Познание любви
Кандидат исторических наук, психолог Людмила Бонюшкина в публикуемой статье делится своими размышлениями о разных сторонах любви между мужчиной и женщиной, уделяя особое внимание половому аспекту, и о влиянии способности и неспособности любить на личность самого человека. Материал основан на высказываниях и мыслях святителей, богословов, философов, а также на наблюдениях и заключениях, выведенных из практики современных психологов и психотерапевтов.
Статья

«И ад, и земля, и небо с особым участием следят за человеком в ту роковую пору, когда вселяется в него Эрос. Каждой стороне желательно для своего дела взять тот избыток сил, духовных и физических, который открывается тем временем в человеке. Без сомнения, это есть самый важный, срединный момент нашей жизни. Он бывает очень краток, может также дробиться, повторяться, растягиваться на годы и десятилетия, но в конце концов никто не минует рокового вопроса: на что и чему отдать те могучие крылья, которые дает нам Эрос?» (Вл. Соловьев)[1].

Любовь мужчины и женщины дает жизнь и силу происходящему на земле. В разные времена у разных народов форма и статус половых отношений регулировались обрядами и культами, позже – выработанной моралью и брачными законами. Христианская традиция обязательного венчания формировалась довольно продолжительное время и окончательно утвердилась только в XII веке[2]. Потребовалось время и для того, чтобы святые отцы и учители Церкви смогли раскрыть духовную сущность половой любви и христианского брака: так, свт. Иоанн Златоуст в ранних трудах представлял супружество лишь как необходимость размножения и продолжения рода; по прошествии же времени он воспел гимн христианскому браку, прозрев в супружеской любви чудо преобразования человека и приобщения его к Божественной жизни[3]: «Любовь изменяет самое существо вещей»; «В браке душа соединяется с Богом неизреченным неким союзом»; «Любовь такова, что любящие составляют уже не два, а одного человека, чего не может сделать ничто, кроме любви»[4].

К физической стороне брачной любви христианская мораль призывала относиться с предельной осторожностью, не обнажая того, что должно быть покрыто тайной. Однако «тайну» открыли, а в недавнее время даже сделали предметом исследования научных отраслей знаний – сексологии и сексопатологии, установивших нормы и формулы половой жизни вплоть до единиц измерений.

Начало этому процессу положил З. Фрейд, изучавший особенности невротических и прочих патологических проявлений человеческой жизни и на основе своих наблюдений создавший психоаналитическую теорию. С точки зрения этой теории, главным психологическим критерием нормальности жизни мужчины и женщины считается развитая способность получения сексуального удовольствия, т.е. чисто физиологическая реакция. Чувства и переживания, с этих позиций, вторичны – всего лишь индивидуальные особенности, зависящие от воспитания, семейных традиций, личных предпочтений.

Психоанализ стал не только одним из самых распространенных в западном мире направлений психотерапии, но и сформировал понятия, представления и стереотипы, которые, несмотря на многократные и обстоятельно сформулированные опровержения, прочно завладели умами и душами людей. «Отравление» подобными знаниями редко кого может оставить без смущения.

Однако мало кто знает, что фрейдовские представления и подход к проблеме, положенные в начале XX в., к настоящему времени пережили значительную трансформацию. Тогда, «срывая маски с отживших устоев», избавлялись от якобы притворного стыда и утверждали «свободу любви». Теперь, после смены нескольких поколений, можно видеть плоды этой свободы. Ролло Мэй, значительно развивший и реформировавший психоанализ, пишет: «<…> На фоне постоянного роста количества разводов, настойчивого опошления любви в литературе и изобразительном искусстве и несомненного факта, что для множества людей секс стал настолько же бессмысленным, насколько доступным, эта самая «любовь» стала казаться невероятной редкостью, если не полной иллюзией. <…> Сексуальная форма любви <…> по вполне понятным причинам стала нашей манией; ибо секс, корни которого уходят в неподвластную переменам биологию человека, всегда представлялся надежным средством обретения хотя бы подобия любви. Но и секс стал для западного человека скорее испытанием и бременем, чем путем к спасению. Сходящие с издательского конвейера книги о технике любви и секса <…> сводятся к обычному пустозвонству: похоже на то, что большинство людей смутно понимает, что отчаянное стремление усовершенствовать технику спасения, прямо пропорционально нашему непониманию того, где нам искать это спасение. <…> Цивилизация <…> всё больше утрачивает понимание смысла любви одного человека к другому»[5].

Утеряно не только понимание смысла любви, – признания многочисленных клиентов психоаналитиков свидетельствуют о полном крахе утвержденного и признанного универсальным «принципа удовольствия»: люди, которые обращаются за помощью сегодня, жалуются на отсутствие и чувств, и страстей, и ожидаемых удовольствий, при том что сами они отличаются большой свободой и активностью, легко говорят на любые интимные темы и не испытывают почти никаких нравственных сомнений и ограничений[6].

«Прелестны сии похоти, потому что манят, обещая горы счастия, а ничего не дают, когда действуют по их влечению; прелестны еще и потому особенно, что умеют прикрыть свой обман, так что неудовлетворенный не похоть винит в обмане, а себя укоряет в неумении пользоваться ею, как следует», – писал свт. Феофан Затворник[7]. Парадоксы направленности на получение чувственных удовольствий таковы, что незаметно происходит смешение волевых, эмоциональных и физиологических установок, меняя представления человека и о самом себе, и о своих способностях. В наши дни и психоаналитики, и сексопатологи свидетельствуют об увеличении количества пациентов с импотенцией и о значительном «омоложении» этого явления[8]. Импотенция редко бывает следствием физического недуга, как правило, это разлад психофизиологический, следствие болезни душевной: в книге «Человек в поисках себя» Ролло Мэй показывает, что на основе своей клинической практики, а также практики его коллег по психологии и психиатрии можно утверждать, что главная проблема современников – это ощущение опустошенности: «Прямой противоположностью любви является совсем не ненависть, а апатия», – заключает он[9].

Терапевтическая работа психоаналитиков раскрыла искаженные и плохо осознаваемые их клиентами собственные природные потребности – почувствовать и доказать хоть какую-то власть над природой, принять участие в мощном и основополагающем акте творения, познать нечто настоящее – беременность, благодаря чему мужчина и женщина могут убедиться, что они живут настоящей жизнью[10]. В современном мире человек привыкает быть отчужденным от понимания своих действительных потребностей; вместе с этим неизбежно растет и убежденность в том, что он как личность не может сколько-нибудь влиять на окружающий мир, что его желания и чувства не имеют никакого значения, что он не может руководить своей жизнью и, следовательно, уважать себя (Р.Мэй)[11].

Свт. Иоанн Златоуст писал: «похоть растлевает и губит само существо человека. Наружная сторона этих предметов приманчива <…>. И если ты снимешь с них эту личину, откроешь их настоящее лицо, то увидишь обман. Ибо в том и состоит обман, когда что-нибудь показывается нам не тем, что оно есть, но представляется тем, чего в нем нет, что и бывает причиной ложных суждений о том или другом предмете»[12].

Библия знает две эпохи в истории отношений мужчины и женщины: во время нормального состояния человека в Раю – первая, вторая – после великой мировой катастрофы, которая на богословском языке называется «первородный грех», а в философском смысле является вмешательством сознания в область, где должен безраздельно властвовать инстинкт[13]. После грехопадения бессознательные прежде инстинктивные физиологические явления перестали «лежать у дверей» сознания, а вошли в самое сознание и «срастворились» с ним. Когда Библия говорит, что люди после греха «узнали», что они наги, «узнали» добро и зло – значит, что до греха они знали об этом своим теоретическим разумом, а после – разумом практическим познали, пережили это всем своим существом[14].

Согласие на грех производит смешение в чувствах и нарушение порядка мыслительной, душевной и чувственной жизни человека. Путь к чистоте чувств лежит через понимание и хранение границ позволительного и ведет к свободному выражению того, что должно быть переживаемо душой – в душе, а того, что предназначено для родовой жизни – в теле, «инструменте души»[15].

Говоря, что брак – любовь мужчины и женщины – остаток рая на земле, подразумевают счастье, высшее и доступное человеку блаженство. Память о рае живет в сердечных чувствах, в неожиданно открывающейся новой, неведомой ранее способности души. Удивительное переживание счастья в любви – это те чувства радости и восторга, которые испытал Адам, когда, осознав свое одиночество и поведав об этом Богу, получил «помощницу» и увидел свое женское продолжение[16].

Автор многочисленных работ о проблемах христианского брака С.В. Троицкий, анализируя первые главы библейского повествования, показывает происхождение разных по смыслу и качеству чувствований и состояний человека – в раю при сотворении Евы, что явилось прообразом физической любви, и после грехопадения – плотского познания, ставшего способом родовой жизни человека. Противоестественное, греховное соединение разума с родовой жизнью в христианской психологии получило название «похоти»[17]. Физические проявления истинной любви покровенны, происходят как бы в «спящем» сознании, в то время как похоть явна, физиологична, обнажена, сознание в этом случае «зрящее», лишающее самое себя чистоты[18].

«Нечистота заключается не в телах сочетающихся, но в позволениях и помыслах», – говорил свт. Иоанн Златоуст[19]. В «принципиальном исследовании» об отношениях между полами австрийский философ и психолог О. Вейнингер указывал: «Само по себе наслаждение ни нравственно, ни безнравственно. Когда же влечение к наслаждению побеждает в человеке волю к ценности, – тогда человек пал». Удовлетворение похоти является безнравственным, потому что отбрасывается ценность человечества как в своей собственной, так и в другой личности, подчиняя их целям физиологического наслаждения: человек видится лишь средством для достижения известной цели[20].

Человек – единственное земное творение, одаренное способностью к бесконечному развитию. В своем главном труде «Этика преображенного Эроса» видный русский мыслитель Б. П. Вышеславцев писал, что познание самого себя ведет человека к открытию «бездны своего сердца» – таинственного и вечного в самом себе. Это таинственное – обнаружение своей Божественности. «Религия есть нахождение Бога в себе и себя в Боге, и атеизм есть не только неверие в Бога, но непременно также неверие в человека, неверие в самого себя, неверие в свою абсолютную ценность и в свою абсолютную вечность»[21]. Атеистическое воззрение ограничивает представления человека о самом себе только внешним – телом, движениями, страстями, действиями, желаниями, т.е. всем тем, что преходяще, изменчиво и разрушимо. Такое миросозерцание движется по поверхности, верит только во внешность, видимость и никогда не спускается в глубину, где есть сердце – «сердце земли», «сердце небес», сердце человека. Поверхностное есть самое легкое, самое доступное, самое банальное[22].

«Ложь и зло эгоизма, – писал другой известный русский философ В.С. Соловьев в «Смысле любви», – состоят вовсе не в том, что человек слишком высоко себя ценит, придает себе безусловное значение и бесконечное достоинство: в этом он прав, потому что всякий человеческий субъект как самостоятельный центр живых сил, как потенция (возможность) бесконечного совершенства, как существо, могущее в сознании и в жизни вместить абсолютную истину, – всякий человек в этом качестве имеет безотносительное значение и достоинство <…>. Основная ложь и зло эгоизма <…> в том, что, приписывая себе по справедливости безусловное значение, он несправедливо отказывает другим в этом значении; признавая себя центром жизни, <…> других относит к окружности своего бытия, оставляет за ними только внешнюю и относительную ценность»[23].

Неправильно думать, что подобные представления о себе осознаются человеком и принимаются им как некая концепция себя. Они таятся и проявляют себя в чувствах, в отношениях с другими людьми. Человек и не подозревает, что он эгоист.

В размышлениях о «Евгении Онегине»[24] известный пушкинист В. С. Непомнящий затрагивает тему философии потребительства, по сути атеизма, – философии, которая выхолащивает живую человеческую душу, лишая её благородства и делая неспособной ни на сострадательное сопереживание, ни на значимые поступки. Единственным признаком жизненности души остается «хандра», или томящее чувство о чем-то несовершенном – важном, для чего был предназначен. Называя это произведение выдающимся романом о любви, Непомнящий проводит глубокий психологический анализ переживаний главных героев. Любовная драма романа заключается не только в том, что Онегин полюбил Татьяну в её новой ипостаси, но она не захотела пренебречь супружеской честью. Настоящая драма в другом: «в глуши», при предыдущей встрече и объяснениях, Онегин проявил больше понимания и уважения к Татьяне – к её порыву, особенности натуры, девическому достоинству, чем теперь, когда он, как сам думал, пылал к ней любовью. Да, Онегин полюбил Татьяну, однако ростки любви путались и побеждались другими чувствами и устремлениями по отношению к ней как к желаемой цели. Величие души Татьяны в том, что она отстояла право любви – любви не абстрактной, не идеалистической, а любви к живому человеку, именно к Онегину – на существование в истинном, чистом виде.

В ставшем культовым на Западе в конце 1960-х – начале 70-х гг. романе «Волхв» Дж. Фаулз выразил печальную мысль: «Сейчас вы, молодежь, делитесь друг с другом своими телами, забавляетесь ими, отдаетесь целиком, а нам это было недоступно. Но знайте: при этом вы жертвуете тайнами драгоценной робости. Вымирают не только редкие виды животных, но и редкие виды чувств. Мудрец не станет презирать людей прошлого за то, что те многого не умели; он станет презирать себя, ибо не умеет того, что умели они»[25]. Мастерство в «науке страсти нежной», свобода в удовлетворении романтических порывов, владение знаниями и умениями, приносящими телесные удовольствия, подменяют любовь, но они не ведут к осознанию, переживанию и утверждению истинной любви: «Настоящую нежность не спутаешь ни с чем»[26].

«Душа не может обойтись без утешений, но они не в чувственном. Есть иные утехи <…> – духовные, душе сродные»[27], – писал свт. Феофан Затворник. Психологическая потребность любить заложена в природе человека. Способность принимать, осваивать, осознавать любовь развивается в нем с момента рождения. С этой точки зрения интересно рассмотреть теорию выдающегося психолога современности Э. Эриксона: рост и взросление человека он анализирует, начиная с психоаналитического понятия «модус» удовольствия. В собранных им наблюдениях и исследованиях описывается, как «модус» усложняется и перемещается вместе с взрослением и развитием понимания себя, осознанием сути главной своей ценности[28]. От освоения естественных физиологических процессов в первые дни и годы жизни – к пониманию своих возможностей и умений, затем к поиску и комбинированию своей идентичности через общение и связи с родителями, сверстниками, друзьями, и, наконец, – к осознанию потребности в любви. Идентичность человека не может состояться без любви как отражения своей нужности и единственности в душе другого, что рождает добродетель верности[29].

Младенческое чувствование физиологического удовольствия шаг за шагом претворяется в «удовольствие» осознанных чувств и переживаний. Вызревание чувств в юности предполагает понимание и желание чистоты отношений: «Человеку кажется невозможным мысль о телесном единении с любимым существом в те моменты, когда он проникнут чувством истинной любви» (О. Вейнингер)[30].

Каждому возрасту свойственен свой уровень, своя культура чувств: «Душевная и эмоциональная способность принимать и соблюдать верность – свидетельство окончания юности, тогда как зрелость начинается со способности принимать и проявлять любовь и заботу»[31]. Э. Эриксон утверждает – в отличие от других психологических теорий, ограничивающих себя возрастом молодости, – что и в последующие годы личность продолжает развиваться. Ко времени молодости человек сформирован и созрел – далее он воплощает свой потенциал, реализует себя. Успешность самореализации Эриксон ставит в зависимость от способности к самопреодолению: каждый возраст ставит перед человеком новую психологическую альтернативу, решение которой не дается без внутренней борьбы и приводит либо к победе над собой, либо к поражению. Оправдывая возможные неудачи сложным «наследством» обстоятельств жизни и воспитания, Эриксон не умаляет значимости собственных усилий к приобретению «добродетелей» последующих жизненных этапов. Эти усилия, это «преодоление себя» свидетельствуют о задатке и об утверждении психологической культуры человека[32].

Познание в себе добродетелей любви и заботы, служение этим добродетелям – в отношении к людям, в семье, с любимыми и близкими, по мысли Э. Эриксона, создают почву, которая питает плодотворную деятельность в зрелые годы, рождает свободу и широту творчества. Избегание замкнутости на себе раскрывает в человеке способность интересоваться и сопереживать судьбам людей и за пределами семейного и дружеского круга, задумываться над жизнью прошлых и грядущих поколений, чувствовать сопричастность Человечеству, его истории и культуре, понимать свою собственную жизнь как необходимое звено в цепи смены поколений. Нежелание обучаться «добродетели любви» и творить её ведет к застою и регрессу личности и определяет направленность и границы всей жизнедеятельности: неспособность преодолеть собственную изоляцию и одиночество порождает самопоглощенность, ограниченность, замыкает человека на удовлетворении только собственных потребностей, «оберегании» себя и своего комфорта[33].

«Коренная, источная заповедь есть – люби, – писал свт. Феофан Затворник. – Легко сказать – люби, но не легко достигнуть в должную меру любви. Не совсем ясно и то, как этого достигнуть <…>. Когда сказал Господь: люби ближнего, как самого себя, то хотел, чтобы вместо нас, нашего «я», стал в сердце нашем ближний»[34]. Верховной добродетелью, психологическим достижением жизненного цикла Эриксон называет самоотречение: если осознание себя не приводит к пониманию и желанию постичь и приобрести эту добродетель – человек обречен на отчаяние, разочарование в жизни, презрение к людям[35].

«Евгений Онегин» назван В.С. Непомнящим «центральным событием великой русской литературы»: гений Пушкина раскрыл два разных, в корне отличных друг от друга мироотношения – любви, воплощением которой явилась пушкинская Татьяна, и потребительства, олицетворением которого стал Онегин. Истинную любовь отличает устремленность в вечность, к полноте бытия, к бесконечному совершенствованию, к сотворчеству с Богом, откуда черпаются и силы, и терпение, и мужество. В потребительстве этих качеств нет и быть не может, поскольку центром чувствований и устремлений является собственное «я», его ограниченные и непостоянные потребности и хотения.

«Любовь есть порождение ведения истины, которое (в чем всякий согласен) дается всем вообще»[36], – писал прп. Исаак Сирин. Полное сознание появится у всех в Божественном свете, при втором пришествии Христовом. Любовь будет действовать двояко – веселить и радовать соблюдших свой долг перед ней и мучить тех, кто не стяжал ее внутри себя[37]. «Мучимые в геенне поражаются бичом любви. И как горько и жестоко это мучение любви! Ибо ощутившие, что погрешили они против любви, терпят мучение, вящее всякого приводящего в страх мучения; печаль, поражающая сердце за грех против любви, язвительнее всякого возможного наказания» (прп. Исаак Сирин)[38].

О, как я лгал когда-то, говоря:
«Моя любовь не может быть сильнее».
Не знал я, полным пламенем горя,
Что я любить еще нежней умею.

Случайностей предвидя миллион,
Вторгающихся в каждое мгновенье,
Ломающих незыблемый закон,
Колеблющих и клятвы и стремленья,

Не веря переменчивой судьбе,
А только часу, что еще не прожит,
Я говорил: «Любовь моя к тебе
Так велика, что больше быть не может!»

Любовь – дитя. Я был пред ней не прав,
Ребенка взрослой женщиной назвав.

Вильям Шекспир. Сонет 115[39]



[1] Соловьев Вл. Смысл любви. В кн.: Русский Эрос или философия любви в России. М.: «Прогресс», 1991. С.87.

[2] В 893 г. император Лев Мудрый издал знаменитую восемьдесят девятую новеллу, которая говорит, что брак может быть заключен исключительно посредством венчания. Однако эта новелла в течение некоторого времени не применялась к повторным бракам и к бракам рабов. Церковное предписание, что венчание всегда необходимо для действительности брака, находим в XII веке: Троицкий С.В. Христианская философия брака. Клин: Изд-во «Христианская жизнь», 2001. С. 157.

[3] Троицкий С.В. Христианская философия брака. Клин: Изд-во «Христианская жизнь», 2001. С.86-88.

[4] Троицкий С.В. Христианская философия брака. С. 39, 55.

[5] Мэй Р. Любовь и воля. М.: «Релф-бук»; К.: «Ваклер», 1997. С.8-9.

[6] Там же. С.36.

[7] Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворнника. Толкования посланий апостола Павла. Послание к Эфесеям. М.: Паломник-Правило веры, 1998. С.331.

[8] Справедливости ради Ролло Мэй отмечает, что хотя распространение импотенции очевидно, довольно трудно проводить сравнения с прошлыми временами по двум причинам: первая – за прошедшие десятилетия никто не может предоставить статистику, а вторая – нет определенной ясности: увеличилось ли количество мужчин, страдающих импотенцией, или просто люди перестали стесняться говорить о проблеме. Факт омоложения импотенции бесспорен. Мэй Р. С.55.

[9] Мэй Р. Любовь и воля. С.23-25.

[10] Там же, с.69-70.

[11] Там же, с.24.

[12] Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворнника. Толкования посланий апостола Павла. Послание к Эфесеям. М.: Паломник-Правило веры, 1998. С.331-332.

[13] Троицкий С.В. Христианская философия брака. С.28.

[14] Там же, с. 105-106.

[15] Зеньковский В.В., протоиерей. На пороге зрелости. Беседы с юношеством о вопросах пола. М., 1991. С.14.

[16] Толковая Библия или Комментарий на все книги Св. Писания Ветхаго и Новаго Завета. Том 1. Петербург, 1904-1907. С.21-23; Троицкий С.В. Христианская философия брака. С.28-39.

[17] Троицкий С.В. Христианская философия брака. С.96-123.

[18] Вселенские соборы более чем на тысячу лет опередили современные общества борьбы с порнографией. «Телесные чувства, – гласит, например, сотое правило Трулльского Собора, – удобно вносят впечатления свои на душу. Посему изображения на досках или ином чем представляемые, растлевающие ум и производящие воспламенения нечистых удовольствий, не позволяем отныне каким бы то ни было способом начертавати. Аще же кто сие творити начнет, да будет отлучен» (Троицкий С.В. Христианская философия брака. С.122).

[19] Троицкий С.В. Христианская философия брака. С.122.

[20] Вейнингер О. Пол и характер. М.: ТЕРРА, 1992. С.373.

[21] Вышеславцев Б.П. Этика преображенного Эроса. М.: Республика, 1994. С.273.

[22] См. там же.

[23] Соловьев Вл. Смысл любви. В кн.: Русский Эрос или философия любви в России. М.: «Прогресс», 1991. С.33.

[24] Валентин Непомнящий читает и толкует роман в стихах А.С. Пушкина «Евгений Онегин»: http://tvkultura.ru/brand/show/brand_id/32952

[25] Д. Фаулз. Волхв. Часть II. Гл.24.

[26] Ахматова А. Стихотворения и поэмы. М.: «Молодая гвардия», 1989. С.40:

Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви,
Как я знаю эти упорные
Несытые взгляды твои!

1913

[27] Феофан Затворник, святитель. Мысли на каждый день. По церковным чтениям. Из Слова Божия. М., 1998. С.264.

[28] См.: Эриксон Э. Детство и общество. СПб.: Ленато, АСТ, Фонд «Университетская книга», 1996; Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М.: Издательская группа «Прогресс», 1996. Гл.III; Сорокин Д.Г. Лекции по возрастной психологии. М., 1996.

[29] Важнейшим достижением Э. Эриксона было исследование женской психофизиологии и открытие «внутреннего пространства»: особенности формирования женской идентичности определяется тем, что в ее теле существует «внутреннее пространство», предназначенное для ребенка избранного ею мужчины, что в свою очередь определяет ее биологическое, психологическое и этическое предназначение – материнство. Это предназначение – основа женской верности: сохранение целомудрия Эриксон называет мораторием, необходимым до того момента, когда наступит женская зрелость и когда появится тот единственный, кто будет допущен во внутреннее пространство «навсегда». Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М.: Издательская группа «Прогресс», 1996. С.281, 297-298.

[30] Вейнингер О. Пол и характер. С.258.

[31] Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. С.281.

[32] Эпигенетическая теория Э. Эриксона имеет много точек соприкосновения с идеями гения и основателя отечественной психологической школы Л.С. Выготского, его культурно-исторической концепцией. См.: Толстых А.В. Неизвестный классик. Предисловие к Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М.: Издательская группа «Прогресс», 1996. С.13.

[33] См.: Эриксон Э. Детство и общество. С. 385-386; Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. С.146-152.

[34] Феофан Затворник, святитель. Мысли на каждый день. По церковным чтениям. Из Слова Божия. М., 1998. С.266-267.

[35] Ср.: Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. С.151-152.

[36] Иже во святых отца нашего аввы Исаака Сирина, подвижника и отшельника, бывшего епископа христолюбивого града Ниневии. Слова подвижнические. М.: Правило веры, 2002. С.121-122.

[37] Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. М., 1991. С.176.

[38] Иже во святых отца нашего аввы Исаака Сирина, подвижника и отшельника, бывшего епископа христолюбивого града Ниневии. Слова подвижнические. М.: Правило веры, 2002. С.121-122.

[39] Сонеты В. Шекспира в переводе Маршака С.Я.

Shakespeare William. Sonnets. Moscow: Progress Publishers, 1965. C.139:

Those lines that I before have writ do lie,
Even those that said I could not love you dearer:
Yet then my judgement knew no reason why
My most full flame should afterwards burn clearer.
But reckoning time, whose million’d accidents
Creep in ‘twixt vows and change decrees of kings,
Tan sacred beauty, blunt the sharp’st intents,
Divert strong minds to the course of altering things’,
Alas, why, fearing of time’s tyranny,
Might I not then say ‘Now I love you best’,
When I was certain o’er incertainty,
Crowning the present, doubting of the rest?

Love is a babe; then might I not say so,
To give full growth to that which still doth grow?

 

Комментарии ():
Написать комментарий:

Другие публикации на портале:

Еще 9