В Лаборатории медиевистических исследований прошла восьмая академическая дискуссия из цикла "Дискуссионное Средневековье" на тему "Святость и культ святых в христианской культуре Запада и Востока Европы"
События
Эти встречи преследуют несколько целей: перед участниками стоит задача, во-первых, выносить на обсуждение именно дискуссионные вопросы истории Средневековья и средневековых культур на Востоке и Западе Европы; во-вторых, ставить вопросы так, чтобы материалы дискуссий помогали «ферментировать» наши университетские курсы, всячески будить любознательность (и креативные сомнения!) студентов и преподавателей; в-третьих, постоянно спрашивать: а в чем же на самом деле состоят те или различия между культурами латинского и восточнохристианского мира. Из таких задача исходила и предложенная («на вырост», как обычно) аgenda дискуссии:
- понимание святости на «латинском» Западе и на православном Востоке в Средние века: богословские учения, концепты культуры, дискурсы и мера их различий…
- политические и социальные функции культа святых: как подать эту тему компаративистски в наших университетских курсах?
- эволюция культа святых в России и на Западе Европы в XVII – XVIII вв.: конвергенция?
Этот семинар продолжил дискуссию, начатую 29 мая докладом профессора факультета филологии НИУ ВШЭ С.А. Иванова «Эрозия святости в Византии: Никон Черногорец».
С докладом "Святость и монастырь: Киево-Печерский патерик vs. Casus sancti Galli" выступил г.н.с. Института всеобщей истории РАН, г.н.с. Лаборатории медиевистических исследований А.В. Назаренко.
Доклад вызвал оживленную дискуссию, в которой приняли участие Ксения Алексеевна Александрова, Михаил Анатольевич Бойцов, Ирина Витальевна Ведюшкина, Андрей Юрьевич Виноградов, Михаил Владимирович Дмитриев, Петр Сергеевич Стефанович и Борис Андреевич Успенский. С подробной транскрипцией доклада, подготовленной Андреем Кравченко, можно ознакомиться здесь; ниже приводим резюме выступления А.В. Назаренко.
Доклад вызвал оживленную дискуссию, в которой приняли участие Ксения Алексеевна Александрова, Михаил Анатольевич Бойцов, Ирина Витальевна Ведюшкина, Андрей Юрьевич Виноградов, Михаил Владимирович Дмитриев, Петр Сергеевич Стефанович и Борис Андреевич Успенский. С подробной транскрипцией доклада, подготовленной Андреем Кравченко, можно ознакомиться здесь; ниже приводим резюме выступления А.В. Назаренко.
Пра-концепт монашества, т. е. христианской акривии, выражен в евангельских словах: «Если хочешь быть совершенным, продай имение свое и следуй за Мной» (Мф. 19, 16 сл.), и предполагает, таким образом, отказ от имущества и социальных связей. В принципе отсюда нельзя извлечь ничего, кроме идиоритмии – индивидуальной аскезы одиночки-пневматофора. Но столь же рано – с IV в. – известна и другая форма монашеского жития – киновия-общежитие. За ней стояла неоплатоническая по своим корням идея, что задача акривии – последовательное обожение (theosis) человека, которое, понятно, лучше совершать под руководствам опытного наставника и по определенным правилам (уставам). Так возникает монастырь. Как следствие, появляется представление о монастыре как преимущественном месте спасения.
В результате полного развития идейных потенций, заложенных в этом представлении, концепция монастыря прирастает аспектами, которые вступают в диссонанс с пра-концептом. Таковы, напримем, stabilitas loci (запрет монашествующему исходить из монастыря) или идея о монастыре как доме, семье, порой весьма аффектированная, рождающая специфический монастырский «патриотизм», или даже, и того более, идея о гарантированном спасении в монастыре, которое обеспечивается святостью самого места.
«Casus s. Galli» – прежде всего в той их части, которая принадлежит перу Эккехарда (ум. ок. 1060) – памятник, свидетельствующий о крайне развитом санкт-галленском «патриотизме», что проявилось, в частности, в активной антиреформаторской позиции Экехарда. Это проливает свет и на жанровую уникальность сочинения внутри западноевропейской письменности. Авторская установка на написание истории монастыря (уже сама по себе почти исключительная) на деле рождает композиционно весьма рыхлый текст – собрание историй, местами очень напоминающих патериковые. Контраст с другой попыткой монастырской истории – «Historia Casinensis» – бросается в глаза. Самое удивительное, быть может, в санкт-гелленских историях-casus состоит в полном отсутствии в них сколько-нибудь выраженного аскетического, научительного элемента. Господствующее впечатление, выносимое читателем: санкт-галленская жизнь достойна внимания как таковая, ибо освящена святостью места. Связь между монахом и монастырем взаимна: не только святость подвижников (обычно отцов-основателей) делает святой их обитель, но и святость обители обеспечивает святость ее насельников (обычно слабых преемников).
Если в пределах латинской средневековой историографии «Casus» стоят одиноко, то в историографии восточнохристианской близкая параллель им отыскивается без труда. Патерик киевского Печерского монастыря выказывает те же признаки промежуточности между собственно патериком и историей монастыря, разве что динамика движения жанра противоположна: «Casus» идут от Klostergeschichteк патерику, тогда как «Киево-Печерский патерик», наоборот: от патерика – к истории монастыря. Оба памятника будто движутся навстречу друг другу, почти встречаясь близ трудно определимой в жанровом отношении середины.
При столь броском жанровом сходстве поучительно, что в древнерусском памятнике expressis verbisвыговорена та идеологема, которая в его латинском pendаnt присутствует латентно, в качестве базовой интуиции: о почти принудительной (!) спасительности самой ограды монастыря: «Положенный сде всяк помилован будет, аще и грешен будет». Разумеется, причина тому – в дерзновении пред Богом свв. Антония и Феодосия Печерских, которые не могут отступить от обета, данного некогда братии. И все же богословски не слишком требовательное сознание всегда готово было не различать между sanctusи sacer,между святым и священным, тем более что по-гречески и то, и другое именовалось hagios.