Учение преподобного Максима Исповедника о страстях. Некоторые аспекты вопроса
События

В наследии преподобного Максима Исповедника страстное начало в человеке, с одной стороны, характеризуется как овладевающее нами и властвующее в нас начало греха. Такая страстность возникла в Адаме как следствие грехопадения и распространилась во всем человеческом роде путем страстного образа рождения. Как пишет преподобный Максим, «через преступление [Адама] вошел в естество человеческое грех, а через грех – страстность по рождению»[1]. С тех пор, по характеристике Жана-Клода Ларше, в соответствии с учением преподобного Максима, «страстность, слитая с грехом через происхождение (страстное рождение. – П.М.), сообразное наслаждению, становится во всех случаях очагом демонических сил и их действований во всем человеке… Все греховные страсти развиваются в ответ на две основные тенденции страстности: поиски наслаждения и бегство от страданий, – которые действуют то по отдельности, то сообща»[2]. Итак, после грехопадения именно через греховное страстное людское начало человек постоянно испытывает бесовские нападения и прилоги, пасуя перед ними и склоняясь своей волей к торжеству в нем губительных страстей. Как говорит преподобный Максим, «посредством них [страстей] действовала всякая лукавая сила, по страстности естества побуждая волю через естественные страсти [обратиться] к тлению неестественных страстей»[3].

Однако, с другой стороны, в писаниях преподобного Максима обнаруживаются и совсем иные характеристики понятия «страсть», иногда определяющие нашу страстность как явление положительное и даже как способное послужить человеческому спасению. В своих знаменитых «Амбигвах», говоря о понятии «обожения», преподобный Максим, пусть и символически, но дерзает соотнести его с понятием «страсть» и даже использует их как синонимы. «Что для достойных может быть вожделеннее обожения, в котором Бог, соединяясь со ставшими богами, соделывает по благости все Своим», – восклицает преподобный и затем, приводя различные символические именования такого пребывания души в состоянии обожения («радость», «удовольствие»), в том числе прямо называет его и «страстью»[4]. Парадоксальным образом та резко негативная характеристика понятия «страсть», что столь распространена в православной святоотеческой аскетической традиции, здесь как бы «уравновешивается» преподобным Максимом высоким учением о человеческой страстности, способной – уже в положительном смысле – послужить делу благодатного единения с Богом.

Все вышесказанное побуждает нас попытаться выявить существующие в наследии преподобного Максима различные оттенки понятия «страсть» и тем самым постараться – хотя бы в первом приближении – систематизировать учение преподобного о страстном начале в человеке.

Страстность человека как его природная норма

Прежде всего в наследии преподобного Максима нас будет интересовать именно «антропологическое» измерение понятия «страсть», то есть вопрос о том, как же страстное начало в человеке и рождающиеся в нас страсти взаимосвязаны с содержанием и устроением людской природы – сначала сотворенной Богом «хорошо весьма» (Быт. 1: 31), но затем поврежденной – через райское преслушание – и порабощенной прародительскому греху. И здесь встает вопрос: является ли страстное начало в человеке по отношению к его естеству чем-то абсолютно посторонним, чуждым – привнесенным извне, всеянным через грех, страстное рождение, бесовские прилоги – и лишь затем уже «старательно» культивируемым эгоистическими устремлениями нашей воли? Или же это страстное начало все же имеет свое органическое основание в человеческом естестве, оказываясь тем самым пусть и искаженной, но все же реализацией наших собственных онтологических сил и способностей, заложенных в нас Создателем при творении?

Выше уже приводились цитаты из творений преподобного Максима, свидетельствующие о том, что он, в русле общей аскетической традиции, понимал любую греховную «страсть», живущую и действующую в человеческой душе, как ненормальное и губительное явление, требующее его немедленного преодоления и решительной победы над ним.

Однако подобные утверждения не препятствуют преподобному Максиму зачастую использовать это понятие – «страсть», «πάθος» – не только в подобном негативно-отрицательном смысле, но и в, если так можно выразиться, «нравственно-нейтральном» контексте и даже в значении оценочно-положительном.

Читать статью полностью


Другие публикации на портале:

Еще 9