Православие и экономика: аксиологические ориентиры русского капитализма
Церковь и экономические проблемы государства: может ли "русский имперский капитализм" быть панацеей для экономики России? Каковы аксиологические ориентиры старообрядческого капитализма? Можно ли совместить систему православных нравственных ценностей с экономически выгодными методами хозяйствования? Вопросам идеологической составляющей экономической деятельности посвящена статья кандидата богословия, кандидата филологических наук М.В. Первушина.
Статья

Аще не Господь созиждет дом,

всуе трудишася зиждущие…

Пс. 126:1

 

Народное хозяйство требует

духовного здоровья народа.

Прот. Сергий Булгаков

 

Термин «экономика» возник в результате сочетания двух греческих слов. Первое из них "икос", обозначавшее домовое хозяйство, в состав которого кроме членов семьи могли входить зависимые люди, в частности рабы: второе - "номос" - закон. Уже в античной Греции стали появляться книги, целью которых было научить искусству ведения этого хозяйства - "икономиа" (экономии). Самым известным из них является трактат «Ойкономия» написанный древнегреческим историком Ксенофонтом (ок. 430-355/354 до Р.Х.)[1]. Понятием «политическая экономия» ("политиа" - государство) можно определить науку о хозяйстве целого государства.

Однако сегодня под экономикой в первую очередь понимают предпринимательство (business), т.е. профессиональную деятельность в сфере производства или услуг, конечной целью которой является получение прибыли. Предпринимательство - это такой же законный вид человеческой деятельности, как, к примеру, наука, искусство или военное дело. Здесь также встречаются хорошие и плохие, ответственные и безответственные работники (бизнесмены), как и в других областях человеческой деятельности. В этой профессии также необходимо наличие некоего (предпринимательского) таланта (Божьего дара), как и в любой другой.

Но тогда, причем здесь Церковь? И действительно, православие не имеет никакого особого плана экономической организации государства, не содержит никаких конкретных предложений по структурированию экономики и управлению бизнесом. Однако в основе всех институтов цивилизации, в том числе и в сфере экономики, так или иначе «лежат принципы той религиозной этики, которая на протяжении столетий формировала архетипы и коды культуры»[2]. В России такой религиозной этикой должна была стать и во многом стала этика православия. Известно, что формирование православной цивилизации в нашей стране было прервано в начале XX века большевиками, и только спустя почти столетие, в начале XXI века, перед нами встали вопросы: какой тип цивилизации формирует православная этика, в чем своеобразие православной морали, какие практические импульсы в различных сферах человеческой деятельности, в том числе и интересующей нас экономической, она формирует?

Сегодня все чаще можно слышать призыв к подлинному возрождению некогда прерванных традиций русского предпринимательства, русского капитализма. Ведь тогда, на рубеже XIX-XX веков многие представители российских торгово-промышленных верхов прошли путь от крепостнической психологии и сословной ограниченности до высоких культурных достижений и общественно-политического лидерства[3]. Сформировались крупные, хорошо известные как по всей России, так и за ее пределами предпринимательские династии. Что же являлось мотором («допингом») деятельности предпринимателей в то время, каковы традиции русского имерского капитализма?

Современную российскую экономику принято называть рыночной, или капиталистической. «Капиталистическая экономика - первая в истории человечества рыночная экономика. При капитализме рынок не просто существует и действует. Он является регулятором общественного производства. Рынок при капитализме есть общественная форма, в которой осуществляется процесс производства»[4]. Капиталистическая экономика на поверхности выступает как рынок, как система отношений обмена, а люди, втянутые в эту систему, исключительно лишь как продавцы и покупатели.

Механизмы системы рационального капиталистического хозяйства существуют не сами по себе, а лишь благодаря приложению к ним многочисленных волевых усилий миллионов человеческих индивидуумов, если рассматривать макроэкономику (экономику государства), и десятков, сотен, тысяч при взгляде на малый и средний бизнес (микроэкономику). Эти усилия, в свою очередь, требуют особого мотивационного «допинга», без которого образуется экономический индифферентизм и, следовательно, падение эффективности экономики.

Современный капитализм (как «исторический прецедент») возник именно на Западе, т.к. аксиологические ориентиры западной культуры и рыночная, конкурентная экономика, хотя и относятся к разным сферам человеческой жизни, но вместе с тем теснейшим образом связанные между собой (протестантская трудовая этика с ее внутренним импульсом, направленным на постоянное испытание верующим своей избранности, вполне подходит в качестве мотивационного «допинга»).

Если сравнить капитализм с деревом[5], то для произрастания и плодоношения этого дерева «капиталистического духа» необходимо наличие вполне определенной культурной среды, или (продолжая сравнение) климата, почвы. Безусловно, не только культурный климат и культурная почва Запада оказываются пригодными. В принципе, приемлемыми оказываются также и некоторые другие исторически конкретные социокультурные среды. Примером, и весьма показательным в этом смысле, может служить Япония, или точнее, - «японское чудо», японский опыт модернизации (опыт, действительно, напрямую связанный с идеей использования «в модернизационных целях» самобытных традиций японской культуры). Однако такова ли культурная почва у нас в России для произрастания древа капитализма? Сравнимы ли социокультурные условия нашей страны с Западом или Японией?

«Ставя Японию в пример России в области использования национальных традиций для модернизации экономики и бизнеса, - пишет один из современных ученых-экономистов, - следует уточнять, о каких именно традициях идет речь, и видеть, что сравнительно с православно-российской японская самобытность гораздо пластичнее и "изоморфнее" Западу. Например, "сущность духа самураев в современной корпорации - отношение к своей конкретной работе как к призванию" - выглядит аналогом протестантской трудовой этики. Сходство углубляется традицией методичного самоиспытания: протестантизм содержит внутренний импульс, направленный на постоянное испытание верующим своей избранности; японцами же напряжение труда в иерархической системе, утомительное повторение обязанностей и трудности, возникающие в новых ситуациях, воспринимаются как испытание силы характера: те, кто оказываются наиболее стойкими и преданными своей работе, считаются наиболее пригодными для лидерства в деловой элите»[6]. В России совсем иные культурный климат и культурная почва. Здесь культура имеет совершенно иные аксиологические ориентиры. Потому не случайно все чаще приводят в пример современным российским предпринимателям их дореволюционных предшественников, которые, по мнению многих, имели русскую самобытную хозяйственную идеологию, и благодаря которой успешно вели свой бизнес не только для себя, но и на благо всего российского общества и государства. Правда, возникновение этой идеологии разные исследователи связывают с разными культурными процессами.

Некоторые специалисты в области российской экономической истории пытаются доказать, что русская «хозяйственническая идеология», являлась порождением не православной культурной традиции, а ее девиантной составляющей - старообрядчеством. Именно старообрядческая аксиологическая основа, - утверждают они, - произвела на свет прообраз того самого феномена, который мы сегодня, оглядываясь в прошлое, могли бы назвать «духом русского капитализма». Некоторые, придерживающиеся этой точки зрения, высказываются довольно категорично и радикально: «По своим реальным результатам независимо от того, как начинался раскол и как оценивать деятельность и личные качества тех, кто стоял у его истоков, он послужил тем же силам и явился основой тех же процессов, что и реформация с последующими буржуазными революциями на Западе». А из этого в свою очередь следует естественный вывод, что, мол, именно «раскол расчистил путь для продвижения капитализма в России»[7].

Безусловно, вышеприведенное высказывание хоть и преувеличено, но небезосновательно. Преувеличено потому, что старообрядцев в объеме общей численности населения Российской империи было не так много, чтобы они могли результативно влиять на развитие российского народного хозяйства в целом. Они, конечно, имели возможность создать, и создавали свой особый корпоративный капитализм. В Гуслицах, например, находящихся на стыке трёх губерний Московской, Рязанской и Владимирской, местные купцы-старообрядцы давали на дом работу крестьянам-старообрядцам и затем забирали готовую продукцию. «Ткацкие станки были чуть ли не в каждом доме, и бедняки-хлебопашцы вскоре превратились в зажиточных промышленников. Богачи их поддерживали, давая средства, чтобы наживаться, богатеть и самим делаться фабрикантами и миллионерами»[8]. Но этот капитализм едва ли смог бы превратиться в контексте последующего исторического развития экономической системы в нечто более серьезное для того, чтобы сыграть важную роль исторического прообраза общенациональной самобытно российской модели экономической жизни.

Но все же «старообрядческий капитализм» как самобытный факт российской экономической истории действительно существовал. Так, например, известно, что многие русские коммерсанты, в том числе и основатели знаменитых предпринимательских семейных династий, были выходцами из старообрядческой среды. Перечислим лишь некоторых из них: Морозовы, Рябушинские, Гучковы, Хлудовы, Прохоровы, Гарелины, Грачевы, Шорыгины, Бардыгины, Разореновы, Зимины, Коншины, Балины, Горбуновы, Скворцовы, Миндовские, Дербеневы, Локаловы, Дордоновы, Сеньковы, Ключниковы, Елагины, Заглодины, Бугровы, Носовы, Рахмановы, Солдатенковы, Кузнецовы и многие другие. За каждым из них - организация огромных производств, снабжавших своей продукцией от десятков до сотен тысяч людей в России и за границей. И здесь речь идет, конечно, не об одних только «русских миллионщиках», но и о сотнях менее известных или вовсе неизвестных старообрядческих семей, представители которых неизменно продолжали (на протяжении целого ряда сменявших друг друга поколений) связывать собственную жизнь с частным предпринимательством. Старообрядческие толки превращались порой в мощные религиозно-экономические корпорации.

История вопроса показывает, что зажиточные староверы не проматывали богатства, достававшиеся им в наследство от отцов. Они, наоборот, стремились приумножить семейное состояние, находившееся в их ведении. Для этого они вкладывали принадлежавшие им свободные материальные средства в дело. Они были расчетливы, предприимчивы и не имели обыкновения сорить деньгами. Их жизнь была жизнью настоящих тружеников. Никто из них не был баловнем судьбы. Очень многие представители данного круга скорее могли бы быть причислены к тому типу людей, которых американцы называют self made man. Многие из них не знали, что такое «работа с прохладцей», они никогда не уклонялись от решения сложных трудовых задач, никогда не «занижали планку» собственных возможностей и не стремились работать «вполсилы». Ответственное отношение к любому делу, усердие, усидчивость, деловитость, настойчивость, последовательность и целеустремленность - вот черты, которые характеризовали стиль трудовой активности бизнесменов-старообрядцев[9].

Однако нас интересует не чисто экономический аспект этой проблемы, а его идеологическая составляющая. Можно ли говорить о том, что существует связь между «капиталистическими наклонностями», обнаруживаемыми в структуре хозяйственной деятельности староверов, и особенностями их религиозного мировоззрения, или что в структуре старообрядческой трудовой морали содержатся элементы капиталистического духа? Так, например, уже цитируемый нами автор высказывает следующие соображения на этот счет: «Доминируя среди русских предпринимателей, оборотистые старообрядцы были ярким примером отмеченного М.Вебером "сочетания виртуозности в сфере капиталистических отношений с самой интенсивной формой набожности"»[10]. Кроме того, ссылаясь на мнение известного русского историка Н.И.Костомарова, Г.Гловели утверждает также, что идеология раскольнического движения проповедовала «аскетизм, удалявший от забав, праздности и житейской пустоты, и при такой проповеди "раскольник был трудолюбив, деятелен, смышлен и предприимчив в мирских делах"»[11]. Ко всему этому следует присовокупить еще одно высказывание, принадлежащее одному старообрядческому, кстати, писателю (высказывание это цитирует Н.М.Никольский в своей «Истории Русской Церкви»): «Держащиеся старой веры живут гораздо богатее держащихся веры новой, а это показывает, что Бог благословляет не новую, а старую веру»[12]. Здесь мы можем видеть явное сходство с сознанием многих представителей протестантского мира на Западе. Вебер в «Протестантской этике» говорит среди прочего также и об уверенности пуритан в том, «что Всевышний осенит благодатью избранников своих еще в этой жизни... и дарует им материальное благополучие»[13]. Однако старообрядчество и протестантизм суть явления принципиально различные, а поэтому трудно сопоставимые. Здесь мы не можем говорить о существовании какого-либо сходства между данными религиозно-мировоззренческими системами.

Европейская религиозная реформация ХVI века и русский церковный раскол ХVII века совершались «под разными лозунгами», воплощали в себе совершенно различные идеи, преследовали различные цели и приводили к различным результатам. В отличие от протестантизма (с его открытостью к переменам), в старообрядчестве заключена идея радикальной и последовательной апологии религиозного традиционализма и фундаментализма. Раскольники думали о внутреннем содержании своей веры менее, чем о внешних ее формах[14]. Реформа не покушалась на незыблемость самих оснований традиционной православной религиозности, суть вероучения была неприкосновенна. Однако для раскольников незыблемость «веры отцов» представляла более важное духовное достояние, чем незыблемость «веры во Христа» (или, даже точнее, - в устойчивости первой они видели гарантию устойчивости последней), их интересовало лишь одно - вопросы, относившиеся главным образом к области организации богослужебной деятельности. На Западе же предметом для богословских дискуссий между папистами и последователями Лютера (Кальвина, Цвингли) стала сама суть христианского вероучения. В целом же, можно сказать, что ценностные ориентиры и направленность мышления протестантского мироощущения чрезвычайно сильно отличается от католического мироощущения.

В этом плане русский раскол не создал никакого принципиально нового религиозного мировоззрения. Русское православие, расколовшись внешне, тем не менее сохранило свою целостность в аспекте аксиологическом. Здесь поэтому мы можем утверждать, что никакой особой специфически старообрядческой религиозной этики, которая отличалась бы в каком-либо отношении от жизненной этики традиционного русского православия, в действительности не существует. Жизненная этика старообрядчества есть не что иное, как жизненная этика православия. В первой не содержится ничего такого, что могло бы вступить в смысловое противоречие с духом последней.

И даже более того, старообрядцы, являясь приверженцами радикально-эсхатологического направления в православии, склонны были относиться к хозяйственному предпринимательству скорее отрицательно, нежели положительно. Мир есть средоточие несправедливости и источник страданий - вся история старообрядчества могла лишь убеждать староверов в справедливости этого суждения. Они могли в некоторых случаях, принуждаемые целым рядом обстоятельств, заниматься ей по необходимости, но никогда - вследствие любви к ней.

Почему же многие старообрядцы особенно активно занимались предпринимательской деятельностью? Речь здесь должна идти, конечно, не о свободном выборе жизненного пути, а о социальной необходимости. Можно даже сказать, что социальная действительность заставляла многих староверов становиться на путь служения интересам бизнеса и частного предпринимательства. «Все социально-престижные виды деятельности для иноверцев, т.е. для представителей разнообразных этноконфессиональных меньшинств, в традиционных обществах (если рассматривать целиком Европу) оказывались, естественно, совершенно недоступными. Причем недоступность эта не только существовала как реальный факт, но и официально постулировалась в явном, декларированном виде, т.е. естественная дискриминация прав этноконфессиональных меньшинств существовала в рамках данных обществ не только в измерении de facto, но и в измерении de jure. Иноверцы не могли осуществлять свои честолюбивые помыслы на ниве социально-привилегированных профессиональных занятий, таких, например, как военная или государственная служба... Многие пути социального роста, доступные даже для простолюдинов, принадлежащих к господствующей конфессии, были, тем не менее, закрыты для иноверцев»[15]. Поэтому естественно, что они вынуждены были заниматься теми видами социально значимой деятельности, которые были для них доступны. В этом отношении предпринимательская деятельность была для них привлекательной во многих аспектах, и главное, это был доступный путь перспективного профессионального самоопределения[16].

Исследуемый нами феномен старообрядческого капитализма открывается, таким образом, как определенная социологическая закономерность: «всякая группа, находящаяся в зависимости от тех или иных неблагоприятных социальных обстоятельств, пытается приспособиться к ним, - приспособиться настолько, насколько это вообще оказывается возможным и необходимым с точки зрения стремления данной группы к выживанию»[17]. Вот как комментируют это общесоциологическое правило видные ученые-социологи. Макс Вебер пишет: «национальные и религиозные меньшинства, противостоящие в качестве "подчиненных" какой-либо другой "господствующей" группе, обычно - именно потому, что они добровольно или вынужденно отказываются от политического влияния и политической деятельности, - концентрируют все свои усилия в сфере предпринимательства; этим путем наиболее одаренные их представители стремятся удовлетворить свое честолюбие, которое не находит себе применения на государственной службе. Так обстояло дело с поляками в России и Восточной Пруссии, где они, несомненно, шли по пути экономического прогресса (в отличие от поляков Галиции, стоявших у власти), так же - с гугенотами во Франции Людовика ХIV, с нонконформистами и квакерами в Англии и - last not least - с евреями на протяжении двух тысячелетий»[18]. В своей книге «Буржуа» знаменитый бреславльский профессор Зомбарт отмечает: «Исключенные из участия в общественной жизни еретики должны были отдавать всю свою жизненную силу на хозяйство. Оно одно давало им возможность доставить себе то уважаемое положение в обществе, которого государство их лишало. Неизбежно должно было произойти то, что в этом кругу "исключенных" значение обладания деньгами оценивалось выше, чем при прочих равных условиях у других слоев населения, так как для них ведь деньги означали единственный путь к могуществу... С другой стороны, - продолжает Зомбарт далее, - их положение как иноверцев влекло за собой то, что они должны были сильнее развивать свои экономические способности, так как, естественно, для них возможности наживы были затруднены. Только точнейшая добросовестность, только ловчайший учет всего, только полнейшее приспособление к потребностям клиентуры обещало им успех в деле»[19]. Профессор Подвойский добавляет: «Напряженные, потенциально конфликтные отношения с внешним окружением часто выступают в роли значимого фактора, принимающего активное участие в процессе формирования, совершенствования и развития адаптационных способностей социальной системы (причем речь здесь идет о социальных системах любого уровня). Умеренная агрессия среды выполняет в подобной ситуации позитивную социальную функцию: она воспитывает в системе волю к жизни, она развивает в ее характере бойцовские качества... Преодолеть давление среды можно лишь через посредство адекватного приспособления к ее требованиям... Завышенные требования окружения, соответственно, должны порождать сообразующийся с уровнем их притязательности адаптационный ответ со стороны системы; в противном же случае при определенных обстоятельствах противодействие системы может вызвать последствия гибельные для самого ее существования»[20]. И пример старообрядцев, активно занимавшихся рациональным хозяйственным предпринимательством, в данном контексте весьма показателен.

История старообрядчества есть история «великого соловецкого сидения», которое продолжалось не восемь лет, но, по меньшей мере, - два с лишним столетия. Самые разнообразные запреты, ограничения, репрессивные санкции, иные меры негативной социальной регуляции - все это создавало особый колорит, особую («грозовую») атмосферу жизни русских староверов. Только мобилизация всех внутренних и внешних (психологических и социальных) ресурсов была способна противостоять постепенному вымиранию старообрядчества. Быть лучше других, трудоспособнее других, предприимчивей других, быть всегда впереди, обгонять, опережать по всем параметрам своих конкурентов - именно такие цели ставили перед собой предприниматели-староверы. Причем постановка таких целей не обладала для них никакой культурно значимой самоценностью; она, напротив, сама выступала лишь в роли средства, направленного на достижение более важной цели - «цели выживания», цели сохранения и поддержания жизни старообрядческого сообщества как такового.

Конкретным примером осуществления подобных принципов может служить хотя бы так называемый феномен «солидарности капиталов», получивший широкое распространение в старообрядческой среде[21]. Так, например, Г.Гловели утверждает, что не в последнюю очередь «деловое превосходство купцов-староверов» обеспечивала «солидарность капиталов, которой не знало старинное русское купечество»[22]. Н.М.Никольский также отмечает, что торговые и промышленные успехи старообрядчества объяснялись вполне реальными причинами и первая из них заключалась в «необыкновенной солидарности старообрядческих бюргеров между собой. Солидарность связывала не только членов одной и той же общины, тут не было ничего удивительного, ибо каждая новая колония должна была завоевывать себе жизнь совокупными усилиями и строилась "миром", устраивала мирское самоуправление. Более того, отдельные общины были связаны такою же солидарностью интересов. Она сказывалась с особенною силою в тех случаях, когда та или иная община терпела катастрофу вследствие репрессий правительства»[23].

В целом же мы можем заключить следующее: феномен старообрядческого капитализма отнюдь не являлся воплощением каких-либо особых аксиологически окрашенных мотивационных побуждений раскольников. Поэтому предпринимательские наклонности, способности и формы деятельности староверов не должны рассматриваться как априорный факт культурного происхождения, но, напротив, должны рассматриваться исключительно как ситуативно-обусловленный факт.

Однако та или иная религиозная этика, как мы уже отмечали, лежит в основании всех институтов цивилизации, есть она и в сфере экономической. Несмотря на то, что старообрядческий капитализм как явление принадлежит все-таки к ситуативно-обусловленным фактам, он не лишен и аксиологических мотиваций, которые являются традиционно православными по своей сути. Повторимся еще раз, сказав, что жизненная этика старообрядчества есть не что иное, как жизненная этика православия, т.к. в первой не содержится ничего такого, что могло бы вступить в смысловое противоречие с духом последней. Поэтому если и имели российские дореволюционные предприниматели (в том числе и бизнесмены-старообрядцы) русскую самобытную хозяйственную идеологию, благодаря которой успешно вели свой бизнес не только для себя, но и на благо всего российского общества и государства, то эта идеология являлась порождением православия. Так что же лежит в основе православной этики, и что ей чуждо?

Любая общественная мораль, религиозная и сугубо светская, состоит в оценке человеческого поведения, запрещении или поощрении человеческих поступков. Христианская этика придает огромное значение нравственной активности человека в мире, но западное и восточное христианство формируют различные типы цивилизаций, формируя разные практические импульсы к действию человека в хозяйственной, социальной и политической сферах[24]. Западная экономико-центристская модель гражданского общества основана на этике индивидуализма - «этике автономных индивидов, связанных отношениями обмена»[25]. Система нравственных ценностей западной культуры формируется вокруг автономной личности, не связанной определенно с какими-то социальными структурами.

Восточная, православная этика в отличие от западной - этика коллективизма. Система православных нравственных ценностей изначально ориентирована на индивидов, объединенных коллективными нравствеными ценностями, общественным идеалом. Она формирует гражданское общество не через индивидуальные, а через коллективные формы активности, через невидимую духовную, нравственную связь человека с обществом. Н.О.Лосский замечает: «К числу особенно ценных свойств русского народа принадлежит чуткое восприятие чужих душевных состояний...»[26]. Если западная этическая модель равнодушна к эмоциональной окраске человеческих поступков, а, возможно, даже холодна к ней[27], то восточно-православная, напротив, делает особый акцент на проявлении духа милосердия, солидарности и сострадательности.

Приверженность западного сознания к созданному им царству закона восходит своими корнями к протестантской этике. Вот, как Лютер, например, трактует догмат о спасении единой верой (solo fides): грешник, по праву обреченный на осуждение, получает перед судом Божиим прощение, как бы амнистию, в силу акта веры заслуживая распространения на него искупляющей силы подвига Христова[28]. С точки же зрения православной этики спасение, обретаемое через веру, не есть амнистия на судебном процессе, - оно имеет целью прямое исцеление и очищение души. Если человек ищет Бога, то для Него он уже не грешник, а больной, ищущий исцеления, и потому получающий его. При отсутствии человеческого желания Бог не сможет спасти его, как врач, который не сможет исцелить больного без желания последнего. Таким образом, утверждая, что Бог имеет, в конечном счете, только один интерес - конкретную человеческую нужду и одну только заботу - помочь человеку, православная этика ставит моральные категории и общественные законы на подчиненное место средств, а не целей. Любовь к ближнему православная этика интерпретирует не в духе сильного, помогающего слабому, а в духе равно бессильного, грешного, сострадающего ближнему, разделяющего с ним несение его креста. Причем помощь ближнему, в первую очередь, понимается как духовная поддержка, и только потом уже как материальная помощь. Согласно А.В.Карташеву основной метод православной этики - «духовное, интимное воздействие на верующие сердца»[29]. Поэтому в обществе согласно аксиологическим ориентирам православной культуры должен царствовать не закон, а этика человеческой взаимопомощи, что в свою очередь формирует у личности осознание социокультурной идентичности, своей нераздельной принадлежности к обществу. При этом нравственный закон понимается уже не только как норма личного поведения, но и как основа общей нравственной жизни.

Сегодня, к сожалению, многие желают вырастить дерево западного капитализма в российских условиях, не взирая на глубокое противоречие западной «морали успеха» с ее презрением к «нищим духом» принципам православной этики. Ценности православной культуры едва ли могут способствовать тому могущественному (в других местах и странах) духу рационального предпринимательства обрести положительный аксиологический статус перед лицом русской культурной традиции. Вот почему западная модель рыночной экономики с ее широко распространенной сегодня теорией модернизации не применима в российских условиях. Жизнь дерева капиталистического духа с его направленностью на автономность индивида, его внутреннюю обособленность и безусловную значимость представляется на русской земле бесплодной смоковницей.

Однако нельзя отрицать и тот факт, что в России существовал свой тип социально-экономических отношений, который успешно решал не только проблемы общественного, но и государственно-политического развития страны. Безусловно, механизм системы этого «русского имперского хозяйствования» существовал благодаря тем мотивациям, которые питаются от аксиологических ориентиров русской православной культуры.

Сегодня все чаще можно услышать реплики, апеллирующие к историческому опыту нашей страны, о том, что при наличии определенных политических условий, реально восстановить то, что было когда-то. Иными словами: «Дайте нам империю, и мы построим русский имперский капитализм». Однако за последние 10-15 лет многие граждане бывшего Советского Союза, устремясь в бурную стихию первоначального накопления капитала в тайной надежде скоро и легко разбогатеть, стать прославленным и уважаемым предпринимателем, видным деятелем российской экономики, забывают порой об элементарных нормах и правилах общественной морали, не говоря уже о религиозной этике. В этой связи полезно вспомнить о деятельности первохристианской Церкви, которая вообще не ставила вопроса об изменении политической жизни и политических институтов, в том числе и такого противохристианского института, как рабство. Она обращала внимание только на культуру общества: учила смиренно переносить социальное зло, но в отношения между людьми вносить дух братской взаимопомощи, любви к ближнему, уважения к достоинству каждой личности, как образу и подобию Божию (1 Кор. 7:20-24; Еф. 6:1-9; Кол. 3:12-25 и др.). Православная Церковь призывала и призывает к тщательному выбору средств, употребляемых ради достижения поставленной цели. «Добро, не добро сделанное, не есть добро», - свидетельствовали апостолы (ср. 2 Кор. 9:6-7). В экономических отношениях, как и во всех других, должны присутствовать ясные этические нормы. Они не могут и не должны быть лишены нравственного измерения.

Сейчас в экономической сфере наше общество приходит к пониманию того, что без прочного нравственного основания успешное развитие экономики невозможно. К примеру, на встрече президента В. В. Путина с представителями бизнес-сообщества, которая состоялась 1 июля 2004 года, ведущие бизнесмены заявили о том, что для более успешного развития бизнеса в России он должен быть социально ориентирован. Некоторые предприниматели выразили готовность следовать положениям Свода нравственных принципов и правил в хозяйствовании, принятого на VIII Всемирном Русском Народном Соборе в феврале 2004 года. Интересно то, что принятый Свод является не церковным, а общественным документом, и был принят на форуме общественных организаций, хотя и связанных в своей деятельности с Церковью, но не находящихся в ее подчинении. В разработке документа участвовали приверженцы разных экономических и политических теорий. Предпринимательская деятельность не может быть в полном смысле успешной и созидательной, если она преследует узкоэгоистические интересы и приносит ущерб обществу в целом, а этот документ четко и ясно обозначил взгляды значительной части российского общества на нравственное измерение экономики. Важно было показать то, что и в современных условиях можно жить и хозяйствовать в соответствии с библейскими принципами и при этом оставаться успешным и конкурентоспособным.

Следование правилам, включенным в Свод, может также приблизить подлинное возрождение некогда прерванных традиций русского предпринимательства, а как мы уже показали, профессиональное мировоззрение представителей данного социального круга существенным образом отличалось от профессионального мировоззрения их западных коллег. Они отнюдь не являлись закоренелыми индивидуалистами. Никто из них не стремился к наживе как к самоцели.

Богатство делает человека сильным, и сила эта должна быть употребляема ее обладателем во благо ближнему, во благо человеку и человечеству. Сильный обязан помогать слабому, - только эта цель может оправдать его силу. Расслоение общества на богатых и бедных существовало всегда и, наверное, сохранится до конца времен. Святитель Иоанн Златоуст на вопрос о причине социального неравенства сказал: «Бог наделил нас своими благами в разной степени для того, чтобы мы могли помогать друг другу». Иными словами, социальное неравенство может и должно быть поводом не к противостоянию, насилию и страданиям, а к добродетели, к нравственному возрастанию.

«Нужно, чтобы все поняли, - говорит видный ученый русского зарубежья П. И. Новгородцев, - что не какие-либо внешние формы власти выведут наш народ из величайшей бездны его падения, а лишь новый поворот общественного сознания»[30]. И такой поворот в России возможен только на основе возрождения принципов православной этики, в основе которой лежит идея служения Богу, Отечеству и государству.

Именно этике православия дано сформировать в современном российском обществе новый тип социально-экономических отношений, а также особую модель гражданского общества и политической власти, способную более эффективно решать современные проблемы общественного развития.

 



[1] Русский перевод.: Домострой // Ксенофонт. Сократические сочинения. СПб., 1993.

[2] Василенко И.А. Православная этика и цивилизационный архетип русской власти / Трибуна русской мысли, №2, 2002. С. 115.

[3] Кстати, весьма характерно, что большая часть российских предпринимателей как Петровского времени, так и в более поздний период, вышла из крестьян или посадских людей, тогда как в Европейских государствах - из дворян.

[4] Семенов Ю. И. Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). М., 2003. Интернет-издание: www.esc.ru/~assur/ocr/semenov/semenov.htm.

[5] Воспользуюсь удачным сравнением г-на Д.Г.Подвойского в его труде «Старообрядцы, иноверцы и русский капитализм» (Вестник РУДН, серия «Социология», 2001, № 2. С. 94-116).

[6] Гловели Г. Цивилизационный опыт России: необходимость уточнения / Вопросы экономики, 1993, №8. С. 115.

[7] Соболевская А. Духовные истоки российского предпринимательства / Вопросы экономики. 1993. №8. С. 90.

[8] Мельников-Печерский П.И. Полное собрание сочинений П.И. Мельникова (Андрея Печерского). Т. 13. СПб., 1898. С.331-333. С. 328.

 

[9] В состав российского старообрядческого сообщества, которое, как известно, на сцене российской общественной жизни никогда не выступало облаченным в формы реального конфессионального единства, мы включаем, тем не менее, понимая всю условность подобного рода объединения, как членов «поповских», так и членов «беспоповских» раскольнических организаций.

[10] Гловели Г. Цивилизационный опыт... C. 118.

[11] Там же. С. 119.

[12] Никольский Н.М. История русской церкви. 4-е изд. М., 1988. С. 241.

[13] Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные произведения: Пер. с нем. / Сост., общ. ред. и послесл. Ю.Н. Давыдова. М., 1990. С. 192.

[14] Чрезвычайно показательную (в интересующем нас аспекте) характеристику системы основополагающих социально-доктринальных мотивов старообрядческой идеологии, мы находим, например, у П.И. Мельникова (Андрея Печерского), в его «Письмах о расколе»: «...Впоследствии, когда раскол уже развился, существенными, характеристическими чертами его сделались: безграничное, возведенное на степень догмата, уважение к старине, к преданию, а особенно к внешним религиозным обрядам, стремление подчинить этому преданию все условия гражданского, общественного и семейного быта, неподвижность жизни общественной, отвержение всякого прогресса, холодность ко всем успехам развития народной жизни, нелюбовь ко всему новому, а в особенности к иноземному, и наконец глубокая, ничем непоколебимая вера в святость и непогрешимость всякого внешнего обряда, всякого предания, которые носят на себе печать дониконовской старины и старой народности. Идеал гражданской жизни, по понятиям раскольников, состоит в той жизни, какая была на Руси в первой половине XVII и в XVI столетии. Благочестивый царь с бородой, молящийся, как Федор Иванович, беспрестанно в церквах и келейно, одетый в парчу и жемчуг, медленно водимый под руки боярами, тоже бородатыми, непьющими треклятого зелья - табаку и т.п. По приказам - брадатые бояре, по городам - благочестивые и бородатые же воеводы, и те, и другие, и третьи строго соблюдают посты, по субботам ходят в баню, по воскресеньям - за крестными ходами, часто ездят по святым обителям на богомолья, отнюдь не дозволяют народу бесовских игр и ристалищ «яже от бога отворят, к бесам же на пагубу приводят», истребляют театры, запрещают танцы, музыку, маскарады, воздвигают гонения на общечеловеческое, истинное просвещение, как на богохульное, святыми отцами не заповеданное и притом еще заморское, и пр. и пр. Суд и расправу они совершают по «Кормчей книге», то есть по градскому закону. Все люди строго исполняют уставы о постах и поклонах, строго соблюдают старые обычаи и вполне подчиняют всю жизнь неподвижному обряду и клерикальному влиянию. Вот идеал политической и общественной жизни по понятиям раскольников». Мельников П.И. (Андрей Печерский). Собрание сочинений в 6 томах. Т. VI. М., 1963. Письма о расколе. С. 246-247.

[15] Подвойский Д.Г. Старообрядцы, иноверцы и русский капитализм. В: Вестник РУДН, серия «Социология», 2001, № 2. С. 108.

[16] Ср.: «Особая тяга этого народа <евреев> к приобретательству и наживе, несомненно, является (наряду с факторами, обусловленными природными задатками и другими причинами) следствием уязвленности еврейского самолюбия - черты, ставшей конституциональной; эта тяга - сверхкомпенсация за недостающее социальное признание, которое соответствовало бы свойственному нации чувству собственной значимости». Шелер М. Ресентимент в структуре моралей. СПб., 1999. С. 22.

[17] Зомбарт В. Буржуа: этюды по истории духовного развития современного экономического человека. М., 1994. С. 223.

[18] Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма... С. 64-65. Такому перечислению, несомненно, следовало бы «присовокупить», принимая при этом во внимание все вышесказанное, также и исторический пример русских старообрядцев. Сегодня в этот список можно включить и, к примеру, русских в Прибалтике (особенно Латвии).

[19] Зомбарт В. Указ. изд. С. 222-223.

[20] Подвойский Д.Г. Старообрядцы, иноверцы и русский капитализм. С. 110.

[21] Отношения обоюдной материальной взаимопомощи были распространены чуть ли не повсеместно (см. пример выше), и такие отношения являлись довольно типичными для старообрядцев.

[22] Гловели Г. Цивилизационный опыт России... С. 121.

[23] Никольский Н.М. История... С. 241.

[24] Ср.: Карташев А.В. Церковь, история, Россия. М., 1996. С. 156.

[25] Василенко И.А. Православная этика и цивилизационный архетип русской власти. С. 116-117.

[26] Лосский Н.О. Условия абсолютного добра. М., 1991. С. 258.

[27] Согласно этики Канта нравственным является только такое действие, которое изначально не обременено эмоционально-психологоческой пристрастностью (см.: Василенко И.А. Православная этика и цивилизационный архетип русской власти. С. 117). Именно поэтому помощь ближнему воспринимается только как помощь материальная.

[28] Цит. по: Тарнас Р. История западного мышления. М., 1995. С. 197.

[29] Карташев А.В. Указ. соч. С. 244.

 

[30] Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М., 1991. С. 580.

 

Комментарии ():
Написать комментарий:

Другие публикации на портале:

Еще 9