Документ «Отношения Православной Церкви с остальным христианским миром» касается православной экклезиологии, а это означает, что он имеет отношение и к догматике. К догматическим вопросам подобает подходить с особым вниманием, ведь на Соборах они приобретают практически статус Оросов.
В первом же пункте документа звучит краеугольное утверждение православной экклезиологии о том, что Православная Церковь является «Единой, Святой Соборной и Апостольской Церковью». О единстве Церкви можно говорить в двух аспектах:
1. Все Поместные Церкви – это не разные конфессии, а одна Церковь.
2. Православная Церковь единая, в том смысле, что она единственная и иных Церквей нет.
В пользу понимания, изложенного под цифрой один говорится во втором пункте документа: «Церковь основывает свое единство на факте ее основания Господом нашим Иисусом Христом и общении во Святой Троице и таинствах». Но ни разу в документе не говорится о том, что наша Церковь – это единственная Церковь в подлинном смысле слова, и других Церквей нет и быть не может, как не может быть двух Тел Христовых.
Напротив, в шестом пункте документа мы читаем: «Православная Церковь констатирует существование в истории других не находящихся в общении с ней христианских церквей и конфессий». В каком смысле иные церкви именуются церквями? Традиционно в русскоязычных богословских текстах делают различие между словом «Церковь» написанном с заглавной буквы и словом «церковь» написанном со строчной буквы. Но в некоторых языках, в т.ч. и в грузинском, вовсе нет различия букв на заглавные и строчные. Следовательно, в документе хорошо бы было отобразить, в каком смысле говорится о наличии Православной Церкви и «других не находящихся в общении с ней христианских церквей». К примеру, замечательно о Церкви и церкви пишет наш современник протоиерей Максим Козлов: «Церковью с большой буквы, той единой Святой, Соборной и Апостольской Церковью, которую основал Господь Иисус Христос и в которой незамутненным пребывает Его истинное учение, Церковью как Телом Христовым является только сообщество Поместных Православных Церквей, составляющих единство Вселенской Церкви Христовой. А когда мы говорим «Римско-католическая Церковь», «Протестантская Церковь», даже «Баптистская церковь» или тем более «Новая московская церковь Иисуса Христа», то понятно, что в данном случае мы употребляем это слово в контексте церковно-историческом, чтобы всякий раз не оговариваться: «так называемая церковь» или «католицизм, который учит о себе, что он является Вселенской Церковью»»[1].
Именно такое понимание наличия церкви вне Церкви допустимо в православной экклезиологии. При необходимости его можно подтвердить множеством поучений святых отцов, начиная со времен св. Игнатия Богоносца и завершая словами св. Иустина Челийского; но это уже будет иная статья.
В восемнадцатом пункте проекта документа мы читаем: «единство, к которому стремится ВСЦ, не может быть плодом лишь богословских соглашений, но должно быть плодом и единства веры, тáинственно сохраняемого и живущего в Православной Церкви». ВСЦ стремится к единству Церкви, т.к. считает, что этого единства нет. Для нас же единство Церкви – это не то будущее, к которому мы стремимся, а то настоящее, что мы сегодня и во все времена имеем. Единство Православной Церкви тождественно единству Церкви ввиду того, что Церковь тождественна Православной Церкви. Мы можем лишь говорить о стремлении того, чтобы люди, находящиеся вне Церкви, приходили в Её лоно, но не о стремлении найти единство Церкви. Данный же проект документа даёт возможность двоякого толкования выраженного в нём стремления к единству:
1. О том, что православные Церкви стремятся к единству с иными церквями с целью обретения полного единства Церкви, которого сегодня нет в раздробленном христианском мире.
2. О том, что мы ищем единства отпавших от Церкви с Православной Церковью, которая и является единственной Церковью.
Толкование в первом варианте не соответствует православной экклезиологии и может многих ввести в соблазн. Считаю, что при составлении документов, которые предполагается принимать на столь крупном и значимом Соборе, должно избегать всякой двузначности.
В пунктах 4, 6, 7 и 16 упоминается слово «экуменизм». Нужно отдавать отчёт в том, что уже само по себе это слово, употреблённое в положительном ключе, является красной тряпкой в глазах рядовых верующих, которые часто понимают за этим термином некоторое стремление к евхаристическому единству путём догматических компромиссов.
В документе «Основные принципы отношения Русской Православной Церкви к инославию», принятом на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви, чётко говорится: «Экуменизм ― понятие многогранное. Обозначая первоначально стремление к сближению христиан, сегодня оно употребляется в самых разных смыслах. Поэтому нужно ясно различать понятия «экуменизм», «экуменическое движение», с одной стороны, и «экуменические контакты Православной Церкви» или «участие православных в экуменическом движении» ― с другой. Важнейшая цель православного участия в экуменическом движении всегда состояла и должна состоять в будущем в том, чтобы нести свидетельство о вероучении и кафолическом предании Церкви, и в первую очередь истину о единстве Церкви, как оно осуществляется в жизни Поместных православных церквей»[2]. Подобно тому, как в русском соборном документе придаётся большое значение терминам и их пониманию, следует и во всеправославном документе дать чёткое понимание термина «экуменизм» и термина «экуменическое движение», иначе появляется место для разночтений, разногласий, соблазнов и расколов.
В десятом пункте документа мы читаем о том, что отдельные Поместные Церкви или Церковь «Письменно оповещают Вселенского Патриарха и все Православные Церкви о своем отказе». Считаю достаточной формулировку «Письменно оповещают все Православные Церкви о своем отказе», ведь Константинопольская Церковь тоже является Православной Церковью. Не секрет, что в определенных кругах Константинопольской Церкви есть стремление подчеркнуть какую-то особенную исключительность Константинопольской кафедры по отношению к иным Поместным Церквям. Подобная формулировка создает прецедент, который может толковаться в пользу исключительности Константинопольской кафедры.
В двадцать третьем пункте говорится о необходимости исключить всякую практику прозелитизма. Для нас Православие – это единственная Церковь Христова. То, что сегодня принято называть прозелитизмом, есть не что иное, как проповедь Православия среди отпавших от Церкви, т.е. прямая задача Церкви. Понятно, что есть некоторая договорённость с западными христианами, согласно которой они не занимаются прозелитизмом на нашей канонической территории, и мы в ответ не ведем широкую миссию на исторически инославных территориях. Это не что иное, как вынужденная мера, которая, к примеру, защищает нас от усиления активности униатов. Но зачем придавать этому статус нормы? Т.е. нам практически на соборном уровне предлагают запретить проповедь среди инославных. Это не соответствует апостольскому и святоотеческому духу. Конечно, сегодня мы не можем говорить о том, что считаем необходимым проповедовать Православие всем и всюду; но это не значит, что мы обязаны говорить о том, что не можем и не имеем права проповедовать.
Уверен, что этот документ подробно рассматривался весьма авторитетными богословами, но, возможно, и данные размышления кого-то заинтересуют.