Рассуждение о границах человеческого ума в деле постижения божественных истин
Вниманию читателей портала предлагается перевод трактата известного протестантского проповедника XVIII века Герхарда Терстегена. На фоне всеобщего возвеличивания рационального мышления, свойственного эпохе Просвещения, писатель отстаивает традиционную церковную точку зрения, согласно которой в вопросах богопознания разуму отводится подчинённое место.
Статья

Бог сотворил человека правым,
а люди пустились во многие помыслы.
(Еккл. 7, 29)

 

И мир Божий, который превыше всякого ума,
соблюдёт сердца ваши и помышления ваши 
во Христе Иисусе.
(Фил. 4, 7)

 

Предисловие переводчика

Для правильного понимания этого трактата необходимо учитывать то, что ему свойственна некоторая полемическая заострённость, обусловленная эпохой Просвещения. На фоне всеобщего «возвеличивания» рационального мышления Герхард Терстеген отстаивает традиционную церковную точку зрения, согласно которой в вопросах богопознания разуму отводится подчинённое место.Это надо всё время иметь в виду при чтении трактата: терстегеновское «отрицание ума» относится исключительно к сфере внутренней молитвенной мистической жизни во Христе и не распространяется на что-то другое.

Читателя, несомненно, может смутить ничем не оговариваемая апелляция автора к сердечному познанию, к сердцу. Вполне законно возникает вопрос: разве сердце не может ошибаться? Ведь оно подверглось следствиям грехопадения в неменьшей степени, чем ум. В православии есть специальное понятие – «прелесть», то есть обольщение, самообман, от которого несвободно как раз сердце.

Терстеген очень хорошо знал и ценил книгу Арндта «Об истинном христианстве», в которой Арндт пишет о том, что слушать своё сердце можно далеко не во всех случаях. Главное, на что должен опираться христианин, – это вера, а не субъективные переживания (кн. II, гл. 52, § 14). Но об этом пишет и сам Терстеген как в данном трактате, так и в других сочинениях: он всегда призывает не слишком сосредотачиваться (не «застревать») на себе, но детски-смиренно всецело предавать себя Богу в акте веры. Поэтому тот «переход от ума в сердце», который рекомендует Терстеген, нужно понимать не в духе Руссо (противопоставление «искусственности разума» как зла «естественному человеку» как благу, вне контекста грехопадения), но имея в виду, как уже отмечено, исключительно область богопознания, в которой, в полном соответствии с основными постулатами протестантизма, главное место принадлежит вере, при непременном учитывании падшего состояния человека и при постоянном контроле со стороны Священного Писания.

Здесь ещё нужно отметить и то, что Терстеген не разводит с «научной» точностью сферы «ума» (рассудка), «разума» (разумения) и «сердца» (он сам говорит, что точное определение таких понятий невозможно, см. § 7). Хотя падением поражены все силы человека, Терстеген ради ясного изложения своих взглядов относит всю падшесть к уму, а всю совокупность веры – к сердцу. Конечно, на самом деле всё тоньше и сложнее. Ум и сердце во многом едины; и уму принадлежит важное место в духовной жизни (трезвение, контроль над греховными проявлениями падшей природы, осмысление процессов, происходящих в сердце), и сердце может заблуждаться. Но не это является предметом рассмотрения в данном трактате; задача Терстегена – развеять ту «зачарованность» рациональностью, которая была свойственна его времени. С этими оговорками и нужно воспринимать это сочинение.

Игумен Петр (Мещеринов)

 

ВВЕДЕНИЕ

Сей трактат представляет собой частное ответное письмо, написанное мною в своё время по-голландски, а затем, по желанию многих, ищущих назидания, переведённое на немецкий язык и широко распространившееся. Некоторые, прочитавшие его, укоряют меня, что я противостою рассудку посредством рассудка и отвергаю значение ума рассуждением ума. Но я отнюдь не отвергаю значение ума, а всего лишь указываю на границы его возможностей и правильное и неправильное его применение в деле познания божественных истин. Одновременно я показываю, что от Бога нашему духу дана гораздо более благородная способность сущностно и спасительно познавать Его Самого и сверхприродные вещи. Таким образом, совершенно безосновательным является обвинение, что я призываю людей стать какими-нибудь неразумными животными, в то время как, наоборот, мною здесь изъясняется, что такое разумение истины (1 Тим. 2, 4), как к нему прийти, его обрести и им пользоваться во благо.

Что же касается моего стремления привести исчерпывающие рассуждения, то я хотел тем самым некоторым образом приспособиться к восприятию тех, кто привык рассматривать всё в свете и зеркале рассудка, – и то в ограниченной степени, с тем намерением, не подвигнет ли это их обратиться от образов к оригиналу и сущности и стать как дети (Мф. 18, 3), которые знают и любят свою матерь и безыскусно, не употребляя утомительных усилий, вкушают от её груди без всяких «почему», только лишь последуя данному им от рождения природному инстинкту и влечению. Бог даёт Своим рождённым свыше (Ин. 3, 7) из слова истины (Иак. 1, 18) чадам некий подобный инстинкт и влечение – напечатление и действие веры в сердце, чрез что они опытно всё более и более познаю́т и вкушают Бога и Его истину сверх всяких рассуждений ума. И если только они предадут себя этому внутреннему привлечению от Отца (Ин. 6, 44) и свету веры (который есть вовсе никакое не обольщение или самоизмышлённая вещь, но неложное осуществление (Евр. 11, 1)), то придут они не во тьму, хотя иногда кажется именно так; но Святой Дух Истины поведёт их от меры в меру (Еф. 4, 13) из всяческой суеты, заблуждений, пребывания в образах и самости к истине и подлинному существованию, которые обретаются во Христе. Следуя по этому пути, они научатся всё более и более отстраняться от всякой надежды на себя и на свой ум, дабы только уповать на имя Господне и всецело предавать себя своему Богу. К прочим же, которые не желают покорить себя вере, но упорно следуют свету своего ума, Дух Святой со всей строгостью взывает через Пророка Исаию: Вот, все вы, которые возжигаете огонь, ходите в искрах вашего света, – идите в пламень огня вашего и стрел, раскалённых вами! Это будет вам от руки Моей; в мучении умрёте (Ис. 50, 11).

 

* * *

Возлюбленный о Господе друг и собрат!

1. В Вашем последнем письме Вы поставили передо мною столь многие и важные вопросы, что мне остаётся лишь пожелать, чтобы они были обращены к тем, кто имеет не только больше времени, но и больше способности ответить на них полнее, нежели я. Однако же, дабы явить, что я рад и готов послужить Вам, и вдобавок видя в себе, как кажется, некоторое понимание предмета, я попытаюсь, хотя, может быть, и в недостаточной мере, ответить Вам.

2. Вы изволите знать, что я думаю о познании человеком самого себя и о познании Бога (или, по Вашему выражению, «боговедении»), и посредством чего и каким путём мы с нашей стороны можем придти к сему познанию. В особенности же Вас интересуют мои мысли о рассудке – не является ли наш ум до некоторой степени подходящим инструментом для познания истины, и в чём должно ему следовать, – или же нужно противиться ему? И что и как в таком случае могут уразуметь душа, дух и т.д., если они будут действовать вопреки уму? Итак, с Божией помощью я постараюсь изложить Вам здесь свои соображения по этому поводу.

 

I

[Свойства рассудочного познания]

3. Если, как я понял, под «познанием самого себя» Вы имеете в виду не моральное или нравственное самопознание (которое совершенно необходимо), но исчерпывающее понимание, как устроены наши душевные силы, каковы их точные наименования, их порядок, различие между ними и особенности их действования, а под «боговедением» (или, как обыкновенно говорят, «богословием») ясное и полное уразумение Божией природы, Божиих свойств, действий, откровений и т.д., – то я скажу, что Бог не требует от человека такого познания и не заповедует его. Не требует потому, что мы можем освятиться и спастись и без него. Не заповедует потому, что таким познанием (особенно познанием Бога) невозможно овладеть посредством обучения, как какой-нибудь наукой или искусством. Человек своими силами и своим действованием стяжать такое познание никак не может: один Бог даёт его, когда и кому Он хочет.

4. Хотя все мы должны иметь истинное познание Бога, сердечно желать его и подобающим образом уготовлять себя к приятию его, ибо в нём заключается всё наше спасение, – но достигается это познание единственно и только, когда Сам Бог действенно откроет нам Себя и приобщит нас к Себе. А благоволит Он открывать Себя не мудрым и разумным, но младенцам (Мф. 11, 25), тем, кто любит Его и соблюдает слово Его (Ин. 14, 23).

5. Богословие же (в обычном употреблении этого слова) есть нечто совсем иное. Под ним понимают основательные, но одновременно основывающиеся на членении и различении понятия не только о том, каков Бог в отношении к нам, но и каков Он по Своей сущности, в Своих свойствах и действиях. И такое познание Бога не необходимо для спасения.

6. К тому же надо сказать, что как познание Бога, необходимое для спасения, так и такое богословие, если оно действительно претендует на основательность и истинность, должно проистекать из некоего, по большей части экстраординарного внутреннего просвещения, откровения и созерцания Бога. Таким созерцанием никто не может обладать по собственному усмотрению; никто не может достичь его посредством своих духовных усилий или размышлений, но даёт его только Сам Бог, кому Он хочет, по Своему особому попечению о душах человеческих. И число таких богословов на земле чрезвычайно мало.

7. Что касается определённого наименования душевных сил, их различения и т.п., то и здесь нет необходимости иметь о том совершенные и точнейшие понятия. Величайшие святые часто такими понятиями не обладали, а величайшие философы, с какой бы скрупулёзностью они ни вдавались в исследования этого предмета, понимали суть дела ещё меньше. Спросите, к примеру, какого-нибудь философа мира сего, что такое внутренний человек, чистое разумение, основание души, глубина сердца и т.п. Да он только посмеётся над этим и скажет, что Вы произносите бессмысленные термины, которыми оперировали всякие безграмотные мистики, – а между тем всё названное является высшими и благороднейшими силами нашей души. Те, которые говорят об этом, хорошо знают, что́ всё это означает; но без просвещения от Бога и без опыта узнать этого невозможно.

8. Есть, конечно, книги, написанные обо всём этом из состояния божественного просвещения с достаточным пониманием предмета. Но всё равно для нас лучше, чтобы мы приуготовились и дали Святому Духу приуготовить себя к тому, чтобы самим быть причастниками этого божественного просвещения и чрез него научаться познавать свою падшесть, Божию благодать во Христе, чудное действование сей благодати в нас и внутреннее приобщение к ней, нежели рассеивать себя всевозможными образами и смутными представлениями, преждевременно вычитанными из таких книг.

9. Разумение всего этого приходит с годами; я полагаю, что достаточно для нас, чтобы мы, как новорождённые младенцы, жаждуще приникали к чистому молоку – полноте благодати во Иисусе Христе, и возрастали в Нём (1 Петр. 2, 2); тогда всё остальное последует само собой. Такие младенцы Христовы, и не учась этому когда-либо, разумеют всё наилучшим образом. Я знаю многих благочестивых людей, которые вряд ли могли бы описать Вам, как действует их ум, но в которых я, несмотря на это, вижу, что они прекрасно понимают, как им следует, а как не следует поступать в том или ином случае.

10. Когда чадо благодати слышит или читает обращённую к нему заповедь: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею (Мк. 12, 30), то он не ломает долго голову над тем, чтобы дать точное описание и составить исчерпывающее понятие о каждом в отдельности термине «сердце», «душа», «разумение», «крепость»; но уразумевает прежде всего то, что всё это вместе и всецело должно принадлежать Богу. Поэтому ему нет необходимости идти длинным и кружным путём выяснения, что да как; а нужно ему только отстранить свою любовь от всего, что не есть Бог и Божие, и, как бы собрав все силы души воедино, безоговорочно предать их Богу. И я бы сказал, что при таком образе действий чадо благодати поступает стократ более разумно, чем тот, кто проводит целые часы за исследованием, что́ каждое из этих слов означает в отдельности, прежде чем он приступит к самому делу предания себя Богу и возлюбления Его, – если только он вообще приступит к нему, а не отступит в процессе уяснения, что же такое сердце, от своего собственного сердца так далеко, что, вероятно, уже и не сможет найти его в себе, дабы предать его Богу. Я говорю это отнюдь не из намерения совсем отвергнуть всякое объяснение терминов Писания, но ради предостережения от того, чтобы давать голове слишком много, а сердцу слишком мало, и не ходить чересчур уж большими обходными путями, ибо жизнь наша кратка, и время её дорого.

Так и в Библии гораздо большее внимание уделяется изображению человека по его поведению – каков этот человек, и что доброго и злого в нём есть, нежели описанию его по его природе – сколько в нём действует сил души, какие наименования и свойства эти силы имеют, и т.д., так как первое несравненно важнее, чем второе.

11. Как в моральном отношении люди делятся на две части – на добрых и злых, так и человек, рассматриваемый в отношении его природы и сущности, имеет две части. Высшая, благороднейшая часть человека именуется в Писании духом, сердцем, душой, разумением, совестью, внутренним человеком, духовным человеком, сокровенным сердца человеком; и эти слова означают в общем одно и то же. Если же, например, с той или иной целью нужно различить дух и душу, то само собой понятно, что тогда «духом» будет именоваться наивысшая, благороднейшая, а «душой» – менее (сравнительно с духом) благородная часть человека[1]. Можно было бы всё это подробно расписать, если б это было необходимо; но поскольку этим занимались уже многие просвещённые люди, и никому из них так и не удалось составить строгие понятия о том, как именно различаются дух и душа, прежде чем разделит их действие живого слова Божия (Евр. 4, 12), – то и я прерываю это рассуждение.

Вторая часть человека именуется внешним человеком, природным человеком, телом с членами его, плотью, плотью и кровью, мудрованием и помыслами (то есть плотским умом и рассудком), и т.д.; всё это связано одно с другим, и понимается под всем этим, как правило, одно и то же.

12. Рассудок, без сомнения, очень обидится на меня, что я поставил его на столь низкое место, в то время как он привык председательствовать во всех делах людских. Но потерпите, друг мой, сейчас я изъясню его подлинное положение согласно самому делу и руководствуясь тем, что говорит о нём Писание.

Вы спросите меня: где же в Писании говорится о рассудке? Действительно, слово «рассудок» встречается в Библии едва ли не единственный раз, и то в качестве обиходного выражения[2]. И само это молчание Духа Божия в Писании даёт нам весомое предположение, что в духовных вещах рассудок не должен высоко почитаться, и от него нельзя требовать той службы, какая обыкновенно от него ожидается. Он в лучшем случае должен быть поставлен в чин гаваонитов, занятых лишь тем, чтобы рубить дрова и черпать воду, речам которых никак нельзя неосторожно верить прежде, нежели вопросишь Господа (Иис. Нав. 9, 3-21).

13. Но хотя Библия не говорит о рассудке как таковом, само его дело достаточно показано в ней – и именно таким образом, что вряд ли можно проникнуться к нему почтением. Человеческому уму лишь только кажется правильным то или иное, и мы не должны ничего делать, следуя этой кажимости (Втор. 12, 8); на него нельзя полагаться (Притч. 3, 5). Он изображается как некая твердыня замыслов (то есть умствований, рассудочных рассуждений), которые до́лжно разрушить и ниспровергнуть; как превозношение, восстающее против познания Божия (и уже отсюда видно, что рассудок не может дать нам правое познание Бога); как всякое помышление,которое надлежит пленить в послушание Христу (2 Кор. 10, 4-5). Человеческий ум есть плоть и кровь, с которыми не следует держать совет (Гал. 1, 16); желание плоти и помыслов, по которым живут чада гнева (Еф. 2, 3); помышления в делах лукавых[3], отчуждающие нас от Бога и делающие нас врагами Ему (Кол. 1, 21). Кратко сказать, человеческое умствование есть мудрость мира сего, которую Бог обращает в безумие (1 Кор. 20-21), мудрость земная (Иак. 3, 15), природный человек, который не принимает и не может разуметь того, что от Духа Божия, ибо он почитает это безумием (1 Кор. 2, 14).

14. Видите, любезный мой друг, как Писание изображает тот ум, который ныне свойственен всем потомкам Адама, после того, как размышление наших прародителей склонилось к согласию с наветами змия (Быт. 3, 1-7). И поскольку этот наш ум чрез сие открыл к себе доступ сатане и вступил в общение как с ним, так и с духом мира сего и с плотью и кровью, – то поэтому всякий христианин имеет причину никогда не доверять слишком много своему рассудку и во всём повиноваться ему, из необходимой предосторожности, что, как змий хитростью своею прельстил Еву, так и его ум не повредился бы, уклонившись от простоты во Христе (2 Кор. 11, 3).

15. Даже если мы будем рассматривать рассудок, как он есть сам по себе, как одну из душевных сил человека, отстраняясь от его падшего состояния, то и тогда мы увидим, что он всё равно не способен доставить нам истинное и основательное познание Бога и Его истин. Чтобы пояснить это, скажу кратко, что всякий человек получил от Бога троякую возможность нечто познать:

1) Внешние чувства. Ими мы познаём видимые и природные вещи, как они есть, непосредственно убеждаясь в их действительном наличии.

2) Чистое или приимательное разумение[4], которое воспринимает Бога и невидимые сверхприродные вещи также как они есть, объемля, чувствуя и разумея Бога как непосредственно соприсутствующего душе.

И, наконец, 3) рассудок, или активный ум, действующий силой воображения и рассуждения и представляющий и живописующий себе как природные, так и сверхприродные предметы и явления, которые на самом деле не наличествуют и не соприсутствуют нам, – с целью сделать их через это как бы наличествующими и соприсутствующими и созерцать их в некоем образном виде, как в зеркале или на картине.

16. То, что мы познаём природные видимые предметы и явления, как они есть, через внешние чувства, а не через рассудок, достаточно очевидно. Кто греется на солнце или ест вкусную пищу, тот познаёт это живо и с полным удостоверением. Рассудок со всей его работой не может прибавить нам никакой большей убедительности в познании этих явлений. Напротив, если некий философ, никогда не видя солнца, сидит при свече или в полной темноте и составляет себе понятие о солнце, употребляя самые тонкие и изысканные определения (или же кто-нибудь много рассуждает о восхитительном вкусе блюда, которое он никогда не ел), – то это будет мёртвое познание и воображательное описание отсутствующего предмета, от которого нельзя ни согреться, ни насытиться.

17. То же, что в нас есть некое чистое приимательное разумение, которое Апостол Павел именует очами сердца (Еф. 1, 18) (и если сии очи отверсты и просвещены Божиим светом, то такое приимательное разумение называется также верой), которыми мы можем воспринимать Бога и божественные вещи живо, как они есть и соприсутствуют нам; и что к этому неспособны ни внешние чувства, ни рассудок (или наш действующий ум), – мне представляется неопровержимым. Внешние чувства слишком грубы для этого. Рассудок же есть активная сила в человеке, сама себе создающая свои предметы; и как возможно, чтобы человек мог произвести Бога, божественный свет и божественную истину из своего собственного действия? Посему необходимо, чтобы в нас была некая приимательная, неактивная возможность созерцать Бога и божественные вещи, как они есть и соприсутствуют нам. И это есть чистое разумение, которое вложено при сотворении во всякого человека и которое пребывает незадействованным, пока Бог не даст нам свет и разум для внутреннего и сущностного познания истины, дабы мы пребыли в истинном Сыне Его Иисусе Христе (1 Ин. 5, 20).

18. Среди этих трёх видов познания нет в нас познания более недостаточного, ненадёжного и мёртвого, чем то, которое достигается рассудком. Какие только порой не составляются диковинные представления о вещах, которые человек никогда не видел и не испытывал! И хотя бы о том говорилось точно теми же словами, какими иной говорит от опыта, всё равно истинного разумения предмета тут не будет; не будет даже и приблизительного понятия. Например, все мы можем произнести слова, что Бог вездесущ. Но я уверяю Вас, любезный мой друг: если Бог Сам не просветит нас и не откроет нам Себя Самого, то при всём рассудочном знании, полученном совне, мы ещё нисколько не будем разуметь, что такое Божие вездеприсутствие на самом деле. Когда же Богу угодно будет дать нам сию благодать, то мы всем сердцем исповедуем с праотцем Иаковом: истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал! (Быт. 28, 16). Прежде чем мы достигнем просвещения от Бога, или опытного познания истины, всё наше знание есть лишь предположение и мнение; поэтому-то люди всегда недоумевают и спорят об этих вещах. Кто же познал истину, тот не имеет нужды ни с кем спорить; что он увидел, то знает, и для него уже нет никакого предмета для спора. Я пишу здесь об этом вскользь, мимоходом, дабы показать только, что не всё то является истиной, что считается таковой людьми. Самые прекрасные концепции, взятые из головы, не заслуживают названия истины. Истина есть или Бог Сам, или познание Бога и божественных вещей, как они есть; ни Тот, ни другое не являются делом и предметом рассудка.

19. Вышесказанному не противоречит, что если человек истинно познал и опытно вкусил Бога и духовные предметы, то он может по мере своего опыта и просвещения составить истинный образ и верное описание по́знанного. Он может размышлять о нём и делать выводы и заключения, которые будут иметь гораздо больше основания и истинности, чем измышления прочих людей. И если его просвещение от Бога достаточно глубоко, ясно и постоянно, то для него возможно как бы в одно мгновение, не предпринимая никаких утомительных действий, найти истину изображённой в его уме, подобно тому, как человек видит себя в зеркале.

20. Если на то есть Божия воля, то такой просвещённый человек может употребить свой рассудок, или активно действующий ум, с большой пользой – как для самого себя, созерцая по временам истину, изображённую, как на картине; так и преимущественно для других, имея возможность указать им на истину и точно представить её, будь то устно или письменно. Всего этого не может быть без определённой деятельности активного ума. Но такой просвещённый человек непременно должен следить за тем, чтобы не пользоваться действием ума сверх меры, слишком долго, слишком много. Ум надлежит ему применять только как вспомогательное средство, время от времени вновь углубляясь и собираясь в своё сердце, дабы, как дитя, не имеющее своей воли, своего разумения, своих представлений и образов, дать место Господу и, по заповеди, соблюсти свою субботу. В противном случае образы и представления об истине в его голове и вся его благая деятельность постепенно истощатся и оскудеют, станут бесплодными и мёртвыми и даже обольстительными и вредными для него самого и для других людей.

Поэтому истинно просвещённый от Бога и веду́щий внутреннюю жизнь человек никогда не станет по собственному почину стремиться совершать духовное служение ближним (как это бывает с новоначальными и просвещёнными только отчасти). Сам Господь должен подвигнуть нас работать в Своём винограднике. Подлинно просвещённые люди знают, что при всяком действовании есть опасность; они не любят долго пребывать в голове; пребывание с Богом в сердце для них несравненно лучше занятий с образами в уме. Для таких людей большим самоотвержением является, когда ради других им приходится много времени и внимания уделять рассудочной деятельности. О, сколь великая благодать и терпение необходимы им для этого на благо всем!

21. Также я совсем не хочу сказать, что те, кто ещё не пришёл к достаточному просвещению от Бога и опытному познанию, не должны пользоваться своим деятельным умом. Вовсе нет! Наоборот, я считаю, что доброе размышление и созерцание ума в своё время может быть очень полезным. Пусть человек читает, слушает, думает, занимается всем этим, чтобы умовая деятельность, Божиим содействием, могла побудить и подвести его к цели – сущностному познанию Бога и возлюблению Его. Но для того, чтобы эти размышления были хороши и приносили нам пользу, а не препятствовали нашему пути к Богу, мы должны постоянно иметь в виду только что указанную конечную цель, дабы нам не рассеиваться и не расточаться чрез свои размышления и созерцания по таким вещам, которые не служат нашему освящению и не приближают нас к Богу. Зачем нам предпринимать слишком большой кружной путь? Созерцание или размышление о Боге и божественных предметах должно быть сердечным, без напряжения и излишних предпринимаемых усилий; нужно только всегда следить, чтобы на эти размышления сочувственно отзывалась душа, и с тем пребывать внутри. Но вообще не следует слишком надолго оставаться в голове, но, насколько это возможно, стараться погружаться в сердце и стремиться достигать той цели, которой должно служить всё остальное – умерщвления ветхого Адама и возлюбления Бога. Такое умерщвление однажды приведёт нас к тому, что мы умрём и для активной деятельности своего рассудка, дабы предоставить в себе место действию Божию и Его чистой истины.

22. Делать те или иные умозаключения и выводы – также вещь добрая, если человек остаётся при этом в определённых рамках. Наши умозаключения должны быть просты и основаны не на каких иных основаниях, кроме как только на тех, которые способствуют нашему познанию самих себя и обращают нас к Богу, дабы мы учились взирать на Него, на Его совершенства и на Его благодеяния. Пример таких умозаключений явил нам Авраам, когда он сделал основательнейший вывод о Божием всемогуществе и заградил тем самым уста рассудку, согласившись на совершенно противоречащее всякому уму дело принесения Исаака в жертву, ибо он думал, что Бог силен и из мёртвых воскресить (Евр. 11, 19). Подобно этому надлежит делать выводы и нам, например: почему Бог попускает нечестивым благоденствовать? Потому что Он долготерпелив и не хочет, чтобы кто погиб (2 Петр. 3, 9). Почему Бог попускает войны? Потому что все мы согрешили (Рим. 3, 23), а Бог справедлив. Почему Бог посещает меня болезнями? Почему всё идёт не так, как я хочу? По той же самой причине, и чтобы исправить и очистить меня (1 Петр. 4, 1). Почему Бог скрывает Свою премудрость от мудрых и разумных и открывает её младенцам? Потому что таково Его благоволение и изволение (Мф. 11, 25-26). Кто мыслит, делает выводы и умозаключения таким образом, тот уразумевает истинные основания всего без многих усилий ума, и сердце его не отдаляется от Бога, но, наоборот, это помогает его душе познавать Бога во всём.

23. Но здесь-то рассудок начинает противиться и упираться; он не хочет быть как дитя (Мф. 18, 3), он не хочет, чтобы его ограничивали и пленяли в послушание Христу(2 Кор. 10, 5). И в той мере, в какой он не остаётся в вышеуказанных границах, его деятельность становится сплошным злоупотреблением и враждой против Бога (Рим. 8, 7) и против истинного познания Его. Это несоблюдение умом своего чина столь велико и всеобще, что нельзя не ужаснуться сему; и тем оно опаснее, чем менее осознаётся. Об этом я хочу сказать отдельно несколько слов.

 

II

[О неверном применении ума в деле богопознания]

24. Первая основная повреждённость и неверное применение ума есть самонадеянная дерзость и мечтательное обольщение, когда человек считает, что он может деятельностью своего рассудка (посредством изучения, исследования и рассуждения) получить правое познание Бога и Его истины. Многие думают и поступают в соответствии с таким убеждением. Между тем это есть великое обольщение и в высшей степени вредное заблуждение. Мы не в состоянии никакими нашими действиями возыметь в себе Бога и Его божественный свет; мы можем только, как бедные слепцы, чаять его и принимать исключительно по благодати. Наш ум не умеет ничего, кроме как создавать образы. И тот, кто, подобно усердному и одарённому художнику, обладает искусным, развитым активным рассудком и живописует в уме всевозможные тонкие и прекрасные образы природных и духовных вещей, и способен как созерцать их сам, так и являть их взору других людей, – тот подвергается гораздо большей опасности впасть в самолюбование и рассеяние и зря растратить время своей жизни, нежели тот, кто не обладает такими способностями. Всякий раз, когда такой человек подступится к подлинному познанию Бога и Его истины, в нём будет воздвигаться сильнейшая буря мысленных картин и образов. И именно в этом заключается причина, почему в деле истинного познания Бога никому не приходится труднее, чем мудрецам века сего (1 Кор. 1, 20) и тем, кто предоставляет своему падшему уму слишком большие полномочия.

25. Другое недолжное употребление ума есть то, когда он действует слишком много и не в своё время. Люди, болеющие острой горячкой, исполнены фантазий и не хотят верить, что они больны, но стремятся встать и работать, и очень сердятся на тех, кто говорит им, что из-за их болезни они не в состоянии этого делать, но должны тихо лежать и ожидать выздоровления. И действительно, от таких людей требуется только одно – чтобы они спокойно и смиренно принимали прописанные им лекарства. Наш природный ум и есть такой безумный горячечный фантазирующий пациент, который всё время хочет быть занятым. Но он только усилит свою лихорадку, если не успокоится и не покорится предписаниям Высшего Врача, дабы, следуя им, ожидать в безмолвии просвещения свыше (Иак. 3, 17).

26. И смотрите, как получается: большинство людей знают и говорят, что мы слепы от природы, в силу её падшести, и что Бог должен дать нам просвещённые очи сердца (Еф. 1, 18). А между тем, совершенно не ожидая, когда Бог даст им такие очи, люди с дерзновением берутся что-то делать и считают, что они видят всё столь ясно, что уже не нуждаются ни в каком руководстве свыше, и даже нисколько не верят, что они могут что-то не видеть и не понимать. Но даже если человек и просвещён от Бога в высокой степени, ему всё равно надлежит применять свой ум очень умеренно. Ибо (как я уже говорил) умом мы видим Бога и Его истину только как на изображении, в образах. Бог соприсутствует нам внутри, в нашем сердце; там изволит Он открывать нам Себя и Свои истины. Представьте, если к Вам придёт Ваш лучший друг, а Вы будете разглядывать его портрет, некогда написанный Вами, обращаться к нему, говорить с ним, и т.д., а на самого Вашего друга даже и не взглянете. Что подумает о Вас Ваш друг, да и все люди? И поверит ли кто, что его изображение полнее и живее его самого? Самый просвещённый человек, который слишком много занимает свой ум и живёт им, может обмануться опаснейшим образом и стать величайшим обольстителем для других. 

27. Ещё одним неправильным применением ума является то, когда человек хочет иметь у себя в голове точные понятия и исчерпывающую концепцию о Боге и божественных вещах – не только о том, что они существуют, но и о том, как именно они существуют. Вследствие сего человек отвергает то, что он не понимает, или те представления других людей, которые не сходятся с его собственными. И именно это есть путь к тысячам заблуждений, к бесконечным спорам, да и к самому́ атеизму.

Всё вышесказанное означает не то, чтобы в Боге или в божественных предметах было что-то неразумное; но что Бог и всё божественное превышает человеческий ум. Он дан нам не для богопознания; для этого в нас есть гораздо более благородная способность и сила. Наш ум видит всё образно и по частям, и поэтому он не может как до́лжно познать ни Бога, ни божественные вещи. Чтобы подлинно познать что-либо, необходимо увидеть его не в отображении, но как оно есть, и во всей целокупности. Поскольку же рассудок на это не способен, то он производит либо совсем грубые и неподобающие образы Бога, Его совершенств, Его путей и истин, либо претыкается о свои представления об этих предметах. Один своим умом видит вещь с одной стороны, и воспринимает некую часть истины; другой видит ту же самую вещь с другой стороны, и также воспринимает только лишь часть истины; и поскольку эти части не совпадают, то люди спорят о том и ненавидят друг друга до смерти.

28. Так было с учением о Святой Троице, о первородном грехе, о благодати, о свободе воли и т.д. Я даже и не могу сказать, есть ли хоть какое-нибудь свойство Божие, какая-нибудь истина или положение веры, вокруг которых не происходило бы такого рода споров и раздоров. А всё потому, что попускают рассудку, нарушая заповедь, входить в святилище (Исх. 30, 10; Евр. 9, 7), хвататься там за всё своим суждением и пытаться раскрыть такие вещи, в которые надлежит приникать только верой (1 Петр. 1, 12) и принимать их с благоговением по одной лишь обязывающей и безусловной причине, что так сказал Бог и засвидетельствовали Его святые.

29. И здесь необходимо упомянуть проявляющуюся в наше время чрезвычайно вредную распущенность ума – а именно, когда слова Божии и свидетельство святых Его подвергаются критике. Людям представляется, что это ниже их достоинства – веровать сим словам больше, чем они могут их понять (хотя немногие честно признаются себе в этом). Но кто бы из каких оснований не исходил: кто много критикует, тот не на верном пути. Это только кажется, что ум своим критическим действием просвещает тьму и развязывает узлы сомнений. Ныне многие уверены в этом; что касается меня, то я, наоборот, убеждён, что падший природный ум со всей своей критикой ни к чему так более не способен, как к тому, чтобы ясное сделать тёмным и чтобы навязать на Священном Писании гораздо больше узлов сомнения, нежели их разрешить. Ибо человек, ведо́мый собственной премудростью, проходит мимо того, что просто и ясно, что непосредственно предназначено для него и на чём нужно бы остановиться душой, дабы вкусить и исполнить то, – но задерживается своим мудрованием на том, что темно и что в настоящее время его ещё не касается; больше обращает внимания на род речи или незначительные обстоятельства, чем на самое дело; вгрызается в скорлупу, а ядро отлагает в сторону. Напротив, человек, верующий в простоте, стремится опытно вкусить и исполнить только то, что он понимает; а что он ещё не понимает, в то верует и препоручает Богу, и не носит всё это долго в голове, но слагает с Марией слова сии в сердце своём (Лк. 2, 19). И таким образом, когда мы исполняем то, что мы уже поняли, нам открывается и то, что мы ещё не понимаем (Ин. 7, 17).

30. Когда человек увидит всё это, как есть, то он скоро убедится, что наш ум во всех своих действованиях, и также в критике, тайно изыскивает возможность предоставить слово самолюбию и падшей природе. Во что не хочется веровать и что не хочется делать, то (как уже сказано) подвергается критике. И через это – когда падшему уму предоставляется право судить и решать – извращаются многие божественные высказывания Господа Иисуса Христа; они перетолковываются таким образом, который устраивал бы рассудок, хотя при беспристрастном рассмотрении подобные толкования и в голову бы никому не пришли. И всё сие только потому, что ясный смысл Божия откровения слишком строг и непереносим для падшей природы.

31. Именно отсюда происходит то, что природный человек, руководствуясь рассудком, насколько ему удаётся, подвергает сомнению или вовсе отрицает то, что он слышит о делах и чудесах Божиих и Его святых. Также человеческий ум всегда стремится рационализировать чудеса Божии, происходящие в мире, чрезвычайно заботясь о том, чтобы объяснить их естественными причинами; а если это не получается, то такие причины придумываются. Как то́ (чудеса и действия Божии в Писании и Церкви), так и другое (чудеса Божии в мире) наш рассудок стремится перетолковать не потому, чтобы он был слеп в отношении Бога, но преимущественно потому, что из-за очевидного расположения к крови и плоти и тесной связи с ними он имеет тайную ненависть и страх перед всем, что указывает на Бога, на Его силу, премудрость и благость. Кто же любит Бога, тот настроен совсем по-другому. Одного-единственного убедительного свидетельства ему хватит, чтобы поверить тому, что восславляет Бога и помогает придти к Нему; равно как и десяти свидетельств ему будет недостаточно, чтобы разуверить его в том.

Также мы видим, что падший ум имеет легко осуждающее лукавое око в отношении ближнего; он склонен строго и подозрительно взирать на других людей, о которых ничего и не знает. Человек, руководимый им, даёт всему самое осудительное толкование, и ему гораздо легче подумать о ближнем (особенно если тот благочестив) худое, нежели доброе, – чтобы свет праведников (Пс. 46, 11; Притч. 13, 19) не обличал его самого.

32. Немалое повреждение ума есть также излишняя пытливость, когда человек хочет всё знать, всё испытать и всё охватить пониманием, даже и то, что к нему ещё не относится и его не касается, – и это при том, что уже по́знанное и прямо к нему относящееся он пропускает и не исполняет. Это желание знать абсолютно всё и самым точным образом (что по праву может быть названо похотью очей (1 Ин. 2. 16)) змий вложил в наших прародителей; и до сих пор он с необыкновенным искусством побуждает нас к сему, дабы удерживать нас при себе и всё больше и больше отчуждать нас от Бога. Но христианину надлежит быть, как дитя (Мф. 18, 3), и даже в духовных вещах не стремиться к познанию того, что Богу ещё не благоугодно нам открыть, а уж тем более не тратить время на исследование того, что не освящает нас и не приближает к Богу.

33. Также одним из проявлений нашего самолюбия и падшести ума является то, когда человек питает особое пристрастие к тонкости выводов, изысканной отделке речи, цветистому, высокопарному и благоуветливому стилю изложения, и, напротив, тайно гнушается (как простой неприправленной пищей) словом, не ласкающим падший ум и питает отвращение ко всему, что сказано просто и не отвечает замысловатости, требуемой риторическим искусством. У некоторых людей это заходит так далеко, что если спросить их начистоту, то они ответят именно то, за что укорял себя блаж. Августин в своей «Исповеди» – простой стиль Писания представлялся ему заслуживающим всякого презрения, ибо его невозможно было и сравнить с Цицероном и его прекрасно изложенными творениями[5].

34. Чтобы вкратце перечислить всё, касающееся недолжного применения ума, мне нужно сказать ещё и то, что выводы и заключения рассудка, будучи сами по себе, как правило, вполне верными, по своей цели и по своему употреблению чаще всего оборачиваются ложью. И в этом заключается величайшее повреждение и неправильность человеческого ума, – именно, что из-за очевидного расположения к плоти и крови и связи с ними ум во всём, и причём самым тонким, скрытым и обольстительно хитрым образом, отстаивает их интересы, защищает их первенство и во всех своих действованиях благодетельствует им. Вся работа, все выводы природного ума направлены только на то, чтобы узкий путь сделать широким (Мф. 7, 13), и чтобы падшая природа жила в полной своей силе. Поэтому рассудок охотнее всего занимает себя такими умозаключениями, и наиболее расположен принимать такие точки зрения, которые, как ему представляется, дают свободу природе, и исходит в основе своей из самой настоящей ненависти ко всякой истине Божией и всему, что противоположно плоти и крови. По этой причине он тщится всеми способами, как для себя, так и для других, ослабить силу сих истин и возбудить к ним неприязнь.

35. Возьмём человека, который сталкивается с необходимостью так или иначе исполнить заповедь о последовании Богу. Что происходит в нём прежде всего? Он обращается к своему лживому уму и тайно вопрошает его, что посоветуют здесь плоть и кровь (Гал. 1, 16) – не выйдет ли из этого последования Богу для него вреда, ущерба, неприятностей и неудобств; не ударит ли он в грязь лицом, и что скажет тот или иной важный для него человек; и нет ли хоть какой возможности изыскать в этой ситуации чего-либо благоприятного для него и его самолюбия. Если нечто такое находится, тогда исполнение заповеди представляется ему приемлемым. Если же ничего благоприятного для плоти и крови не усматривается, и человек убеждается, что его дело последования Богу будет противоречить им, то падший ум немедленно возьмётся всесторонне обдумывать, нельзя ли найти какое-нибудь иное средство или иной путь, чтобы обойти такую неприятность. И здесь рассудок, как самый ловкий и искушённый адвокат, приложит все усилия, дабы предложить плоти и крови свою верную службу, изобретая всевозможные увёртки и самые превратные толкования слова Божия, только чтобы не последовать точнейшему и яснейшему Божию указанию. «Неужели, – говорит ум-змий, – Бог сказал именно так (Быт. 3, 1)? Нет же, это надо понимать таким-то и таким-то образом; конечно, намерение у Бога было совсем другое», и т.д. При этом в сердце человека невозможно заглушить до конца разумение, что́ Бог требует от него, и что Ему угодно, если только как следует разобрать самооправдательные умствования и уловки рассудка. Если же человек последует им, то они продолжатся до тех пор, пока рассудок не вынесет решение, удовлетворяющее плоть и кровь, – или под тем предлогом, что исполнение заповеди невозможно (хотя человек ни разу и не пробовал того) или противоречит разуму (ибо падший ум считает всё, что затрагивает плоть и кровь, безумным и глупым), или из какого-то безрассудного страха, что его сочтут святошей и ханжой, или я не знаю ещё из каких опасений. На самом же деле человек тайно страшится только одного – что его падшая природа может потерпеть ущерб, что ей грозит умерщвление и т.п. В результате бедная совесть, подавляемая всеми этими лукавыми измышлениями, связывается молчанием, которое обеспечивается главным образом тем, что наш лукавый адвокат, падший ум, подтверждает свои доводы разными местами Писания, выворачивая их наизнанку по своему усмотрению и желанию, – либо представляя человеку пример того или иного почитаемого подвижника, который, может быть, так же, как и он сам, ничего не понимает в христианстве. О! не уместно ли тут воскликнуть: Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых! (Пс. 1, 1) – своих нечестивых помыслов, восстающих против послушания Христу (2 Кор. 10, 5). Если бы человек изложил их на бумаге, тогда он мог бы легко обнаружить обман; но величайшая беда заключается в том, что бесчисленное множество таких помыслов (и часто под видом великой премудрости и святости) для человека проходят столь сокровенно, что он сам этого не замечает – да и не хочет замечать.

36. Здесь ещё нужно упомянуть вот что: даже верующие души, даже уже имеющие опыт внутренней жизни, часто предоставляют слишком много места своему уму – правда, очень тонким, почти незаметным образом. Тем самым в большей или меньшей степени они препятствуют действию Божию в себе и ввергают себя в многоразличные сложности, запутанности и страхи, думая при этом, что поступают правильно. Это тонкое и незаметное действие падшего ума проявляется в том, что верующие души излишне много и с крайней скрупулёзностью рассматривают и анализируют свои помыслы, слова и дела: как и что ими сделано? доделано ли, как надо? а может быть, лучше было сделать так? а не осудил ли или не осудит меня кто? а не смутится ли тот или этот? а что из этого может последовать? и т.д., – и потом подчиняют себя и свои дела этому зыбкому и сомнительному свету и суждению рассудка, а то и вовсе само- или человекоугодию. Часто человек ничего этого совсем не видит, и считает, что исходит из самых что ни на есть христианских побуждений, – но только в качестве плода обретает не праведность и мир и радость во Святом Духе (Рим. 14, 17), а великое разорение, беспокойство и безотрадность, и, давая действовать своему лукавому оку (Мф. 6, 23), наполняет душу множеством путанных и бестолковых движений.

37. От всего этого наилучшим образом избавляет то, когда человек стремится чисто пребывать в своём сердце, обращая око ума вовнутрь и взирая только на Господа и на Его волю, в таком настроении, как будто в мире есть только один я и Бог, Которому мне надлежит благоугождать. Если око наше пребудет таким образом чисто, то и всё тело наше, то есть всё наше внешнее, само собой будет светлым и правильным (Мф. 6, 22).

38. Также и в том, когда верующая душа излишне занимается собой, своими немощами, своей падшестью и бессилием, и тем ослабляет себя и препятствует себе верно следовать Господу, исполнять по мере своих возможностей заповеди Его и совершенно полагаться на Его благость, – проявляется неправильное действование нашего падшего ума. Не ум, но вера должна быть здесь нашим путеводителем. Вера взирает единственно на Бога во Христе Иисусе и всецело уповает на Него, в полной уверенности, что она всё может в укрепляющем её Иисусе (Фил. 4, 13). Человек, живущий верой, полагает основание не в себе самом. А если «застревать» в себе, то мы только и будем всё вглядываться и вглядываться умом в нашу падшесть и всё более и более становиться никуда не годными. Применять такое же скрупулёзное рассматривание наших добродетелей будет ещё бо́льшим злом. Итак, нам надлежит стремиться отвергать и забывать себя (Мф. 16, 24), дабы взирать верою только на Бога, Который и производит в нас все добродетели (Фил. 2, 13) и спасает нас от нашего падения.

39. Ещё одно недолжное действование ума в духовных вещах заключается в некоей особой пытливости, когда верующая душа хочет постоянно и с абсолютной точностью видеть и испытывать, действует ли, и каким именно образом действует в ней Бог в данный момент. Душа желает подтверждения и чувства, что в духовном отношении всё у неё идёт хорошо, и что так же будет и впредь; она рассматривает, прибавилось ли в ней, и насколько прибавилось Божией благодати, и т.д. Но через это по большей части прибавляется только неверие или усиливается самолюбие. Стократ лучше, когда душа всецело предаёт себя Богу в вере и, по благодати Его, верно следует Ему, думая лишь о том, чтобы пребывать в присутствии Его и прилепляться Ему. Ибо несомненно, что тот, кто хочет всё в себе видеть и составить обо всех «как и что» точные понятия, никогда не продвинется далеко. Божии пути становятся тем непонятнее, чем более человек приближается к Богу. Конечно, Бог снисходит к нашей немощи и соразмеряется с ней; но нужно же, наконец, учиться предавать себя Богу и отвергаться себя. Блаженны не видящие, и верующие (Ин. 20, 29).

40. Действование нашего ума может ввести нас в заблуждение, беспокойство, смущение и соблазн ещё и тогда, когда мы рассматриваем пути Божии и Его промысл в отношении нас самих и других людей. Мы смотрим на всё и оцениваем всё слишком по-человечески, когда хотим всё понять и всему найти основание и причину: почему случилось так, а не иначе; почему с нами происходит то и то; ведь это (с нашей точки зрения) не может быть благом, не способствует добру, и т.д. Но всё это – совершенно бесполезные и бессмысленные наведения ума. Чистая простая вера покоится только на том, что то или это хочет или делает Бог, – не вдаваясь ни в какие исследования по этому поводу. Обратившийся и ставший как дитя христианин (Мф. 18, 3) говорит всему, что хочет или делает отец: Ей, Отче! да будет так! А если его спросят: почему? – то в ответ он предъявит самое верное и непоколебимое основание: ибо таково есть Его благоволение(Мф. 11, 26).

41. Вот каковы, любезный мой друг, мои мысли об уме и о верном и неверном его применении, как в отношении познания Бога и истины, так и в отношении деятельного благочестия, или жизни в Боге, – насколько мне позволила изложить их моя головная боль (которая побуждает меня уже заканчивать письмо). По крайней мере я, надеюсь, убедил Вас, что не без причины я так сдержано, и скорее отрицательно отношусь к действию ума в духовной области – именно, потому, что я считаю (и совершенно убеждён в том), что познание Бога и Его истины достигается совсем другими средствами и совсем другим путём.

 

III

[Истинное богопознание: внутреннее умирание и молитва]

42. Но что же это за путь, и что это за средства, – спросите Вы меня, – которые мы можем употреблять с нашей стороны для того, чтобы Бог просветил нас Святым Своим Духом и привёл к познанию Себя и нас самих?

На это я уже не раз, в том числе и в опубликованных сочинениях, отвечал по мере света и благодати, какую уделил мне Господь (Еф. 4, 7). Но что никогда в должной мере не исполняется, то нелегко и воспринимается. Поэтому я повторяю ещё и ещё раз, также и на этих страницах: Бог и Его истина обретается без каких-либо сторонних усилий только на путях внутреннего умирания самому себе и сердечной молитвы, когда то и другое осуществляется вместе.

43. Для этого нужно лишь, с помощью благодати и посредством безмолвия и благоговейной молитвы, постараться стяжать и удерживать напечатление в сердце той истины веры, что Бог присутствует всюду, и в особенности неким непостижимым образом внутренне во Христе соприсутствует нам, желая обитать в нашем сердце. Соприсутствует же Он нам потому, что любит нас, и для того, чтобы мы возлюбили Его. Стоит нам только войти в эту любовь – и мы обрящем истину.

44. Кто любит Меня, тот соблюдёт слово Моё (Ин. 14, 23), говорит Господь. Поэтому мы должны не только внешне читать слово Божие, но главным образом в простоте внимать Его слову, увещанию, руководству и действию во внутреннем человеке, сохраняя всё сие в сердце своём (Лк. 2, 51). Тогда мы, исходя исключительно из любви к такому Богу, Который столь возлюбил нас (Ин. 3, 16) и Который столь близок к нам (Фил. 4, 5), сможем всецело препоручить и предать себя Ему, от сердца устраниться от всего, что не есть Бог и Божие, не прилепляясь к тому своей любовью и не ища в том отраду и утешение, и во всём отречься от своей падшей воли, страстей и греховных склонностей. Сюда же относится и то, чтобы мы со смирением отстранились и освободились от излишних образов, размышлений и действований головы, или рассудка, – также и в духовных вещах, дабы нам в тихости собраться в сердце и жить там, ходя пред Богом, насколько и в какой мере это для нас возможно. Итак, будем стараться пребывать в присутствии Божием в сердце, как малое, простое, не имеющее своей воли и устремлений дитя, которое ничего не знает и ничего не хочет знать.

45. Такое дитя Отец любит (хотя оно может и не разуметь того) и откроет ему Себя в то время, таким образом и в той мере, в какой это Ему угодно, – чем чада Божии совершенно и утешаются.

46. Посмотрите, дорогой мой друг, не есть ли этот путь самый лучший и надёжный? Притом же всё сие столь необходимо, что (как уже не раз сказано) невозможно познать Бога и его истину право и со многим удостоверением (1 Фесс. 1, 5), кроме как только в том человеке и тем человеком, который чрез умирание самому себе, своей плоти, страстям, похотениям и своей воле приходит к всецелой внутренней жизни и к безмолвию, и который чрез отстранение от многоразличных излишних размышлений и действований рассудка становится простым, как дитя.

47. Ибо не в голове, но в сердце открывается чистое и истинное разумение к познанию Бога и божественных вещей; там – очи сердца (Еф. 1, 18), которые нам должен открыть Бог.

48. Большинство, или даже и все действия ума, которые мы чувствуем в себе, принадлежат рассудку; чрез его действование чистое разумение божественных вещей скрывается – его как бы затопляет потоп из помыслов и размышлений. И как рассудок имеет явное дружество с плотью и кровью, так чистое разумение имеет внутреннее дружество с сердцем; оно как бы сроднилось с ним, да и есть само сердце. Поэтому Писание говорит, что мудрость почиет не в голове, но в сердце разумного (Притч. 14, 33). Апостол Павел сетует на Иудеев, знавших слово Божие чуть ли не наизусть, что они не разумеют его сердцем, и что сердце их огрубело (Деян. 28, 27). И о великих мудрецах из язычников говорит он, что сердца их омрачены и несмысленны (Рим. 1, 21).

49. Поэтому мне бы хотелось, чтобы мы ко всему прилагали немного меньше головы и гораздо больше сердца и любви. Мы сделались какими-то уж слишком умными пред Господом. Пойдём же из головы в сердце! О, какой это прекрасный и надёжный путь! Бог любит чад сердца; Он радуется им и в них, и открывает им то, что утаил от мудрых и разумных (Мф. 11, 25).

50. В голове – мёртвые, пустые отображения истины; в сердце же человек находит саму живую истину, помазание, которое учит нас всему (1 Ин. 2, 27). В сердце обретается животворящий источник света. Тот, кто живёт с Богом, обратившись в своё сердце, часто единым воззрением внутреннего ока увидит столько, сколько иной, при величайшем напряжении всех своих сил, не увидит никогда.

51. Единственное дело сердца – поклонения Богу в духе и истине (Ин. 4, 24), любви Божией, благоговения и радости в Боге и т.п. – несравненно лучше и полезнее бесчисленных занятий в голове. Бог требует от нас только сердца (Притч. 23, 26), как вместилища любви и как властителя над всеми силами и движениями души. И если только мы поистине предадим наше сердце Богу, то всё остальное приложится нам (Мф. 6, 33). Голова и рассудок предназначены преимущественно для вещей века сего; сердце же сотворено всецело для Господа. Не во всякое время мы распоряжаемся своими мыслями; часто они влекутся вслед наших занятий, дел и т.д. Но с сердцем и его духовными помыслами мы можем непрестанно пребывать с Богом, по благодати Его, если мы в простоте навыкнем сему.

52. Отступники, возвратитесь в свои сердца (Ис. 46, 8[6])! В сердце Бог даёт нам почувствовать Свои увещания и все Свои благие действования; они скоро ослабевают и исчезают, если оставить сердце и слишком долго пребывать в голове. В сердце человек слышит глас Божий; в голове же – голос искусителя. Кто стремится жить внутренней, обращённой в сердце жизнью, тот в значительной степени освобождается от тысячи искушений, заблуждений и т.п., отчего другой падает. Мир сей и всё временное донимают его меньше, равно как и плоть и кровь, и он более восприимчив для действований Божиих. Кто же живёт, будучи расточенным и рассеянным в голове и в чувствах, тот обретает противоположное. В сердце хочет жить Бог; там Он изволит приобщать Себя нам и соединять Себя с нами, – что в голове совершиться не может. В сердце входит божественная мудрость (Притч. 2, 10); в сердце – закон Бога нашего (Пс. 36, 31), и сердцем удерживаем и храним мы слово Его (Притч. 4, 4; Пс. 118, 11).

53. Посему повторю свой призыв, и им закончу письмо: постараемся только свободно войти в своё сердце и жить в нём, – не чрез великое усилие и напряжение наших мыслей, но (как мы сказали), во-первых, чрез отречение от себя самих и от всего, что не есть Бог и Божие, и, во-вторых, чрез тихое, чуждое всякой экзальтации и исполненное простоты обращение всей нашей любви и стремлений к Богу, как соприсутствующему нам,– дабы таким образом прилепиться сердечной верой к Невидимому, и, Ему содействующу, стать одним духом с Ним (1 Кор. 6, 17). Каковой неизреченной милости и благодати чает и Вам от всего сердца желает

Ваш собрат о Христе Герхард Терстеген

 

ПРИЛОЖЕНИЯ

Поскольку предмет настоящего письма обсуждался мною в некоторых других сочинениях, то я счёл небесполезным приложить сюда выписки из них .

 

I

Каким образом учёность и просвещение от Бога,

равно как и деятельная и созерцательная жизнь,

могут сочетаться друг с другом

Учёность и просвещение от Бога могут сочетаться; деятельную и созерцательную жизнь можно вести одновременно, – но это не так легко, и встречается не так часто, как об этом думают. Ещё реже бывает (что, однако, совершенно необходимо), когда эти вещи, сочетаясь, стоят в должном порядке друг относительно друга. Вполне может быть, что учёные люди имеют некоторое просвещение от Бога, иногда в большей, иногда в меньшей степени; но только при этом они не приводят свою учёность, свою рассудочную деятельность, свои стяжанные с усилиями и трудом понятия в послушание божественному свету и благодати, что соответствовало бы истинному порядку вещей. Они не хотят быть скромными учениками, обучаемыми божественным светом и божественными увещаниями в сердце, и испрашивать премудрость, бодрствуя и ожидая её пред входом в её врата (Притч. 8, 34). Если их осеняет малый свет свыше, то их ум немедленно восхищает его себе, рассматривает его по своему усмотрению так и эдак, разграничивает, членит и т.п., и таким образом всячески использует его, чтобы делать свою работу. Кратко сказать, активный рассудок здесь господин и распорядитель, в то время как он должен быть слугой, покорным божественному свету, лишь следовать ему и ничего не делать без его изволения, так, чтобы

предать себя божественному свету
его единственною мыслью и занятьем было,

как замечательно написал один немецкий поэт[7].

То же самое нужно сказать и о соотношении деятельной и созерцательной жизни. Под деятельной жизнью я понимаю здесь служение, направленное на обращение и спасение ближних, а под созерцательной – внутреннее сокровенное общение с Богом посредством молитвы. В своё время та и другая жизнь могут сочетаться. Я подчёркиваю – в своё время, потому что незрелое стремление спасать и обращать других для христианства то же, что болезнь для тела. Я считаю, что человеку необходимо долго пребывать и обращаться с Иисусом, прежде чем ему будет дозволено воспринять апостольский жребий (Деян. 1, 21-22). Да и Сам Сын Божий (о, сколь высокие тайны!) тридцать лет был в сокровенности, прежде нежели Он приступил к всеобщему служению, или деятельной жизни.

И если кто подлинно будет призван и послан Спасителем служить ближним, пробуждая их и обращая к Богу, то и тогда его внешняя деятельная жизнь, как и прежде, должна быть подчинена внутренней, созерцательной, и сей последней всё равно надлежит оставаться его главным делом. Я хочу сказать, что призванные к апостольскому служению ученики Христовы не должны всё время пребывать в непрестанном делании, общаясь с людьми и отдавая себя без остатка возвещению слова; им необходимо часто вновь собираться к Иисусу, беседовать с Ним и некоторое время отдыхать в уединённом месте (Мк. 6, 30-31), дабы служение слова всегда совмещалось с пребыванием в молитве, и последнее было поставлено впереди первого, как это мы и читаем в Книге Деяний (Деян. 6, 4). Также и в остальном, при их встречах с людьми и занятиях с ними, они никогда не должны слишком растрачивать себя так, чтобы через это пренебрегалась и предавалась забвению заповедь вникать в себя и в учение (1 Тим. 4, 16), – да не случится с ними того, о чём предостерегает Апостол: дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным (1 Кор. 9, 27).

 

II

О том, чтобы стать как дети (Мф. 18, 3)

Господь наш Иисус Христос есть необходимейший и наиглавнейший предмет нашей веры, – но Иисус, объемлемый верой всецело, во всех Своих состояниях. Иисус Распятый есть неиссякаемый источник божественного милосердия, любви и силы (Зах. 13, 1), дарованный всем (Рим. 8, 32). Вера зрит во Христе и черпает из сего Источника оставление всех грехов, детское упование на Бога и надёжный доступ к отверстому для нас сердцу Отца (Еф. 2, 18; 3, 12), равно как и великую силу и желание страдать с Иисусом и умирать с Ним греху, миру сему и всякому самолюбию, дабы жить только Тому, Кто за нас умер и воскрес (2 Кор. 5, 15).  

Однако Иисус стал человеком не только для того, чтобы распяться за нас. Вочеловечившись, Он явился нам маленьким ребёнком; но уже и в Своём рождении Он неизменно был тем Иисусом, дарованным нам от Отца, из Которого вера черпает наше спасение (Ис. 9, 6; Ин. 3, 16). Он стал маленьким ребёнком не только для того, чтобы объять Своим искуплением наше детство и юность и освятить Своим образом и Своей заслугой этот отрезок нашей жизни; но и для того, чтобы как Своею смертью и воскресением, так и Своим детским состоянием отворить нам двери к соединению с Богом. И в этом мы видим указание Божие, что подобно тому, как Христос именно в состоянии детства принял на Себя человеческую природу, так и мы, если мы хотим вернуться к Богу и соединиться с Ним, не должны оставаться закосневшими в своей взрослости самоуверенными людьми, но обратиться и стать как дети (Мф. 18, 3). В рождении и детстве Иисуса нам возвращается сия детскость, то есть утерянная во Адаме невинность. Детскость Иисуса есть для нас источник совершенной невинности, чистоты, простоты, умаления и всецелой зависимости от Бога; и вера именно здесь усматривает и почерпывает всё это. Нам нужно только соединиться с Младенцем Иисусом и позволить Ему жить и царствовать в нас и формировать нас по Его прекрасному образу так, чтобы мы прониклись Его детскими качествами, дабы некогда Сей великий наш Воспитатель и Наставник вновь вручил нас Отцу такими, какими Его божественная рука сотворила нас, со словами: вот, Я и дети, которых дал мне Господь (Ис. 8, 18).

Но такие дети поистине лежат на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий (Лк. 2, 34). Как для веры Иисус во всех Своих состояниях есть наидрагоценнейший предмет, так и для человеческого рассудка и неверия не только Иисус распятый, но и Иисус, лежащий в яслях в Вифлееме, есть соблазн и безумие (1 Кор. 1, 23). Стать, как дети: да кто может это слушать (Ин. 6, 60)? Повергнуться пред малым ребёнком: да где это видано? Мыслимо ли, чтобы премудрость преклонилась перед простотой, богатство и величие – перед нищетой и уничижением? Ах! не много таких (1 Кор. 1, 26) (но, слава Богу, встречаются ещё по временам), кто почитает за великое счастье воздать поклонение сему Богомладенцу, Которому уже при Его рождестве поклонились все Ангелы Божии (Лк. 2, 13-14; Евр. 1, 6)!

В заключение воскликнем словами святых[8]: «Сердца́, сюда! Сердца́, сюда! Повергнитесь к стопам святого Младенца Иисуса! Да познают все Его творения державу и крепость Его! Всё из Него, Им и к Нему (Рим. 11, 36). Ей, аминь, Господи Иисусе!» 



[1] Дух преимуществует перед душой согласно словам Апостола (1 Фесс. 5, 23).

[2] [Втор. 32, 28: ибо они народ, потерявший рассудок. – В § 12 переводчик ради сохранения смысла вынужденно отступает от буквы авторского текста из-за невозможности найти полное соответствие в русском языке терминам Vernunft, Verstand, Rat, Ratio и др. Автор предпринимает здесь небольшое филологическое исследование, сравнивая значение и употребление этих слов в немецком, голландском и латинском языках.]

[3] [Ц.-сл.]

[4] [В нем.: «leidentlicher Verstand», «страдательный (то есть противоположный активному) ум». Аналогия: соотношение действительного и страдательного залога в грамматике. Для перевода употреблено славянское слово, которое шире, чем русское «принимающий». «Приимательный» – принимающий (воспринимающий) действие совне без своего содействия. Со стороны принимающего требуется лишь несопротивление тому, что даётся и «освобождение места» для принимаемого дара.]

[5] «Учёные, – говорит "христианский Цицерон", Лактанций, – привыкшие к изящным и гладким оборотам речи, презирают незамысловатые и простонародные слова Божественного Писания как нечто низкое, ибо они ищут лишь услаждения своих чувств... Не мог ли Бог, сотворивший ум, голос и язык, Сам говорить цветисто? Но нет, наоборот, по Его премудрому изволению всё устроилось так, чтобы божественные вещи были высказаны словами без румян и белил, дабы, что Он изрёк ко всем, и было понято всеми». Лактанций, «Божественные установления», т. 6, стр. 21. 

[6] [Здесь расхождение между русским и немецким текстом Библии. В переводе Лютера: ihr Übertreter, gehet in euer Herz! В Синодальном переводе: примите это, отступники, к сердцу.]

[7] [Ангелус Силезиус, стихотворение «Пресвятая Троица».]

[8] Маргарита фон Бауне. [Терстеген, «Жизнеописание святых душ». Эссен, 1786, т. 3, стр. 33].

Комментарии ():
Написать комментарий:

Другие публикации на портале:

Еще 9