Мотив тоски о Христе в романе И.С. Тургенева «Отцы и дети»
Роман «Отцы и дети» стал знаковым для своего времени, вызвал полемику в обществе. Центральный персонаж романа – Евгений Базаров, молодой нигилист, сын уездного лекаря. Судьба героя складывается трагически, он не находит путь в жизни, не знает, куда направить свои могучие умственные и душевные силы, и погибает духовно и физически. Автор статьи видит в смятенных чувствах Евгения Базарова мотивы тоски о Христе и поиска Бога.
Статья


1

Долгое время в отечественном литературоведении роман И.С. Тургенева «Отцы и дети» воспринимался как произведение, которое в первую очередь поднимает проблемы социального характера. Начиная с М.А. Антоновича и Д.И. Писарева, дореволюционные исследователи, а вслед за ними и советские, центральным конфликтом романа считали социально-классовое противостояние. Роман «Отцы и дети» – о столкновении двух идеологий, идеологии «отцов», консервативно и даже ретроградно настроенной части дворянства, и идеологии «детей», нарождающегося революционно-демократического движения[1].

Действительно, отрицать наличие в произведении социальной проблематики, а также то, что именно она выходит на первый план, было бы странно. Тем более что сам Тургенев в своем письме к Случевскому пишет: «Вся моя повесть направлена против дворянства как передового класса»[2]. И все же сводить все содержание романа единственно к тому, что называется «на злобу дня», означало бы обеднять его, лишать той вневременной и внепространственной перспективы, которая является непременным атрибутом любого классического произведения.

Впервые со всей ясностью об этом заявил Страхов[3], а после него, так или иначе, повторяли и многие представители отечественного литературоведения. Все они выступали против того, чтобы ограничивать сферу проблематики «Отцов и детей» исключительно вопросами социально-исторического характера, отмечая при этом, что «конфликт поколений в "Отцах и детях" с поверхности текста переходит во внутренние, глубинные пласты, в сферы нетекстовые. За внешней сюжетной основой встают вопросы религиозно-философские, и главный из них – о сокровенном смысле жизни»[4].

Это не означает, что мы готовы причислить Тургенева к разряду религиозных авторов, таких как, например, Н.В. Гоголь и Ф.М. Достоевский. Однако мы вполне разделяем мысль, согласно которой «христианское мироощущение к девятнадцатому веку оказывается усвоенным сознанием русского человека настолько, что начинает уже "работать" и на подсознательном уровне. Христианские мотивы, их комбинации переходят на уровень архетипов, то есть наделяются свойством вездесущности, приобретают характер устойчивых психических схем, бессознательно воспроизводимых и обретающих содержание в художественном творчестве»[5].

Если посмотреть на роман под этим углом, что является основной движущей силой его сюжета? Что задает темп и определяет вектор направленности всего произведения? В первую очередь это тот конфликт, который разворачивается в душе главного героя. На наш взгляд, со всей силой он проявляет себя в той тоске, которой одержим Базаров и которую на языке христианской традиции можно было бы определить как «тоску о Христе».

 

2

Отправной точкой наших рассуждений может стать фраза из письма Тургенева к Случевскому: «До сих пор Базарова совершенно поняли, т.е. поняли мои намерения, только два человека – Достоевский и Боткин»[6]. О том, что сказал по поводу Базарова Боткин, неизвестно. Однако мы знаем, какую оценку давал ему Достоевский. В очерке «Зимние заметки о летних впечатлениях» он писал о реакции критики «Современника» и иже с ними в адрес Тургенева и его романа: «Ну и досталось же ему за Базарова, беспокойного и тоскующего Базарова (признак великого сердца), несмотря на весь его нигилизм»[7].

Достоевский подметил очень верно: сюжет романа построен таким образом, что мы видим, как вроде бы практичным, рациональным, лишенным всяких лишних эмоций нигилистом постепенно овладевает беспокойство, которое в итоге превращается во всепоглощающую тоску.

Первые явные признаки внутренних метаний мы замечаем во время посещения Евгением и Аркадием дома Одинцовой. «В Базарове, к которому Анна Сергеевна очевидно благоволила, хотя редко с ним соглашалась, стала проявляться небывалая прежде тревога: он легко раздражался, говорил нехотя, глядел сердито и не мог усидеть на месте, словно что его подмывало»[8]. Тургенев мастерски показывает, как герой, сам удивляясь себе, начинает сомневаться в том, что еще вчера принимал без сомнений. Так, он заявляет Одинцовой: «Может быть, вы правы; может быть, точно, всякий человек – загадка»[9]. После разрыва с Анной Сергеевной это состояние усиливается. Видимо, именно попытки его преодолеть и приводят Базарова, вопреки всему его нигилизму, к такому легкомысленному увлечению Фенечкой[10]. Как мы помним, это не заканчивается для Евгения ничем хорошим. Он продолжает испытывать душевные муки. Возвращаясь домой к родителям, Базаров пытается забыться в работе, но и это не помогает: «Лихорадка работы с него соскочила и заменилась тоскливою скукой и глухим беспокойством. Странная усталость замечалась во всех его движениях, даже походка его, твердая и стремительно смелая, изменилась»[11].

Параллельно с этой все усиливающейся тоской в Базарове развивается другое чувство. Его мучит злоба, которую не могут заглушить даже общение с любящими родными или же воспоминания безмятежного детства. Лежа вечером в кровати, он не может заснуть: «Широко раскрыв глаза, он злобно глядел в темноту: воспоминания детства не имели власти над ним»[12]. Со всей очевидностью и силой это состояние души главного героя проявляется в сцене на сеновале. После своего знаменитого монолога об ощущении одиночества, между ним и Аркадием происходит сцена: « – Что, подеремся? – подхватил Базаров… – Но ты со мной не сладишь. Я тебя сейчас схвачу за горло... Базаров растопырил свои длинные и жесткие пальцы... Аркадий повернулся и приготовился, как бы шутя, сопротивляться... Но лицо его друга показалось ему таким зловещим, такая нешуточная угроза почудилась ему в кривой усмешке его губ, в загоревшихся глазах, что он почувствовал невольную робость...»[13]

Как мы помним, повествование романа заканчивается смертью героя. Безусловно, такой финал является своеобразным апофеозом душевного состояния Базарова.

 

3

На причину своей тоски и злобы Базаров с горечью намекает Аркадию: «Видишь, что я делаю: в чемодане оказалось пустое место, и я кладу туда сено; так и в жизненном нашем чемодане; чем бы его ни набили, лишь бы пустоты не было»[14]. Вот, что мучит Базарова, – сердечная пустота. В чем же ее причина?

Первое, что приходит на ум, – неудачный роман. Душа требует любви, тянется к другому человеку, но получить желаемого не может. Еще убедительней звучит предположение о том, что Базаров не может реализовать себя на поприще служения народу, ведь, как сам он замечает, лежа на смертном одре: «Я нужен России… Нет, видно, не нужен»[15]. Иными словами, герой ощущает себя «лишним человеком». Безусловно, все это немаловажные факторы и они сыграли значимую роль в судьбе героя. Однако если присмотреться, можно увидеть, что все же не они являются определяющими в его трагедии. Тоска Базарова уходит своими корнями много глубже.

Намек на внутреннюю неудовлетворенность героя мы можем смутно ощутить в самом начале произведения, еще до встречи с Одинцовой. Уже при первом знакомстве становится очевидным, что в Базарове живет какое-то страстное желание овладеть всяким внешним объектом, взять его под контроль своих ощущений и мысли. Именно отсюда его любовь к естественным наукам, стремление рассечь, разложить, выяснить, как все устроено[16]. Именно отсюда его вульгарно физиологические объяснения всего происходящего вокруг, объяснения, из которых вытравлено все, что невозможно ощупать руками, инструментом или своим умом. Базаров словно постоянно хочет найти в этой жизни нечто надежное, гарантированно стабильное. Поэтому он резко отрицательно относится ко всякому знанию, которое основывается не на проверяемых опытом данных, а на субъективных переживаниях и оценках; «не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип»[17]. В этом поиске его не удовлетворяют ни слова, ни философия, ни политические декларации. Ведь все это в каком-то смысле субъективно, непредсказуемо, неконтролируемо, а потому эфемерно и ненадежно[18]. Очевидно, что многое он испробовал и не получил ожидаемого результата[19]. Потому Базаров и осуществляет свой поиск при помощи, как ему кажется, весьма эффективного инструмента, имя которому всеотрицание. Этот нигилизм пронизывает все сферы жизни героя. При его помощи Базаров словно отсекает все ненужное, чтобы обрести главное, – а именно то, что можно положить в основу своей жизни, что, наконец, сможет дать ему удовлетворение[20]. Именно с этих позиций дается оценка человеку[21], отношениям между людьми[22], искусству[23], природе[24], возможности существования Бога[25].

Очевидно, что какое-то время нигилизм помогает Базарову весьма эффективно действовать и контролировать то, что происходит в нем самом и вне его, – «дважды два четыре, а остальное все пустяки»[26]. Это несколько утоляет ту жажды, которая в нем живет. Однако Тургенев показывает нам именно тот момент, когда «дважды два четыре» просто перестает работать в его жизни. Именно Одинцова становится тем пробным камнем, который обнаруживает всю несостоятельность нигилизма Базарова. Оказывается, что при его помощи нельзя познать истинные основания жизни. Она много глубже, чем просто ее материальные проявления; есть в ней нечто, что нельзя контролировать ни при помощи чувств, ни при помощи мысли. Именно отношения с Одинцовой заставили Базарова со всей силой ощутить это. С одной стороны, они пробудили в нем жажду чего-то большего, неуловимого. С другой – обнаружили ту глубокую неудовлетворенность, ту гложущую его душу тоску, которая до сих пор незаметно разрасталась в нем и которую он своим нигилизмом и своей активной деятельностью пытался заглушить. Это становится очевидным в сцене признания. Именно в этот момент со всей силой обнаруживается подлинное душевное состояние героя. «Он задыхался; все тело его видимо трепетало. Но это было не трепетание юношеской робости, не сладкий ужас первого признания овладел им: это страсть в нем билась, сильная и тяжелая – страсть, похожая на злобу и, быть может, сродни ей...»[27]. Позже, оставшись одна и вспоминая события вечера, Одинцова еще раз с ужасом переживает то, что ей открылось в Базарове: «…Она скорее чувствовала себя виноватою. Под влиянием различных смутных чувств <…> она заставила себя дойти до известной черты, заставила себя заглянуть за нее – и увидала за ней даже не бездну, а пустоту <…> или безобразие»[28].

Именно с этого момента почва уходит из-под ног Базарова, он начинает постепенно угасать. Выражаясь языком Тургенева, из активного и деятельного Дон Кихота, которому было понятно все и вся, который мог применить свой потенциал, в том числе и на поприще служения народу, он постепенно превращается в пассивного Гамлета. Все сильнее Базаров начинает понимать тщетность всех своих усилий, основанных на весьма непрочных основаниях. Об этом ярко свидетельствуют те диалоги, которые происходят между ним и Аркадием. В них сквозит неподдельное равнодушие ко всему происходящему вокруг. И если вглядеться в них, через это равнодушие проглядывается единственный вопрос, который на самом деле и волнует героя: «А я и возненавидел этого последнего мужика, Филиппа или Сидора, для которого я должен из кожи лезть и который мне даже спасибо не скажет, <...> да и на что мне его спасибо? Ну, будет он жить в белой избе, а из меня лопух расти будет; ну, а дальше?»[29]. Вот что на самом деле тревожит Базарова. Что дальше? Базаров не видит и не ощущает смысла, который бы оправдал все то, что он делает.

Еще сильнее это экзистенциальное, поистине космическое измерение тоски героя чувствуется в следующих словах: «Я вот лежу здесь под стогом... Узенькое местечко, которое я занимаю, до того крохотно в сравнении с остальным пространством, где меня нет и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечностью, где меня не было и не будет... А в этом атоме, в этой математической точке кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже... Что за безобразие! Что за пустяки! …Я чувствую только скуку да злость»[30].

Сердце Базарова жаждет личной встречи с вечным смыслом, с Богом, в результате которой все обретает осмысленность: отношения с людьми, служение ближнему, собственная внутренняя жизнь, природа. Но вместо этого на него давит безликий и безразличный космос. У Базарова нет личного знания Истины. А потому на вопрос Аркадия: «Да правда-то где, на какой стороне?», он отвечает: «Где? Я тебе отвечу как эхо: где?» Согласитесь, это очень напоминает слова скептика Пилата Христу: «Что есть истина?» Отсюда и ощущение пустоты, а как следствие – тотальная, всепоглощающая тоска, злоба[31] и бездействие. На языке христианской аскетики все это есть не что иное, как уныние[32].

Как это ни парадоксально, именно эта тоска и это всепоглощающее ощущение пустоты есть признак великого сердца Базарова, о котором упоминал Достоевский. Вряд ли подобным недугом будут когда-нибудь мучиться Кукшина или Ситников, эти «продолжатели дела Базарова». Слишком мелкие натуры. У Базарова все иначе. Его сердце так глубоко, что его не могут заполнить ни нигилизм, ни любовь к женщине, ни работа на благо общества. Он хочет жить по-настоящему, жить всей полнотой жизни, а потому и не может полностью удовлетвориться не чем иным, кроме вечного, непреходящего[33].

 

4

Намеков на то, что тоска Базарова уходит своими корнями в сферу религиозного, мы встречаем в произведении немало. Первый – уже в самом начале романа. Аркадий рассказывает товарищу историю своего дяди Павла Петровича Кирсанова, в судьбе которого роковую роль сыграла княгиня Р… (Нелли). В молодости Павел Петрович был безумно влюблен в нее. Это была странная особа, которая « с увлечением предавалась всякого рода удовольствиям, танцевала до упаду, хохотала и шутила с молодыми людьми, <…> а по ночам плакала и молилась, не находила нигде покою и часто до самого утра металась по комнате, тоскливо ломая руки, или сидела, вся бледная и холодная, над псалтырем… Что гнездилось в этой душе – Бог весть! Казалось, она находилась во власти каких-то тайных, для нее самой неведомых сил; они играли ею, как хотели…»[34] Перед разрывом отношений Кирсанов дарит ей кольцо с изображением сфинкса. Это кольцо княгиня Р… возвращает ему перед своей смертью. «Она провела по сфинксу крестообразную черту и велела ему сказать, что крест – вот разгадка »[35]. Очевидно, что рассказ об отношениях Кирсанова и Нелли вводится автором не случайно. Это некая прелюдия к той трагедии, которая развернется на страницах произведения. В общих чертах судьба княгини напоминает судьбу Базарова: та же непонятная тоска, то же влияние на людей, та же смерть в молодом возрасте. Можно предположить, что перед нами двойник героя, который дает ключ к разгадке тайны личности Базарова. Вряд ли, конечно, Тургенев мыслит крест, прочерченный на сфинксе (загадке), в строго христианском смысле. Однако на уровне архетипов это вполне допустимо. Тогда можно представить себе Базарова Эдипом, который разгадывает загадку сфинкса-жизни и в конце концов находит разгадку: покой и примирение через крест, то есть через страдание и смерть.

Еще один эпизод, который также можно рассматривать как намек на причину тоски главного героя, – разговор, произошедший между Евгением и Аркадием по дороге к Одинцовой. « – Поздравь меня, – воскликнул вдруг Базаров, – сегодня 22-е июня, день моего ангела. Посмотрим, как-то он обо мне печется»[36]. Несмотря на то, что в устах Базарова чувствуется ирония, вызов, его замечание – яркое свидетельство того, что произошедшее с ним у Одинцовой не случайность. Как мы помним, именно здесь терпит крах его нигилизм, в душе просыпается беспокойство и тоска. Возможно, это и вся дальнейшая судьба героя и есть ответ святого на его вызов. Небесный покровитель Базарова – священномученик Евсевий Самосатский. В своей статье Ю.В. Лебедев указывает на очевидные параллели в судьбах героя и его небесного покровителя[37]. Мученик Евсевий был человек образованный и боролся с невежеством ереси Ария. Обходил города в одежде воина, как Евгений в одежде лекаря – деревни, и погиб от руки женщины-арианки, как Евгений, в судьбе которого роковая последовательность событий, приведших его к смерти, началась с женщины, Одинцовой. Как и мученик Евсевий, который простил убийцу, Базаров примиряется со всеми на смертном одре. Не является ли все это тем самым попечением и заботой неба о судьбе Евгения? Кстати, важно, что и в конце романа, когда Одинцова приезжает к умирающему Базарову, отец героя кричит: «Жив еще, жив мой Евгений и теперь будет спасен! Жена! жена!… К нам ангел с неба…»[38]. Для Базарова Одинцова – посланница неба, ведь именно с нее началось возвращение Евгения, не побоимся сказать, к Богу[39].

В этом контексте важное значение приобретает описание имения Одинцовой: «Усадьба, в которой жила Анна Сергеевна, стояла на пологом открытом холме, в недальнем расстоянии от желтой каменной церкви с зеленою крышей, белыми колоннами и живописью alfresco над главным входом, представлявшею "Воскресение Христово" в "итальянском" вкусе. Особенно замечателен своими округленными контурами был распростертый на первом плане смуглый воин в шишаке... Господский дом был построен в одном стиле с церковью…»[40] Слава Христа и пораженный этой славой языческий солдат – вот что бросается в глаза. Может ли быть эта деталь случайной? Может быть, именно слава Христа поманила нигилиста Базарова, разбудив в нем тоску по вечному смыслу?

 

5

Но почему же тогда все заканчивается так печально? Почему Тургенев не показывает нам преодоление кризиса, обновление героя? Многие исследователи романа дают однозначный ответ: в той России, в которой жил Базаров, он еще никому не был нужен, а потому и в жизни ему места нет[41]. Безусловно, в этом есть большая доля правды. Однако, опять же, нельзя упускать из виду уровень экзистенциальный.

Трагедия Базарова – трагедия человека, обладающего могучей натурой. Жизнь его души богата и разнообразна в той же мере, в какой силен и проницателен его ум. Но проблема в том, что нигилизм Базарова стал своеобразной интеллектуальной уздой, которая держала под контролем всякое движение его сердца, не только низкое, но и возвышенное, святое. Он так измучил себя всеотрицанием, выработал в себе к этому такой глубокий навык, что возможности исцеления здесь, еще при этой жизни, нет никакой. Нигилизм Базарова намертво въелся в его натуру. Одна ее часть и рада бы от него избавиться, да не может. Ведь у Базаров все глубоко, по-настоящему. Отсюда и страдания. Сердце хочет любви, любви, которая бы коренилась в вечности, а натренированный рассудок его одергивает. В этом смысле показателен диалог Базарова с Аркадием: « – Что ж? и честность – ощущение? – Еще бы! – Евгений! – начал печальным голосом Аркадий. – А? что? не по вкусу? – перебил Базаров. – Нет, брат! Решился все косить – валяй и себя по ногам!»[42] Каждый раз, когда Базаров тянется к человеку, к Богу, он вынужден «бить себя по ногам». И этот внутренний разлад будет только усугубляться, а потому герой просто обречен на душевные терзания.

У отцов Церкви есть замечательная мысль: порой смерть не наказание Божие, а скорее милость. Это избавление от греха, который мучит человека и обрекает его влачить жалкое, унылое существование[43]. Во многих случаях для них этот момент перехода становится очищением, моментом примирения и с самим собой, и с людьми, и с Богом, момент долгожданного избавления, катарсиса[44].

Безусловно, именно этот архетип находится в основе творческого решения Тургенева относительно судьбы Евгения. Его метания по жизни, его тоска – путь и подготовка к окончательному очищению и примирению. Чем ближе к смерти, тем сильнее смягчается герой. В качестве примера можно привести сцену последней беседы отца и сына: « – Евгений! – произнес он наконец, – сын мой, дорогой мой, милый сын! ... – Что, мой отец?»[45] Это уже не тот циничный Базаров. В его словах чувствуется ни сарказм, ни скепсис, но высокие, библейские интонации. В его образе начинает проступать что-то качественно новое.

Об этом же свидетельствует и сцена отказа Базарова от Причастия. Здесь и в помине нет присущей ему язвительной и надменной категоричности. На предложение отца приступить к Чаше он отвечает: « – Нет, я подожду, – перебил Базаров. – Я согласен с тобою, что наступил кризис. А если мы с тобой ошиблись, что ж! ведь и беспамятных причащают»[46]. В этих словах чувствуется, что героя удерживает инерция убеждений. Он и рад бы ее преодолеть, да уже не в силах сделать это самостоятельно.

Все разрешается окончательно в смерти героя. Она помогла сделать то, что Базаров не смог сделать своими собственными силами. Об этом может свидетельствовать один из самых важных эпизодов романа – эпизод соборования. «Когда его соборовали, когда святое миро коснулось его груди, один глаз его раскрылся, и, казалось, при виде священника в облачении, дымящегося кадила, свеч перед образом что-то похожее на содрогание ужаса мгновенно отразилось на помертвелом лице»[47]. Только в горниле смерти Базаров смог испытать потрясение, способное преодолеть разлад, который пустил в его душе такие глубокие корни. Отпечаток на его лице, который так напомнил ужас, можно понимать именно как указание на это потрясение. Это кульминация мучительного обновления, преодоление ветхого человека новым перед лицом вечности.

Для Базарова смерть послужила к исцелению, примирению с самим собою и окружающими, удовлетворению той глубокой тоски, которая мучила его на протяжении жизни. О том, что Тургенев мыслил его смерть именно так, со всей очевидностью свидетельствуют последние строки романа[48]. Старики-родители приходят на могилку сына помолиться об упокоении его души. «Неужели их молитвы и слезы бесплодны? – пишет Тургенев, – Неужели любовь, святая, преданная любовь не всесильна? О нет! Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том великом спокойствии "равнодушной" природы; они говорят также о вечном примирении и о жизни бесконечной...»[49]

 

6

Можно сколько угодно спорить об уместности тех или иных интерпретаций при работе с сочинением Тургенева. Однако очевидно, что роман «Отцы и дети» как подлинное произведение мировой классики может и должен быть прочитан не просто как история о противостоянии дворянского и разночинного сословий, но в первую очередь как история человеческой души, которая тоскует о Боге и в итоге, пусть и не в этой жизни, но все же обретает мир и вечный покой.

 

Список литературы

1. Батюто А.И. Избранные труды. СПб., 2004.

2. Бельская А.А. Крест и роза в художественном пространстве «Отцов и детей» И.С. Тургенева // Ученые записки Орловского государственного университета, №1 (57). Орел, 2014. С. 184 – 192.

3. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 5. Л., 1973.

4. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 28(1). Л., 1985.

5. Дунаев М.М. Вера в горниле сомнений, available at: http://palomnic.org/bibl_lit/bibl/dunaev/9/ (30.10.2016).

6. Ефрем Сирин, прп. Собр. соч.: в 8 т. М., 1995. Т. 6. Толкование на книгу Бытия.

7. Конышев Е.М. Христианские мотивы в творчестве Тургенева // Ученые записки Орловского государственного университета, №1. Орел, 2008. С. 175 – 186.

8. Лебедев Ю.В. По поводу одной реплики Базарова / И.С. Тургенев. Вопросы биографии и творчества. Под ред. Алексеева М.П. М., 1982.

9. Маркович В.М. Роман И.С. Тургенева «Отцы и дети» в отечественном литературоведении 1952 – 2006 / И.С. Тургенев. Отцы и дети. Под ред. Б.Ф. Егорова. СПб, 2008. С. 507 – 540.

10. Новикова-Строганова А.А. Христианский мир И.С. Тургенева. Рязань, 2015.

11. Страхов Н.Н. И.С. Тургенев. «Отцы и дети», available at: http://az.lib.ru/s/strahow_n_n/text_0050.shtml (30.10.2016).

12. Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Сочинения, т. 7. М., 1981.

13. Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Письма, т. 5. М., 1988.



[1] Подробно об истории критики романа см. Маркович В.М. Роман И.С. Тургенева «Отцы и дети» в отечественном литературоведении 1952 – 2006 / И.С. Тургенев. Отцы и дети. Под ред. Б.Ф. Егорова. СПб, 2008. С. 507 – 540.

[2] Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Письма, т. 5. М., 1988. С. 58.

[3] «Тургенев хочет быть поучительным, но при этом он выбирает задачи, которые гораздо выше и труднее, чем вы думаете… Поклонник вечной истины, вечной красоты, он имел гордую цель во временном указать на вечное и написал роман не прогрессивный и не ретроградный, а, так сказать, всегдашний. В этом случае его можно сравнить с математиком, старающимся найти какую-нибудь важную теорему. Положим, что он нашел наконец эту теорему; не правда ли, что он должен быть сильно удивлен и озадачен, если бы к нему вдруг приступили с вопросами: да какая твоя теорема – прогрессивная или ретроградная? Сообразна ли она с новым духом или же угождает старому? На такие речи он мог бы отвечать только так: ваши вопросы не имеют никакого смысла, никакого отношения к моему делу – моя теорема есть вечная истина» (Страхов Н.Н. И.С. Тургенев.«Отцыидети», available at: http://az.lib.ru/s/strahow_n_n/text_0050.shtml (30.10.2016)) .

[4] Новикова-Строганова А.А. Христианский мир И.С. Тургенева. Рязань, 2015. С. 190.

[5] Конышев Е.М. Христианские мотивы в творчестве Тургенева // Ученые записки Орловского государственного университета, №1. Орел, 2008. С. 175 – 186. С. 175.

[6] Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Письма, т. 5. М., 1988. С. 59.

В письме к самому Достоевскому Тургенев пишет: «Вы до того полно и тонко схватили то, что я хотел выразить Базаровым, что я только руки расставлял от изумленья – и удовольствия. Точно Вы в душу мне вошли и почувствовали даже то, что я не счел нужным вымолвить. Дай Бог, чтобы в этом сказалось не одно чуткое проникновение мастера, но и простое понимание читателя – то есть дай Бог, что все увидели хоть часть того, что Вы увидели!» (Там же. С. 37). Достоевский давал роману высокую оценку. По его словам, это лучшее, что Тургенев написал. Об этой высокой оценке Достоевского упоминает и сам Тургенев. В своем письме к Боткину он пишет: «Д<остоевский> уверяет, что это одна вещь стоит всего, что я написал, сравнивает ее с "Мертвыми душами"…» (Там же. С. 46).

[7] Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 5. Л., 1973. С. 59.

[8] Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Сочинения, т. 7. М., 1981. С. 86.

[9] Там же. С. 91. В другом месте он говорит уже о целом русском народе: «Русский мужик – тот самый таинственный незнакомец, о котором некогда так много толковала госпожа Ратклифф. Кто его поймет. Он сам себя не понимает» (Там же.С. 147). Это прямо противоречит тем взглядам, которые он высказывал ранее.

[10] Очевидно, перед нами уже не тот Базаров, каким мы его видели в первой части романа. Он позволяет себе такие выражения, которые сам же раньше определил как «романтизм, чепуха, гниль, художество»: «Мне хочется посмотреть на вас, как вы читать будете. У вас, когда вы читаете, кончик носика очень мило двигается. Фенечка, которая принялась было разбирать вполголоса попавшуюся ей статью "о креозоте", засмеялась и бросила книгу, <...> она скользнула со скамейки на землю. – Я люблю тоже, когда вы смеетесь, – промолвил Базаров. – Полноте! – Я люблю, когда вы говорите. Точно ручеек журчит. Фенечка отворотила голову. – Какой вы! – промолвила она, перебирая пальцами по цветам. – И что вам меня слушать? Вы с такими умными дамами разговор имели. – Эх, Федосья Николаевна! поверьте мне: все умные дамы на свете не стоят вашего локотка» (Там же. С. 137).

[11] Там же. С. 171.

[12] Там же. С. 113.

[13] Там же. С. 122 – 123.

[14] Там же. С. 169.

[15] Там же. С. 183.

[16] « – На что тебе лягушки, барин? – спросил его один из мальчиков. – А вот на что… я лягушку распластаю да посмотрю, что у нее там внутри делается; а так как мы с тобой те же лягушки, только на ногах ходим, я и буду знать, что и у нас внутри делается» (Там же. С. 21 – 22).

[17] Там же. С. 25.

[18] Так, он заявляет Аркадию: «Принципов вообще нет <…>, а есть ощущения. Все от них зависит… Мне приятно отрицать, мой мозг так устроен – и баста! Отчего мне нравится химия? Отчего ты любишь яблоки? – тоже в силу ощущения… Глубже этого люди никогда не проникнут» (Там же. С. 121).

[19] Многие критиковали Тургенева за то, что он не рассказал читателю, как именно зародились и развивались нигилистические взгляды в Базарове. «Тургенев скрыл от нас тот мучительный процесс, которым Базаров пришел к своей раздражительности и желчному настроению, те бесчисленные муки и оскорбления, которые наверно испытал бедный студент медико-хирургической академии, прежде чем закипела в нем злоба против всего statuquo» (Там же. С. 444), – пишет один из критиков романа. Действительно, в произведении мы не найдем прямых упоминаний о том, как формировались взгляды Базарова. Однако намеки на это в нем присутствуют. Так очевидно, что в детстве, как сам он признается Аркадию, мир для него скрывал тайну, его предметы «обладали особенным талисманом» (Там же. С. 118). То, во что он превращается, есть результат какой-то напряженной внутренней работы. Это становится очевидно из спора между Базаровым и Павлом Петровичем Кирсановым: «А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит… » (Там же. С. 50 – 51).

[20] Страхов очень тонко подметил, что в этом своем всеотрицании Базаров похож на аскета, который хранит себя для чего-то главного, настоящего. «Характер этого аскетизма совершенно особенный… Базаров отрекается от благ этого мира, но он делает между этими благами строгое различие… Базаров понимает, что простые или чисто телесные удовольствия гораздо законнее и простительнее наслаждений иного рода. Базаров понимает, что есть соблазны более гибельные, более растлевающие душу, чем, например, бутылка вина, и он бережется не того, что может погубить тело, а того, что погубляет душу» (Страхов Н.Н. И.С. Тургенев.«Отцы и дети», available at: http://az.lib.ru/s/strahow_n_n/text_0050.shtml (30.10.2016)) .

[21] «Все люди друг на друга похожи как телом, так и душой; у каждого из нас мозг, селезенка, сердце, легкие одинаково устроены; и так называемые нравственные качества одни и те же у всех: небольшие видоизменения ничего не значат. Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других. Люди, что деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною березою» (Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Сочинения, т. 7. М., 1981. С. 78 – 79).

[22] «И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество» (Там же. С. 34).

[23] «Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта» (Там же. С. 28).

[24] «Природа не храм, а мастерская, а человек в ней работник» (Там же. С. 43).

[25] Так, в споре с Павлом Кирсановым он заявляет: «В теперешнее время полезнее всего отрицание – мы отрицаем. – Все? – Все. – Как? Не только искусство, поэзию… но и … страшно вымолвить… – Все, – с невыразимым спокойствием повторил Базаров» (Там же. С. 49). «Я гляжу в небо только тогда, когда хочу чихнуть» (Там же. С. 123).

[26] Там же.С. 43.

[27] Там же. С. 98.

[28] Там же. С. 99.

[29] Там же. С. 120 – 121.

[30] Там же. С. 119.

[31] Очень точно причину злобы героя определяет Страхов: «Эта злоба не есть выражение нарушенного эгоизма или оскорбленного себялюбия, она есть выражение страдания, томление, производимое отсутствием любви. Несмотря на все свои взгляды, Базаров жаждет любви к людям. Если эта жажда проявляется злобою, то такая злоба составляет только оборотную сторону любви. Холодным, отвлеченным человеком Базаров быть не мог; его сердце требовало полноты, требовало чувств; и вот он злится на других, но чувствует, что ему ещё больше следует злиться на себя» (Страхов Н.Н. И.С. Тургенев.«Отцы и дети», available at: http://az.lib.ru/s/strahow_n_n/text_0050.shtml (30.10.2016)) .

[32] Об этом хорошо сказал М.М. Дунаев: «Наказание Базарова – в нём самом, в его глубокой тоске, в той тоске, которую так проницательно разглядел Достоевский... У него нет никакой созидательной цели. Его не особо интересует и благоденствие мужика, то есть простого народа. Ведь он умрет, а из его могилы лопух расти будет, то есть полная безысходность. Базаров эволюционирует из Дон Кихота в Гамлета. Он начинает ощущать себя лишним человеком. Это тоска, тоска по смыслу, по личному Богу. Видимо, это тоска самого автора, который пишет: "...Многие из моих читателей удивятся, если я скажу им, что, за исключением воззрений на художества, – я разделяю почти все его убеждения"» (Дунаев М.М. Вера в горниле сомнений, available at: http://palomnic.org/bibl_lit/bibl/dunaev/9/ (30.10.2016)).

[33] Мысль о том, что тоска и есть признак настоящей жизни сердца, Достоевский повторяет в других местах. Так, он пишет А.Е. Врангелю: «…Сердце человеческое живет и требует жизни. Ваше тоже требует жизни, – и это-то и есть признак его свежести и силы. Оно ждет и тоскует» (Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 28(1). Л., 1985.С. 371). Сам он потом не раз еще воспроизводит тип человека, тоскующего по вечной истине в своих произведениях. Так, А.И. Батюто, размышляя о характере базаровской тоски, проводил параллель между героем Тургенева и героями Достоевского: «следует признать: за исключением Николая Ставрогина, все центральные герои его романов-трагедий, начиная с Раскольникова и кончая Иваном Карамазовым, оказываются в той или иной степени в сфере воздействия этой "священной" тоски – следствия неутоленной жажды осуществления высокого идеала» (Батюто А.И. Избранные труды. СПб., 2004.С. 97).

[34] Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Сочинения, т. 7. М., 1981. С. 31.

[35] Там же. С. 32.

[36] Там же. С. 75.

[37] См. Лебедев Ю.В. По поводу одной реплики Базарова / И.С. Тургенев. Вопросы биографии и творчества. Под ред. Алексеева М.П. М., 1982. С. 201.

[38] Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Сочинения, т. 7. М., 1981. С. 181.

[39] Кстати, очень символично, что имя Анна с еврейского языка переводится как «благодать». В этом отношении любопытно замечание А.А. Бельской. Анализируя символы креста и розы в произведении, она отмечает, что не случайно прическу Одинцовой во время бала украшают цветы фуксии – ее верхние чашелистики, напоминают крест (Бельская А.А. Крест и роза в художественном пространстве «Отцов и детей» И.С. Тургенева // Ученые записки Орловского государственного университета, №1 (57). Орел, 2014. С. 184-185).

[40] Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Сочинения, т. 7. М., 1981. С. 75 – 76.

[41] Так, А.И. Батюто пишет: «Тургенев стремился нарисовать "лицо трагическое", пока еще обреченное "на погибель" ввиду неподготовленности народа к революции» (Там же. С. 441).

[42] Там же. С. 121.

[43] В этом смысле показательны рассуждения одного из древних христианских богословов, преподобного Ефрема Сирина: «Чтобы, вкусив плода с древа жизни и получив вечную жизнь, они не стали бы вечно мучиться в этой жизни, Бог не допустил, чтобы подпавшие проклятию вкусили плодов того дерева, которое уготовлял (для их бессмертия), чтобы дать им их, когда будут они свободны от проклятий и облечены славой. Сделал так потому, чтобы животворный дар не послужил к их бедствию, и приятое от древа жизни не принесло им большего несчастия, в сравнении с тем, какое принесло им древо познания. От одного получили они временные болезни, а другое соделало бы временные болезни вечными; от одного приобрели они смерть, которая разрешает их от уз болезней, а другое соделало бы их погребенными еще при жизни, потому что сохранило бы им жизнь для вечного мучения в болезнях. Потому Бог отъял у них древо жизни. Притом и несообразно было жизнь блаженную иметь на земле проклятий, а жизнь вечную обрести в мире преходящем» (Ефрем Сирин, прп. Собр. соч.: в 8 т. М., 1995. Т. 6. Толкование на книгу Бытия. С. 250 – 251).

[44] В этом отношении можно вспомнить евангельский рассказ о покаявшемся на кресте разбойнике (см. Лк. 23:32-43).

[45] Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Сочинения, т. 7. М., 1981. С. 180.

[46] Там же. С. 180.

[47] Там же. С. 183.

[48] Мотив примирения с небом усиливается Тургеневым за счет сцены бунта, а потом и смиренного принятия своей судьбы отца героя, обезумевшего от горя после смерти сына (см. там же. С. 184). Важную роль в усилении этого мотива играет и описание дальнейшей судьбы П.П. Кирсанова, двойника главного героя. Подобно Базарову, он словно умирает для этой жизни («его красивая, исхудалая голова лежала на белой подушке, как голова мертвеца… Да он и был мертвец» (Там же. С. 154)), и в эпилоге романа мы видим его молящимся в церкви. «Стоит взглянуть на него в русской церкви, когда, прислонившись в сторонке к стене, он задумывается и долго не шевелится, горько стиснув губы, потом вдруг опомнится и начнет почти незаметно креститься…» (Там же. С. 187). Это вполне созвучно мыслям самого автора. Так в письме к П.В. Анненкову он пишет: «Я знаю, что в природе и в жизни все так или иначе примиряется… Если жизнь не может, смерть примирит» (Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Письма, т. 2. М., 1987. С. 220).

[49] Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Сочинения, т. 7. М., 1981. С. 187.


Вестник ВГУ. Серия: Филология. Журналистика - 2 номер. 2017.

Комментарии ():
Написать комментарий:

Другие публикации на портале:

Еще 9