Русская Православная Церковь, получившая в 1943 году определенную свободу, возможность проведения Архиерейских и Поместных соборов, избрания Патриарха и Синода, в 1945 году принявшая признанное государством «Положение об управлении Русской Православной Церкви», в 1943–1958 гг. переживала особый период своей внутренней жизни.

В 1944–1947 гг. было вновь открыто с разрешения Совета по делам Русской Православной Церкви 1270 церквей, главным образом в РСФСР, откуда были многочисленные и настойчивые просьбы верующих. При этом необходимо учитывать, что и после этого количество церквей в РСФСР составляло лишь 5,4 % от их числа в 1914 году[1].

Если в Архиерейском Соборе, избравшем Патриарха Сергия, приняли участие лишь 19 архиереев – все, кто в это время находился на кафедрах на неоккупированных территориях, то по состоянию на 31 декабря 1946 года в СССР проходили свое служение уже 63 правящих архиерея Русской Православной Церкви. Из них около 40 на территории РСФСР, 17 на территории Украинской СССР, остальные в других союзных республиках. Основное количество – 43 архиерея – были рукоположены в сан после 1941 года[2]. Количество священников и диаконов в СССР в 1946 году достигло 9254[3].

На 1 января 1948 года в СССР было уже 70 архиереев, причем за 1941–1947 гг. было посвящено в епископы 52 человека, или 74,35 %. Из числа посвященных в архиерейский сан в дореволюционное время осталось всего 3 человека. Подвергались в разное время репрессиям до 1940 года 32 архиерея, или 46 %.

Многих новых епископов этого периода рукополагали из числа овдовевших священников. (Согласно канонам Православной Церкви установлено обязательное безбрачие для епископов и, обычно, в дореволюционной России они рукополагались из числа тех, кто уже в юные годы принял монашество.)

Так в 1944–1945 годах были пострижены в монашество и рукоположены в сан епископа: священник Сергий Фестинатов (в монашестве Онисим), овдовел в 1942 году, в 1944–1970 гг. епископ, затем архиепископ Владимирский и Суздальский; протоиерей Леонид Поспелов (в постриге Кирилл), овдовел в 1944 году, в 1946–1947 гг. епископ Ивановский и Кинешемский; протоиерей Николай Прохоров (в постриге Иларион), овдовел в 1943 году, в 1958–1963 гг. архиепископ Ивановский и Кинешемский; протоиерей Владимир Градусов (в постриге Димитрий), овдовел в 1938 году, в 1947–1954 гг. архиепископ Ярославский и Ростовский; протоиерей Александр Чуфаровский (в постриге Николай), овдовел в 1943 году, в 1951–1963 гг. епископ, затем архиепископ Рязанский и Касимовский[4].

На 1 января 1948 года было зарегистрировано уже 11846 священников и 1255 диаконов (19,7 % по сравнению с их количеством в 1914 году)[5].

Это с учетом того, что, по данным Совета по делам Русской Православной Церкви, «за 1947 год выбыло из состава духовенства 834 человека. Из них умерло 305 человека, сняло сан 21 человек, лишено сана 106 человек за порочащие поступки и 402 священника уволены за штат по нетрудоспособности (старости). В 1947 году было вновь посвящено в сан священника 575 человек».[6] По мнению Совета «если принять во внимание возраст священников (58,8 % в возрасте старше 55 лет) и естественную убыль, то в ближайшие годы эта убыль духовенства будет расти»[7].

Нельзя не отметить того момента, что в Церковь, вступившую в более или менее благоприятный период своей жизни, потянулись многие случайные люди, которые руководствовались разного рода корыстными устремлениями. Обеспокоенность Патриарха Алексия I этой ситуаций прослеживается в его речи, сказанной при рукоположении епископа Кировоградского Евстратия: «Охраняя святость служения церковного… дерзай очищать вверенную тебе паству от тех, кто под личиной овечьей скрывает лицо волчье, и от тех, кто с корыстными целями приметается к алтарю Христову»[8].

В своем докладе Ленинградскому уполномоченному, датированному июнем 1951 года, профессор Ленинградской духовной академии А. Осипов, являвшийся одновременно секретным осведомителем советских властей[9], дает такую характеристику изменений, которые прошли в духовенстве в 1941–1951 гг.:

«а) Кадры духовенства окрепли. Явился новый костяк фанатизма.

б) Часть духовенства безнадежно разложилась.

в) Низших священнослужителей до сих пор маловато и уровень их очень неопределенен, а состав пестр»[10].

Сложно сказать, насколько можно доверять оценкам ренегата. Однако такой авторитетнейший историк Церкви, как протоиерей Владислав Цыпин пишет, что А. Осипов в этом документе «точно определил новую кадровую политику Церкви»[11]. В частности Осипов отмечал, что кадры духовенства «действительно понемногу формируются. И церковники с удовольствием отмечают, что уровень духовенства во многом повысился морально, культурно, идейно. На эти примеры ссылаются, на них базируются, обрабатывая народ»[12].

Особое внимание Осипов уделяет «мелкому обслуживающему церкви персоналу» (пономари, свечницы, алтарницы и т. п.): «Это сила, и тем более грозная сила, что, прикрытые внешним бессилием, они оставлены по существу без должного внимания… Это люди, не связанные ничем, готовые на всё ради своего фанатизма и во имя своей ненависти. Архиереи прекрасно понимают значение этой среды, и каждый из них окружает себя несколькими представителями её, через которых общается с низами городских, загородных и более отдалённых приходов и тем самым оказывается в силах учитывать подлинное духовное состояние своей паствы»[13].

Большой интерес представляет и следующее наблюдение А.Осипова: «Настроения Патриархии в последние годы претерпели большие изменения: в 1945 году цвели мечты о создании «Московского Ватикана» (слова самого Патриарха Алексия), о постройке дворца, широком международном шествии и внутреннем расширении «до размеров старого доброго времени» (Слова митр. Григория). Теперь настроения изменились: «Нам бы прожить тихо мирно ещё десяток лет, а там история покажет. Надо экономить и сокращаться… Вот если война будет, так, пожалуй, и снова церкви открываться начнут». Общий лозунг, передаваемый из центра на ушко архиереям, а от тех священникам: «Тише, незаметнее, спокойнее…»[14].

Начиная с 1950 года сокращается численность духовенства (что в основном связано с тем, что на место выбывших по возрасту или здоровью власти запрещали рукополагать новых).

В связи со случаями рукоположения в священный сан 23–24-летних холостых молодых людей, Священный Синод 31 июля 1952 года принял решение предписать правящим архиереям не рукополагать в священный сан лиц в безбрачном состоянии. Исключения допускались для мужчин старше 30 лет и каждый раз с особого разрешения Синода[15].

Сокращается и число приходов. Приводимые ниже таблицы, показывают динамику изменения численности духовенства и действующих храмов в 1945–1958 гг. как в Русской Православной Церкви в целом, так и непосредственно по областям Центральной России (данные по 1943 и 1944 годам выявить не удалось, так как статистика на том этапе практически не велась).

Таблица 1[16]

Количество священнослужителей и действующих храмов

и молитвенных домов в Русской Православной Церкви в 1945–1958 гг.

Таблица 2

Количество духовенства в регионах Центральной России в 1948–1957 гг.[17]

Из таблиц мы видим, что количество священнослужителей в Центральной России в изучаемый период составляло около 10 % от общего количества священнослужителей Русской Православной Церкви. Количество священнослужителей не было равномерным в разных областях региона. Наибольшим было в Московской области (включая столицу). Также выделялись Ярославская, Рязанская и Калининская области. Наименьшим число священнослужителей было в Калужской области. В Костромской области можно отметить снижение численности духовенства со 103 священников и 8 диаконов в 1948 году до 81 священника и 1 диакона в 1951 году. Остальные колебания численности священнослужителей по региону были достаточно равномерными.

Таблица 3

Количество православных храмов в регионах Центральной России в 1946–1957 гг.[18]

Как одну из особенностей этого периода можно отметить неравномерное количество священников и диаконов, например 67 священников и 1 диакон в Ивановской области в 1951 году. Это связано с тем, что диакон не является совершителем богослужения, его функции заключаются в помощи епископу или священнику, которые совершают богослужения. В период тяжелого возрождения церковной жизни в послевоенной России, при наличии определенных объективных трудностей с замещением появившихся после открытия новых храмов вакансий священников, диакон мог рассматриваться как непозволительная роскошь, так как каждый диакон фактически являлся потенциальным кандидатом в священники; поэтому диакона служили лишь с епископами и в важнейших храмах. Постепенное увеличение числа диаконов можно связывать с деятельностью открывшихся духовных семинарий, выпускники которых, нередко совсем молодые люди, какое-то время перед тем, как стать священниками, служили диаконами. Также это связано с тем, что пришедшие для церковного служения в зрелом возрасте люди, прежде чем их рукополагали в священники, должны были какое-то время послужить диаконами, чтобы освоить основы богослужебной деятельности. С этими же двумя факторами связано и то, что, как видно из таблицы, численность диаконов не была величиной постоянной.

Количество храмов было в целом соразмерным числу священнослужителей, но также отмечалась большая разница по областям. Например, в 1946 году в Тульской области было открыто 16 церквей, а в Ярославской 148, т. е. в 9 раз больше (впрочем, уже в 1947 году количество храмов в Тульской области выросло до 36). Уже в 1948 году со страниц «Журнала Московской Патриархии» исчезают сообщения о строительстве церквей. Но и до этого, как пишет Д.В. Поспеловский, ему встретились сообщения о строительстве всего пяти церквей, хотя имелись многочисленные сообщения о ремонте, восстановлении и открытии вновь уже существующих.

Большинство церквей были получены верующими в разрушенном виде и восстанавливались исключительно за счёт религиозных общин[19].

Несмотря на ужесточение атеистической пропаганды середины 50-х гг., в одном отношении это время было для Церкви самым благоприятным за весь советский период истории России. Вначале по амнистии, а потом и через реабилитации стали выпускать на волю священнослужителей, узников лагерей еще с довоенных лет и тех, кто был арестован после войны за службу в храмах по разрешению оккупационных властей или как «повторник», или по клеветническим доносам.

7 декабря 1955 г. архиепископу Мануилу дали справку об освобождении из заключения. В бушлате, с котомкой за плечами, он поездом доехал до Куйбышева, оттуда – самолетом в Москву. Патриарх Алексий I принял его и вскоре назначил на Чебоксарскую кафедру. Митрополит Нестор (Анисимов) был освобожден на исходе 1955 г. и по приезде в Москву принят Святейшим Патриархом Алексием I с исключительной теплотой и заботой, 18 июля 1956 г. он был назначен на Новосибирскую кафедру. В 1955 г. освободили арестованного в 1944 г. и осужденного на 12 лет лишения свободы епископа Вениамина (Новицкого). Лагерный срок он отбывал в самых страшных колымских лагерях, где его избивали, сломали позвоночник, в 55 лет он выглядел глубоким старцем, сгорбленным, без единого волоса на голове. 22 ноября 1956 г. епископа Вениамина назначили на Омскую кафедру. Епископ Афанасий (Сахаров), который, по его же словам, провел «в узах и горьких работах 254 месяца» (21) год, в 1954 г. был освобожден из лагеря в Потьме и отправился в Большие Березники, где в инвалидном доме в заключении содержался его духовник иеромонах Иеракс. После свидания со своим другом и духовником, который только ожидал освобождения, епископ Афанасий уехал в Тутаев, а вскоре в Петушки. Кафедры он не получил, а в 1955 г. был назначен председателем Богослужебно-календарной комиссии при Издательском отделе Московской Патриархии. Характерно, что, будучи выпущенным из лагеря, епископ Афанасий был вынужден еще продолжительное время находиться в инвалидном доме. Об этом периоде своей жизни он писал так: «Здешнюю обстановку нельзя сравнить с лагерной. Здесь в некоторых отношениях бытовые условия почти как домашние. Но, все же, сравнивая жизнь в доме инвалидов с лагерной, я могу сказать только, что это из двух зол меньшее.

С 9-ХI-51 г. я считаю себя полнокровным, свободным гражданином Советского Союза и со всею решительностью протестую против продолжающегося насилия и глумления надо мной и над советскими законами. Во всяком случае, с указанного числа мне должно быть предоставлено право свободно распоряжаться собой, а меня в принудительном порядке изолируют, как поступают со свободными гражданами только в случае их сумасшествия»[20].

Архимандрит Вениамин (Милов), профессор Московской духовной академии, арестованный в 1948 г., вышел из лагеря в 1954 г. и стал служить настоятелем Ильинской церкви в Серпухове. 4 февраля 1955 г. состоялась его хиротония во епископа Саратовского и Балашовского[21].

Служение епископов в это время проходило в исключительно тяжелых бытовых условиях. Митрополит Иоанн (Снычев) вспоминал впоследствии следующие подробности служения митрополита Мануила (Лемешевского): «Посещение приходов входило в прямую обязанность епархиального архиерея. Оно вызывалось не столько религиозными нуждами верующих, живших в отдаленных районах от областного города, сколько главным образом освящением храмов, постепенно открываемых в епархии.

Посещение приходов сопряжено было с рядом трудностей. Основным транспортом передвижения по области являлись тогда лошадь, машина и пригородный поезд. И так как ни епархия, ни церковный совет не располагали ни машиной, ни лошадью, то трудности начинались от самого дома. Идти на вокзал, да еще с вещами, приходилось пешком, за редким случаем ехать на лошади. А от архиерейского дома до вокзала не менее 4-х километров. Пригородные поезда, как правило, курсировали в ночное время. Отдых прерывался. Вагоны были не благоустроенные, холодные. Зайдешь, бывало, в зимнее время в такой вагон, а там холодище. Пар изо рта так и валит, руки мерзнут. Пока едешь до места, весь продрогнешь. А чего только не увидишь и не услышишь в таких поездах. К дорожным трудностям добавлялись разного рода приключения и церковная обстановка, с которой приходилось невольно сталкиваться»[22].

В то же время с 1955 г. стало правилом присутствие представителей Московской Патриархии на приемах в Верховном Совете и в иностранных посольствах. Это давало возможность церковным иерархам непосредственно общаться с руководителями государства и излагать им свои пожелания и ходатайства. Так, в июне 1955 г. на приеме председателем Совета Министров Н.А. Булганиным премьер-министра Индии Д. Неру Патриарх Алексий I заявил советскому премьер-министру о желательности их официальной встречи, и Булганин ответил согласием. В 1955 г. подобной встречи не состоялось, но Церкви были сделаны серьезные уступки. 17 февраля Совет Министров принял постановление «Об изменении порядка открытия молитвенных зданий», согласно которому Совету по делам РПЦ предоставлялось право регистрировать церковные общины, которые давно фактически действовали без официального разрешения. Кроме того, решения об открытии новых храмов теперь принимались Советами Министров союзных республик, а не СССР, как раньше. В результате количество православных храмов в стране вновь стало расти. В 1955 г. было зарегистрировано 37 неофициально действовавших церквей и открыто 4 новых.

Практически впервые за всю советскую историю Православной Церкви разрешили напечатать Библию, Евангелие, и в 1956 г. они вышли общим тиражом 50 тыс. экземпляров.

9 июля 1956 года Г. Карпов писал отдыхавшему в Одессе Патриарху Алексию I, что его может не беспокоить вопрос об открытии новых храмов – в 1955 г. было разрешено служить в 41 церкви, а за 6 месяцев 1956 г. – еще в 24; нет препятствий и к передаче Церкви мощей св. Никиты Новгородского, всех зданий Троице-Сергиевой Лавры; в принципе решен вопрос о распространении на часть церковнослужителей трудового законодательства. Сам тон письма свидетельствовал, что работники Совета по делам РГЦ готовы и дальше оказывать Церкви в определенных пределах активную помощь.

В августе 1956 г. Совет Министров РСФСР наконец-то принял давно обещанное решение «О передаче Московской Патриархии зданий и сооружений, расположенных на территории Троице-Сергиевой Лавры в г. Загорске», через год был освящен возвращенный Церкви Троицкий собор Александро-Невской Лавры в Ленинграде, на рабочих и служащих храмов распространили трудовое законодательство, разрешили перезахоронить останки митрополита Московского Макария. В 1957 г. Патриархия уже ставила вопросы о возвращении ей Новодевичьего или Донского монастыря, организации церковной типографии, причем при поддержке Совета по делам РПЦ они оказались близки к разрешению.

К 1 января 1957 г. количество зарегистрированных православных храмов в СССР выросло до 13478, численность духовенства в них достигла 12288 человек. В качестве примера ситуации на местах можно привести одну из провинциальных областей Центральной России – Рязанскую, где на 1 января 1956 года имелось 76 действующих храмов, в которых служили 116 священников и 13 диаконов.[23]

Состав архиереев, по мнению властей, изменился к худшему. Из 70 правящих иерархов, в ряды которых влились недавно освобожденные из лагерей, примерно половина подвергалась репрессиям. Многих из них контролировать было крайне сложно. Так, в мае 1957 г. на совещании в Совете по делам РПЦ отмечалось, что умерший полтора года назад митрополит Ленинградский Григорий «не терпел никаких советов уполномоченного и если узнавал про отдельные советы, рекомендованные уполномоченным, то, как правило, делал все наоборот. Преследовал духовенство, которое периодически посещало уполномоченного»[24].

Укреплялось материальное положение Церкви. Так общий приход средств Калининской епархии за 1956 год составил 11 089 634 рубля, (с остатком на 1 января 1956 года). Из них на нужды храмов было израсходовано 6 323 203 рубля, взносы в епархиальное управление составили 2 100 120 рублей, выплата пенсий – 59 750 рублей, остаток на 1 января 1957 года – 2 505 561 рубль[25].

При этом в данный период епископ мог в любое время назначить ревизию финансовой части храма и, в случае злоупотреблений со стороны церковных советов и ревизионных комиссий, по согласованию с уполномоченным, мог уволить церковный совет и дать разрешение на избрание нового[26]. Однако среди членов церковных советов было немало людей недовольных такой ситуацией. В своей жалобе в адрес председателя Совета по делам РПЦ Г.Г. Карпова члены приходской общины Борисо-Глебского кафедрального собора города Рязани в частности писали: «Мы – хозяева церкви!», «у нас церковь для духовенства, а не для верующих, а верующие есть пчелы, приносящие мед в улей – церковь»[27].

Относительное благополучие Церкви было очень непрочным. В КПСС имелись влиятельные силы, готовые в любом благоприятном моменте возобновить антирелигиозное наступление. Н.С. Хрущев в 1955 году в беседе с делегацией французских парламентариев заявил: «Мы продолжаем быть атеистами. Мы будем стараться освободить от дурмана религиозного опиума, который еще существует, большую часть народа»[28].

Ещё раз, останавливаясь на церковной жизни тех лет, нужно сказать, что, несмотря на известные объективные трудности, Православная Церковь играла важную роль в жизни многих миллионов людей в нашей стране. Получили продолжение традиционные формы Русского благочестия. Многие верующие обрели себе духовное руководство у довольно многочисленной плеяды чутких и ревностных пастырей, выдвинувшихся в те годы. Важное значение в духовной жизни народа вновь приобрели монастыри, в особенности Православные Лавры Киево-Печерская, Троице-Сергиева и Почаевская, а также Псково-Печерский монастырь, Глинская пустынь и ряд других, куда за наставлением, утешением, а в тревожные послевоенные годы порой и вспомоществованием потянулись тысячи богомольцев.

1) Итак, при том, что в 1943–1958 гг. Русская Православная Церковь переживала период внешнего возрождения, количество ее приходов в относительно благоприятном 1947 году все равно составляло лишь 5,4 % от их числа в 1914 году. Впрочем, это можно объяснить и естественным снижением уровни религиозности населения, живущего в условиях советской действительности, где нормой считался атеизм.

2) Времена благоприятной государственной политики привлекли в Церковь много случайных людей, которые затем с легкостью отреклись от Бога, как только начался новый виток антицерковных репрессий.

3) Отмечалась существенная разница в отношении властей к Патриарху и его ближайшему окружению и к духовенству на местах, в том числе и к правящим архиереям. Если первых даже приглашали на правительственные приемы, то последние продолжали находиться в крайне тяжелых условиях.

4) Началось возрождение традиционных православных, в том числе монастырских форм духовности, включая крестные ходы, паломничества.