В других местах ситуация была лучше. В восточной части Римской империи грекоязычные византийцы продолжали читать Платона и Аристотеля в оригинале. Греческое интеллектуальное наследие было также весьма доступно. и для философов исламского мира. Арабоязычные читатели в Багдаде Х века могли читать Аристотеля с такой же лёгкостью, как англоязычные читатели в наши дни.
Так произошло благодаря хорошо профинансированной переводческой деятельности в эпоху Аббасидов, начиная со второй половины VIII века. Эту деятельность, нацеленную на импорт греческой философии и науки в исламскую культуру, спонсировали на самом высоком уровне, вплоть до халифов и членов их семей. Для этого у них было достаточно ресурсов, не только финансовых, но и культурных. Со времён поздней античности и до подъёма ислама греческий язык оставался языком интеллектуальной деятельности христиан, особенно в Сирии. И когда мусульманские аристократы решили перевести греческие научные и философские труды на арабский, они обратились к христианам. Иногда греческий текст переводили сначала на сирийский, и только потом на арабский. Перевод был крайне трудной задачей. Греческий язык – не семитский, так что приходилось переводить на язык другой группы: это больше похоже на перевод с финского на английский, чем с латинского на английский. Но главное, на арабском не существовало общепринятой терминологии для выражения философских идей.
Почему политический класс аббасидского общества решил поддержать это масштабное и сложное начинание? Одна из причин – несомненно, простая полезность научного корпуса: тексты по таким дисциплинам как инженерное дело и медицина имели очевидные практические применения. Но это не объясняет, почему переводчикам платили солидные гонорары за переводы, скажем, «Метафизики» Аристотеля или «Эннеад» Плотина. Ведущие исследователи греко-арабского переводческого движения, особенно Димитрий Гутас в работе «Греческая мысль, арабская культура» (1998), предполагают, что истинные мотивы были политическими. Халифы хотели установить свою культурную гегемонию, соперничая с соседними культурами – персидской и византийской. Аббасиды хотели показать, что являются лучшими носителями греческой культуры, чем византийские греки, ослеплённые иррациональностью христианской теологии.
Мусульманские интеллектуалы также использовали греческие тексты для защиты и лучшего понимания своей собственной религии. Одним из первых эту возможность оценил аль-Кинди (ум. около 870 г.), которого традиционно считают первым арабоязычным философом. Богатый мусульманин из придворных кругов, аль-Кинди руководил деятельностью христианских переводчиков с греческого на арабский. Результаты были неоднозначны. Выполненный этой группой перевод «Метафизики» Аристотеля местами почти совершенно непонятен (по правде сказать, это относится и к греческому оригиналу), а «перевод» Плотина зачастую принимает форму свободного пересказа с добавлением нового материала.
Это особенно яркий пример некоей более общей характеристики греко-арабских переводов, а возможно, и всех философских переводов. Всякий, кто переводил философский текст с иностранного языка, знает, что для этого необходимо глубокое понимание оригинала. В ходе работы неоднократно приходится делать сложный выбор соответствующего выражения на своём языке, и читатель, не знающий языка оригинала или не имеющий к нему доступа, полностью зависит от решений переводчика.
Вот мой любимый пример. У Аристотеля греческое слово «эйдос» означает как «форму» (например, во фразе «субстанции состоят из формы и материи»), так и «вид» (например, во фразе «человек есть вид, принадлежащий к роду животных»). Но в арабском, как и в английском, это два разных слова («форма» – «сура», «вид» – «нау»). Поэтому арабские переводчики каждый раз, как встречали слово «эйдос», должны были решать, что Аристотель имел в виду. Иногда это очевидно, а иногда нет. Но переводчики Плотина заходят гораздо дальше. Они радикально меняют текст, чтобы подчеркнуть релевантность учения Плотина для монотеистической теологии, превращая неоплатоническую идею высшего и простейшего первопринципа во всемогущего Создателя авраамических религий.
Какую роль в этом сыграл сам аль-Кинди? Это не совсем понятно. По всей вероятности, он сам не переводил, а может быть, даже плохо знал греческий. Но источники сообщают, что он «корректировал» арабский перевод Плотина, возможно, вплоть до добавления в текст своих собственных идей. Судя по всему, аль-Кинди и его сотрудники считали, что «правильный» перевод – тот, что сообщает правду, а не тот, что хранит верность оригиналу.
Но аль-Кинди не был этим удовлетворён. Он написал несколько самостоятельных работ, как правило, в форме писем к своим патронам, включая самого халифа. В этих письмах он объяснял важность и могущество греческих идей, а также их актуальность для ислама IX века. Он занимался чем-то вроде рекламы греческой мысли. Но это не значит, что он рабски подражал античным грекоязычным предшественникам. Напротив, оригинальность кружка аль-Кинди заключается в восприятии и адаптации греческих идей. Когда аль-Кинди пытается отождествить первопринцип Аристотеля и Плотина с Богом Корана, он следует по пути, уже подготовленному переводами, в которых первопринцип трактуется как Создатель. Он знал то, что мы почти забыли сегодня: что перевод философских текстов есть сам по себе философствование.
*Питер Адамсон – профессор философии в Университете Людвига-Максимиллиана в Мюнхене. Он автор книг «Арабский Плотин» (2002), «Великие средневековые мыслители: аль-Кинди» (2007) и «Философия в исламском мире» (2016).
Перевод с английского. Оригинал на aeon.co.
Источник islamoved.ru