, что при свидетелях со мной разговаривал. А я в это время стою, и одна единственная надежда у меня – на Бога. И я показываю на маленький бюстик Ленина, который стоял у него на сейфе, и говорю: «Вы же говорили, что он вечно живой. Вот он и есть мой свидетель». Вы не можете себе представить, что с ним случилось! Его начало корёжить, он схватил чернильницу и запустил ею в меня…
«Мне не хотелось уходить из лагеря»
В лагере со мной сидели разные люди: и политические, и мелкие воришки, и хулиганы. И когда я освобождался через семь месяцев, не знаю, можете ли вы мне поверить, но скажу: мне не хотелось уходить. Я настолько сдружился с этими людьми, что хотелось остаться с ними.
– Это была тюрьма или лагерь?
– Лагерь в Чернигове. Пребывание в нем стало для меня большим уроком.
– Уроком чего?
– Уроком того, как из человека можно сделать скота. Если бы я сломался, они сломали бы мне всю жизнь. Но Господь помог мне выжить.
Я считаю, что другие заключенные меня очень уважали и любили. Нас в бараке было 95 человек, и почти каждый день кто-то получал посылку, а в нее можно было положить лишь что-то типа кильки в томатном соусе, сухарей, чеснока и лука и т.д. Вот и все. И вот, чуть ли не каждый день кто-то получал посылку и давал мне что-то из нее, лук или чеснок, или еще что-то:«Батюшка, на вот тебе». А через 5–10 минут кто-то другой уже спрашивает: «Батюшка, у тебя лука нет или чеснока?» И я ему отдавал, что мне дали, и все были довольны, и все меня называли батюшкой.
Настоящий священник – тот, кто хочет лечить человеческие души
– Но все-таки те времена были временами огромной несвободы. А сейчас Церковь получила свободу, и гораздо больше людей стало можно обратить к вере.
– Обратить к вере... А кто должен обращать к вере? «Время наступает наисмутнейшее, враг раскачивает и старается низложить Церковь. В клир вошло много совсем нецерковных людей и даже неверующих, и они делают своё дело». Это сказал сам отец Иоанн (Крестьянкин) лет 20 назад. Раз даже в клир вошли случайные люди, что тут спрашивать с мирян?
Если доктор исцеляет человеческие тела, то священнослужитель должен исцелять на исповеди души человеческие. И давать человеку такую епитимью, чтобы он мог её понести и чтобы она действительно ему принесла пользу. А для этого он должен психологически изучить свое духовное чадо. Чем он дышит, что он любит и что он не любит, что он может и что он не может. Епитимия – это что такое? Это духовное врачевство. Исполняя епитимью, человек исцеляет свою душу. И если он ее исполнил, и я потом ее снимаю, то я снимаю с него этот крест. Но я должен его знать. Скажем, он физически крепок, но в затруднительном материальном состоянии, и я ему даю такую епитимью: вон там, на краю селения, живет бабушка. За то, что ты натворил, походи всю зиму и поколи ей дрова и потопи печку.
А другой человек материально обеспечен, но такой физический труд не по нему. И я ему тогда говорю: знаешь что, миленький, давай договоримся так. По такому-то адресу в течение года, или двух лет, или десяти месяцев, отсылай какую-то сумму, только без обратного адреса. Тебе хорошо, что ты материально помог кому-то, а они будут молиться за тебя.
Но я должен знать хорошо этого человека, на что он способен. Да, священник должен быть строгим. У Ефрема Сирина в «Псалтыри» говорится: «Когда наставник наказывает своего воспитанника, не по ненависти бьёт его, но желает ему пользы и, любя, наказывает его». Если ты кому-то нагрешившему скажешь месяц в день по десять поклонов класть, а он инвалид и у него ноги болят, то что получится? Он верующий человек, и кается по-настоящему, и хочет избавиться от греха, и боится нарушить епитимью. Но он будет класть эти поклоны и меня клясть, что я такой зверь, больному человеку такую епитимью дал. Я ему лучше такую епитимью дам, которую он будет исполнять с любовью и которая не будет, например, инвалиду в физическую тягость. Зная, что Боженька за эту епитимью простит ему этот грех. И таким священником быть, конечно, очень трудно.
«Если бы вы знали, как у него тут же расцвело лицо и загорелись глаза!»
У меня был такой случай. Мне было тогда 26 лет, я был тогда священником в Батуми. Тогда у нас правящий архиерей был владыка Илия, нынешний грузинский патриарх. И исповедовал я одного молодого человека. Ну, какие грехи у ребят его возраста? Гулял с девочками, украл цветы с клумбы, чтобы тем же девочкам подарить. А я смотрю ему в лицо и вижу, что у него совсем потухшие глаза, в них исчерпана абсолютно вся надежда, что он может быть нормальным человеком и спастись. Я спрашиваю, сколько ему лет. Он отвечает, что семнадцать. Потом, через какое-то время, он приходит ко мне на новую исповедь. А у меня в этом отношении память очень хорошая, я хорошо помню даже те исповеди, которые слышал 50 лет тому назад. И я снова его спрашиваю, сколько же ему лет, что он успел так нагрешить. Семнадцать, батюшка, – отвечает он. И вот я вижу, что он и отвечает вяло, и вообще может он после этой исповеди пойти и в море утопиться или повеситься. Полное отчаяние я у него вижу. И я пошел на «ложь во спасение». «Слушай, – говорю я ему, – мне было 14 лет, когда у меня эти грехи были». Если бы вы знали, как у него тут же расцвело лицо и загорелись глаза! И что вы думаете? Вот уже 50 лет, как он подвизается на Афоне.
Читать продолжение статьи в источнике
Портал Богослов.ru приглашает Вас помочь в добром деле.
Милосердие никого не осуждает, любит врагов, полагает душу за друзей, соделывает человека богоподобным (свт. Игнатий Брянчанинов).
Поможем создать в храме доступную среду для людей с ограниченными возможностями http://www.nachinanie.ru/Project/Index/75679