Интервью с А.М. Шуфриным: можно ли православному быть "гностиком"?
Интервью протоиерея Павла Великанова с доктором богословия (PhD) Аркадием Матвеевичем Шуфриным в связи с изданием на русском языке его книги, посвященной Клименту Александрийскому "Гнозис, Богоявление, Обожение: Климент Александрийский и его источники". Фрагменты из книги были ранее опубликованы на нашем портале.
Статья

Расскажите, как появилась идея вашей книги. Почему Климент Александрийский? Это личное или особо актуальное?

Прежде всего личное. Первым христианским текстом, который мне довелось прочесть (в конце 1970-х), было Евангелие от Фомы, и с тех пор моей путеводной нитью остаются слова Христа, которыми оно открывается: «Пусть тот, кто ищет, не перестает искать до тех пор, пока не найдет, и, когда он найдет, он будет потрясен, и, если он потрясен, он будет удивлен, и он будет царствовать над всем». Такая установка встречала отталкивание в церковной среде и мешала мне с ней отождествиться. Мне говорили, что искать хорошо и правильно, пока поиск не увенчался приходом в Церковь, а в Церкви надо уже не искать, а подвизаться в смирении и послушании. В какой-то момент я уже начал думать, что православие не для меня. Тем более что в информационно-закрытом, зомбированном мёртвой идеологией советском обществе у меня выработалось стойкое неприятие любого догматизма. Поэтому когда в 1989 году, читая привезённый мною тогда из Штатов, в числе других книг, которым суждено было круто изменить моё [анти-]советское сознание, конспект курса лекций о. Иоанна Мейендорфа «Введение в святоотеческое богословие», я впервые узнал о Клименте, сразу его полюбил. Шутка ли сказать: «Климент считает знание прерогативой избранных... Из его писаний создается впечатление, что богопознание в истинном смысле доступно только немногим образованным и интеллигентным людям, что одним лишь им дано постичь мистические вершины общения с Богом...»[i] Я узнал в этом образе Климента родственную себе душу интеллигента, являющую живой полюс сопротивления гносеомахии и верности Христу Евангелия от Фомы в самой глубине церковного Предания.

Это узнавание было вскоре вытеснено другими впечатлениями того – богатого ими – времени. Следующий «сигнал» пришёл в 1992 году, когда, пролистывая оставлявшие меня безучастными страницы томов серии «Доникейские и посленикейские отцы» в читальном зале Свято-Владимирской семинарии под Нью-Йорком, я неожиданно испытал, что называется, «полный улёт», будучи захвачен непохожим ни на что мною до тех пор читанное описанием духовного опыта. Как выяснилось, я попал в 7-ю книгу «Стромат» Климента.

Затем было ещё два совпадения. Джон (теперь о. Иоанн) Бэр, которого пригласили в тот год читать вместо безвременно и скоропостижно ушедшего Мейендорфа в Свято-Владимирской семинарии патристику, провёл семинар по Иринею и Клименту (теме его тогда ещё не завершённой диссертации), в котором я, конечно, принял участие. А в 1995 году, когда я уже был в докторантуре в Принстоне, Кэтлин Маквей провела, тоже впервые, семинар по Клименту там. Из работы в её семинаре, собственно и выросла, сперва в форме диссертации, книга.

Гносеомахией о. Георгий Флоровский называл обскурантистский уклон в русском православии. Не является ли анахронизмом приложение этого термина к древней Церкви и ситуации Климента в частности?

Нет-нет, уже Дамаскин называет так ересь тех, кто «отвергает необходимость для христианства всякого знания», так как с этой точки зрения «Бог не требует от христианина ничего, кроме добрых дел» («О ста ересях вкратце», 88). Трудно сказать, кого конкретно он имел в виду. Не исключено, что он почерпнул сведения об этих людях у Климента, который  характеризует молчаливое большинство своей церковной среды в поразительно сходных выражениях: «называющие себя "православными" налегают на добрые дела, "не ведая что творят"» (недвусмысленный отсыл к Лк. 23:24).

В главе из книги, на которую вы сослались, о. Иоанн Мейендорф помещает самого Климента как бы на грани православия и ереси гностицизма. Согласны ли вы с его оценкой? 

К сожалению, о. Иоанн не вполне понимал, что Климент и гностики имели в виду под гнозисом. Он полагал, что это знание вроде того, что получают в духовных академиях и семинариях; а гностической ересью считал мнение о том, что условием богопознания является высшее богословское образование. В своей книге я показываю, что подозревать в этой ереси Климента нет оснований, поскольку для него гнозис – знание не книжное, но таинственное,  сверхвербальное. 

Чего же, в таком случае, можно ожидать от изучения патрологии? Для чего она христианину?

Во-первых, это просто интересно. Если всерьёз чем-то занимаешься, интересно, как этим занимались до тебя. Во-вторых, как от изучения любой науки, можно ожидать избавления от плена расхожих мнений.  «Отцы учат так, отцы учат сяк...» Оказывается, по многим вопросам пресловутый consensus patrum – отнюдь не одноголосие, а полифония. Ну и, конечно, можно ожидать прояснения каких-то исторических связей. Например, мне важно было связать святоотеческую богословскую парадигму с новозаветной. Несмотря на встречающиеся на каждом шагу благочестивые антипротестантские заверения, что у православных ровно та же вера, что была у апостолов, эти две парадигмы расщепляли тогда моё сознание на два разрозненных, равнозначимых пласта. А человеку хочется цельности. Поэтому параллельно с семинаром Кэтлин Маквей я включился в Принстоне в семинар Элен Пэйгельс по каноническим Евангелиям. Перевод написанной на нем работы вошел в качестве приложения в русское издание моей книги о Клименте.

Бывают, разумеется, и более житейские мотивы занятия патрологией: поддержание академического статуса, укрепление своей православной идентичности и т.п.  

У каждой книги есть свой идеальный читатель. Каков он у вашего издания?

Принадлежащий православию, однако понимающий, что, как всякое историческое явление, оно наиболее живо в своём истоке, и готовый прикладывать усилия, чтобы двигаться к этому истоку «вверх по течению», вопреки инерции сознания, сформированного наслоениями Предания.

Как бы вы порекомендовали читать его труды? Через призму уже существующих исследований либо, наоборот, оставшись один на один с текстом, без  посредников?

Полагаю, лучше всего начать для введения и ориентировки с моей книги (шутка, но в ней есть большая доля правды). Дальше можно и без посредников – только медленно и избирательно, отличая обращённое к ищущим от отвлекающих внимание упражнений в риторике и эрудиции.

В этом специфика Климента: он пишет, особенно в «Строматах» (кроме последней книги, написанной, вероятно, уже после отъезда из Александрии), как бы из внутренней эмиграции, намеренно прибегая поэтому к такой организации текста, которая вынуждала бы «православнутого» (т.е. не по разуму ревностного и не имеющего вкуса к изящной словесности) читателя, если ему попадутся книги Климента, отложить их из-за обилия букв прежде, чем он доберётся до теологической «крамолы».

Вы затрагиваете отношения богословия и философии. Можно ли сказать, что случай с Климентом Александрийским уникален по своим характеристикам, или он может рассматриваться как типичный? 

Типично использование школьной философии в качестве служанки богословия. Но философия, используемая хотя бы и в самых высоких целях, перестаёт быть философией. Истинный гностик, по Клименту, предпочёл бы богопознание спасению, если бы это было не одно и то же. И если Хайдеггер прав в том, что философ не задаётся вопросом, что ему делать с философией, но предоставляет философии что-то делать с ним, то Климент, быть может, единственный философ среди церковных богословов, т.к. из них, насколько я знаю, он один считал познание самоценным, а не утилитарным.

Примечание. Книгу А.М.Шуфрина "Гнозис, Богоявление, Обожение: Климент Александрийский и его источники" можно приобрести в книжных магазинах Троице-Сергиевой Лавры, а также на Троицком подворье Лавры в Москве и в интернет-магазине "Троицкое слово".

[i] http://krotov.info/library/13_m/ey/patr_06.html

Комментарии ():
Написать комментарий:

Другие публикации на портале:

Еще 9