Книги Интернета: Философия и религия Ф.М. Достоевского
События
Достоевский не всегда был современным, но всегда — со-вечным. Он со-вечен, когда размышляет о человеке, когда бьется над проблемой человека, ибо страстно бросается в неизмеримые глубины его и настойчиво ищет все то, что бессмертно и вечно в нем; он со-вечен, когда решает проблему зла и добра, ибо не удовлетворяется решением поверхностным, покровным, а ищет решение сущностное, объясняющее вечную, метафизическую сущность проблемы; он со-вечен, когда мудрствует о твари, о всякой твари, ибо спускается к корням, которыми тварь невидимо укореняется в глубинах вечности; он со-вечен, когда исступленно бьется над проблемой страдания, когда беспокойной душой проходит по всей истории и переживает ее трагизм, ибо останавливается не на зыбком человеческом решении проблем, а на вечном, божественном, абсолютном; он со-вечен, когда по-мученически исследует смысл истории, когда продирается сквозь бессмысленный хаос ее, ибо отвергает любой временный, преходящий смысл истории, а принимает бессмертный, вечный, бого-человеческий.
Для него Богочеловек — смысл и цель истории; но не всечеловек, составленный из отходов всех религий, а всечеловек=Богочеловек.
Введение
Часть первая. Дьяволодицея
Глава I. Борьба за личность
Глава И. Бунт
а) Неприятие мира
б) Неприятие Христа
Глава III. Творцы человеко-бога
Глава IV. Тайна атеистической философии и анархической этики
Глава V. Достоевский — легион
Глава V. Достоевский — легион
Часть вторая. Православная теодицея
Глава I. Единственное утешение человечества
Глава II. Над тайной пшеничного зерна
Глава III. Философия любви
Глава IV. Наивысший синтез жизни
Глава V. Тайна Европы и России
Заключение
Преподобный Иустин Попович - Философия и религия Ф.М. Достоевского
Несомненно, в человеке есть нечто постоянно стремящееся к Богу — то, что невозможно ни сковать, ни полностью уничтожить. Если бы идея Бога, памятование о Боге не было субстанциональной частью человеческого самосознания, богоборцы легко могли бы его уничтожить в себе и во всем человечестве. Однако идея Бога — в центре человеческого сознания; в этом страдание человека, в этом и величие. И без окончательного решения проблемы о Боге, без детального определения своего отношения к Богу человек онтологически не способен окончательно решить какую бы то ни было иную проблему.
Многочисленными способами Достоевский пытается решить эти вечные, эти «проклятые вопросы». Он до пожара доводит этими вопросами души своих героев, которые сгорают в них, страшно мучаясь. Бог для них — это не только идея, но и страсть — пожар, страсть горькая или сладкая. Бог может быть анемичной идеей для иссушенных умов, но для героев Достоевского Он — страсть физическая и духовная: они до крови или борются с Богом, или посвящаются Богу. Для них Бог — это не собрание текстов, которые можно прочитать и проштудировать, это Бог Живой, Который должен жить, это страдание, которое необходимо выстрадать, это боль, которую необходимо перетерпеть. Они идею Бога низводят до страсти, остращивают ее, крестят ее в крови; их Бог мучает; они болеют проблемой Бога, и болезнь их передается другим. Это может ощутить всякий читающий Достоевского. Вся личность их повелительно требует безотлагательного решения проклятой проблемы; и они судорожно, исступленно силятся ее решить — положительно или отрицательно.
Психологический анализ героев Достоевского позволяет нам разделить их на две категории, на две группы. Первую группу составляют отрицательные герои — «антигерои», которые вечную проблему решают отрицательно или склонны к отрицательному решению. Вторую группу составляют положительные герои, которые эту же проблему решают положительно. Первые — морталис-ты, ибо для них не существует Бог, не существует и бессмертие, ergo — смертен весь человек, без остатка; вторые — имморталисты, ибо для них существует Бог, существует и бессмертие души: бессмертной стороной своего существа человек открыт для вечности и мистически соединен с нею. Первые — богоборцы, вторые — боголюбцы; и одни, и другие создают свою философию, и свои решения отстаивают искренне, мученически, страстно. Философия первых — философия атеизма и религиозного бунта; философия вторых — философия теизма и религиозного смирения.
Первые учиняют невиданные и неслыханные бунты, каких история религиозного бунтарства не знала. И в древнем мире бунты были: бунтовали Соломон и Иов, бунтовал Прометей; их бунты продолжили Фауст и Вольтер, Манфред и Шелли, Ницше и Ме-терлинк. Но все они, вместе взятые, предстают не более чем глухонемыми предшественниками бунтарей Достоевского. Битые кнутом жизненных ужасов, пораженные ядовитым трагизмом мира, антигерои Достоевского учиняют бунты, совершение которых с гордой радостью принял бы на себя верховный дух зла и уничтожения. Да и если бы сам он преподавал философию атеизма, то не был бы страшнее и бунтарнее их. В атеизме подкован Мефистофель Фауста, когда его ученику дает урок по философии атеизма; но тот же Мефистофель, нисколько не унижая своего достоинства, мог бы смиренно слушать лекции по атеизму у «желторотого» русского студента Ивана Карамазова —: в них бы нашел себе наилучшее оправдание, свою «дьяволодицею». Вообще, все старые и новые философии атеизма по сравнению с философией бунта у Достоевского, как нам кажется, это не что иное, как pleasant Sunday-afternoon literature. В отрицании Бога все они школьники по сравнению с Достоевским.
В философии антигероев Достоевского мистический ужас жизни нашел свой стиль, свое выражение. У Ницше присутствует риторика, у них же ее нет. Пораженные ужасным страданием, подавленные ужасающей таинственностью жизни и ее законов, они забывают обо всех знаниях, обо всех законах, о всякой осмотрительности и бросаются страстно, мученически в ноги страдающему человечеству, поклоняясь его страданиям. От ужаса они путают все законы и все ценности — переходят все границы, установленные людьми и природой; в них поистине совершается Umwertung alter Werte. Они не мирятся со страданием; для них оно — самое большое отрицание Бога. Наша жалкая планета погрязла в страданиях.
Так возможно ли оправдание Бога при бессмысленных страданиях? Неужели за столь ужасным миром стоит Бог? И если Он есть, то разве может быть оправдан? Антигерои Достоевского остаются перед фактом: страдание наличествует всюду, причем оно бесцельно, между человечеством и Богом оно стоит как отвратительное чудовище; антигерои не могут его устранить, не могут его молча обойти и потому не принимают мир, который «почивает в абсурде». Для них этот мир хуже всех возможных миров (разумеется, большой вопрос: возможны ли вообще лучшие миры?); если его принимать, то они могут принять его лишь как космогоническое доказательство существования не Бога, а дьявола; историю же человечества могут принять не как теодицею, а как дьяволодицею. Бессмысленный трагизм мира опровергает Бога и утверждает дьявола, осуждает Первого, защищая второго.
Разве возможен ответ, удовлетворительный ответ, на такой бунт?
Да, возможен, — говорит Достоевский. — Возможен только один-единственный ответ, и ответ этот — «Пресветлый Лик Богочеловека Христа». Бунтари могут разрушить все системы, все принципы, все законы, могут называть учение Христово ложным, осужденным современной наукой и экономическими теориями, однако неразрушимым остается «Пресветлый Лик Богочеловека, Его нравственная недосягаемость, Его чудесная и чудотворная красота». Труднее всего бороться не с учением, а с Пресветлой Личностью Самого Христа; и победить Ее абсолютно невозможно. «Галилеянин, Ты победил!» — Достоевский это чувствует, Достоевский это знает и потому, как ответ взбунтовавшимся антигероям, представляет чудесный и чудотворный Лик Христа, Который действует непосредственно или опосредованно, через хрис-толикие личности Зосимы и Алеши, Мышкина и Макара. Они своим чудесным христоликим видом усмиряют взбунтовавшихся духов, умиротворяют обуреваемые души, успокаивают мятежные устремления. Всей жизнью своей, сущностью своей они убеждают, что Бог есть, бессмертие есть. Их чудесная сила в лицах их, в которых излучаются и сияют христоликие души их.
Они Бога не доказывают, а показывают. Они знают, что дискурсивно и диалектически невозможно доказать существование Бога и бессмертие души. Для этого необходимо личное внутреннее убеждение, обретаемое только опытом деятельной любви. От величины этого опыта зависит величина и сила убежденности в существовании Бога и в бессмертии. Чем богаче этим опытом человек, тем богаче он и верой в Бога. Через опыт деятельной любви человек обретает реальное, опытное богопознание и реальное самопознание, т.е. он реально и экспериментально познает, что его душа христолика и бессмертна. Опыт активной любви как метод богопознания и самопознания и является новозаветным, апостольским методом, методом православной философии, методом, который прямо противоположен схоластическому методу механизации животворных истин Христовых и протестантскому методу рационализации надрациональных истин христианских.