Часть 2. Жизнь А.И. Солженицына в изгнании

В течение нескольких часов А.И. Солженицын попадает из «Великой Советской Зоны», минуя в аэропорту сотни корреспондентов, ждущих громовых заявлений, в сельский домик Генриха Бёлля под Кёльном. Сразу же обозначился весь западный солженицынский «опорный треугольник»: адвокат Хееб, Лиза Маркштейн («Бетти») и Н.А. Струве, который изъявил готовность тут же лететь на встречу[1]. В письме прот. А. Шмеману Н.А. Струве восторгается впечатлением от личной встречи с А.И. Солженицыным[2].

Александр Исаевич пытается оглядеться в непривычной ему обстановке западной свободы: переход из области сильного давления в слабое опасен как на море (кессонная болезнь), так и в духовной жизни – может разорвать. Но пока сориентироваться удается с трудом. Для журналистов за свою несговорчивость нобелевский лауреат сразу стал врагом[3]. Первое время А.И. Солженицын живет в Цюрихе. Там собирает материалы к ленинским главам будущего «Красного колеса».

Вскоре к писателю проявляют интерес одновременно и Зарубежная Церковь, и Московская Патриархия.

От первой приехали архиепископ Антоний Женевский и архимандрит иерусалимского монастыря Антоний Граббе-младший. Они ждут от него реальной помощи – примыкания и содействия именно РПЦЗ. Но Александру Исаевичу трудно так быстро разобраться в юрисдикционных хитросплетениях, он не торопится с ответом.

От РПЦ один священник просит согласиться на встречу с митрополитом Антонием (Блюмом). Встреча происходит. Митрополит не слишком здоров. Он спрашивает совета об общей линии поведения. А.И. Солженицын: «Но что я могу ему посоветовать? Только жестокое решение: громко и открыто оповещать весь мир, как подавляют Церковь в СССР!»[4]. Но такое предложение известный проповедник не принимает: это в его положении означает разрыв с Патриархией и невозможность влиять с нынешней кафедры.

Можно сказать, Александр Исаевич первое время на Западе испытывает некоторую дезориентацию. При этом он ходит в храм к восьмидесятилетнему священнику Александру Каргону.

Тем временем А.И. Солженицын, живя в Цюрихе, собирает материал к своему документальному роману «Ленин в Цюрихе». Одновременно в его квартиру стекаются тысячи писем, которые он даже с помощниками не успевает обрабатывать. В добавок многие, в большинстве своем нежелательные, гости ищут встречи со знаменитым писателем.

3 марта 1974 г. печатается в «Санди Таймс» отправленное несколько месяцев назад, но не видевшее широкой публики «Письмо вождям Советского Союза». Это письмо выходит без потерянного в издательстве “YMCA-press” важного авторского вступления[5].

4 марта 1974 г. прот. А. Шмеман записывает в дневнике: «Не зовёт ли Солженицын к концу “гигантизма”, к отречению от него, т.е. к чему-то совершенно новому, к подлинному перевороту в сознании?»[6].

«Письмо вождям Советского Союза» принято не было. В нём видели всё что угодно, только не то, что автор хотел сказать. Но это не удивляет прот. Александра. По этому поводу в дневнике 8 марта 1974 г. он оставляет соответствующую запись[7].

17 марта ещё одна запись: «…освобождающая радость от солженицынского “ГУЛага”»[8].

Необходимо отметить, что уже давно прот. Александр то в одном месте, то в другом читает лекции о Солженицыне. В этих лекциях, а также интервью и беседах священник говорит о значении творчества писателя-христианина. Ему видится, что всё творчество автора «Архипелага» и «Круга первого» соотнесено с вечностью. Вечность незримо присутствует во всех сюжетных описаниях. Именно с ней соотносится всё происходимое, и тогда события существуют уже не сами по себе, а в определенном преломлении. Всегда присутствует что-то другое, главное, недосказанное… Как свет праздника Рождества на шарашке («В круге первом»).

Прот. А. Шмеман в одном из интервью говорит: «Какая чистая и глубокая радость знать и сознавать, что великие писатели безбожного и материалистического периода нашей истории – Ахматова, Пастернак, Солженицын – начертали имя Христа, веру во Христа, радость о Христе на своем творчестве, – это образ Царства Божьего, той радости и мира в Духе Святом (Рим. 14:17), в котором родилось христианство»[9]. И далее: «Разве не чудо этот удивительный человек, смотрящий так умно, так пристально, так любовно на своих фотографиях, прямо в душу каждому из нас, и как бы говорящий: “Не бойся!” Я не боюсь, и ты не бойся. Ибо есть высшая правда, есть совесть, есть Бог, есть Христос, и есть подлинная и вечная Россия». Поистине ещё задолго до высылки нобелевского лауреата из СССР Н.А. Струве и прот. А. Шмеман становятся теми, кому видна религиозная миссия писателя.

Более того, прот. Александр выступает не только как почитатель, но и как апологет Александра Исаевича. В ответ тем, кто не видит веры писателя, он говорит: «…творчество Солженицына – творчество христианское в глубочайшем и всеобъемлющем смысле этого слова, и оно христианское потому, что трагизм у Солженицына христианский... Мир, создаваемый Солженицыным, несёт на себе отпечаток трёх основных христианских утверждений. Во-первых, несмотря на весь ужас и на все трагедии, это мир, пронизанный светом… Нигде никогда не поддается Солженицын метафизическому пессимизму… И только потому, что над этим миром и в нем разлит смысл, красота, добро, только поэтому – и это второе христианское утверждение – мир этот и можно показать, как падший… Но в этом падшем мире – и таково третье христианское утверждение – возможно выздоровление, возможно восстание, возможно и спасение»[10].

И вот после стольких лет заочного общения и взаимного духовного узнавания появляется возможность личной встречи прот. А. Шмемана и А.И. Солженицына. Последний через Н.А. Струве[11] передает приглашение о приезде, прот. Александр в это время уже живёт в США, и для возможной встречи ему надо лететь через океан.

29 марта 1974 г. прилетает жена Наталья Дмитриевна с детьми и тещей. Весь большой солженицынский архив был отправлен обходным путём, чтобы не перехватили на границе бдительные сотрудники органов.

30 марта 1974 г. А.И. Солженицын пишет письмо прот. А. Шмеману[12]. В письме Александр Исаевич просто и непосредственно приглашает прот. Александра на Троицу к себе в гости (тот всё равно собирался приехать в это время в Европу). Также высказывается пожелание просветиться в вопросе о множестве Православных Церквей на Западе.

6 апреля 1974 г. звонок прот. А. Шмеману от В.Н. Чалидзе, а 15 апреля статья А.Д. Сахарова в “New York Times” – ответ А.И. Солженицыну.

Прот. А. Шмеман 16 апреля записывает в дневнике: «Кругом растущее раздражение на Солженицына. И, как всегда, не знаю, что ответить “рационально”. Умом я понимаю это раздражение, понимаю все возражения Сахарова – умеренные, обоснованные, разумные. Но сердцем и интуицией – на стороне Солженицына. Он пробивает стену, он бьет по голове, он взрывает сознание. Вечный конфликт “пророчества” и “левитства”. Но пророк всегда беззащитен, потому что против него весь арсенал готовых, проверенных идей. Трагедия пророчества в том, что оно не укладывается в готовые рамки и их сокрушает. Только этого и не прощают пророку. Борясь с ним, его идеи излагают в тех категориях, которые он – эти идеи – и ставит под вопрос»[13].

Тем временем А.И. Солженицын продолжает жить в Цюрихе и работать.

Четыре пятых дохода от «Архипелага» писатель решает отправлять по тайным каналам (через А. Гинзбурга) в помощь политзаключенным и их семьям.

Вскоре принимается решение перебраться через океан на постоянное место жительства в США. В Швейцарии невозможно укрыться ни от близкого скрытого ока КГБ, ни от шумных журналистов, ни от любопытных.

Через некоторое время вынужденная эмиграция из-за помощи опальному писателю коснулась М.Л. Ростроповича и его жену Г.П. Вишневскую.

В конце мая 1974 г. прот. А. Шмеман прилетает в Европу. С 28 по 31 мая происходит его «встреча в горах» с А.И. Солженицыным в сорока минутах езды от Цюриха.

Есть, видимо, какой-то закон взаимного притяжения духовно близких людей, когда люди через города и расстояния, иногда через материки и океаны находят друг друга. Так нашли друг друга известный церковный деятель прот. А. Шмеман и христианский писатель А.И. Солженицын.

Прот. Александр в своем дневнике[14] ведёт подробный отчёт этой встречи, понимая, что она – достояние истории.

С первых минут ему всё нравится: А.И. Солженицын прост, энергичен, «чудная улыбка», никаких удобств, и в обстановке, и в одежде всё сведено к минимуму. Заранее им на бумажке заготовлен список вопросов для обсуждения:

· о Церкви;

· об Узлах (главах из Красного колеса), писатель просит просмотреть их и исправить, если нужно, места, касающиеся церковных вопросов;

· об эмигрантских церковных разделениях;

· о «Вестнике»;

· о еврейском вопросе.

Прот. А. Шмеман буквально очарован общением. Он спешит записать впечатления. Вот некоторые из них.

А.И. Солженицын все вопросы ставит «напробой», без мелочей. Даже в еврейском вопросе, то, что поначалу можно было принять за антисемитизм, оказывается всё тем же порывом к затуманенной, осложнённой, запутанной правде. «Страшно внимательный». «Я знаю, что вернусь в Россию», ожидание близких перемен, уверенность в них. Целеустремленность человека, сделавшего выбор, сосредоточенность на главном, но не идейная, а жизненная. Несомненное сознание своей миссии и в этом сознании подлинное смирение. «Его вера горами двигает!» «Какая цельность!» «Не вширь, а вглубь и ввысь».

А.И. Солженицын, как бы в шутку, сообщил прот. А. Шмеману, что в минуты гордыни считает себя анти-Лениным, призванным разрушить его дело, и это разрушение так же, как в свое время созданное Лениным, писатель мыслит духовно. Отход русского народа от Бога должен прекратиться. Действительно, в этом шутливом сравнении есть и правдивая доля – остановить процесс отхода может только личность равного масштаба, с такой же целеустремленностью и основательностью, но с противоположным вектором приложения силы.

Прот. Александр и Александр Исаевич, священник и писатель, долго гуляют в горах. Им есть, о чём поговорить и что обсудить. Вечером – исповедь.

5 июня прот. А. Шмеман возвращается в Париж и оставляет запись в записной книжке: «Там – в Цюрихе – сплошной огонь (но какой!). Тут – привычная болтовня о Христе и преображении мира»[15]. А.И. Солженицын тоже оставляет свидетельство об этой встрече: о том, что «много-много переговорили мы тут с ним о духовном, о положении православной Церкви, разбитости на течения; об историческом, о литературе…»[16]

В августе 1974 г. А.И. Солженицын пишет письмо Третьему Собору Зарубежной Русской Церкви. В этом послании карловчанам писатель рисует скорбную картину подавления и уничтожения Православной Церкви в СССР. Однако он говорит, что сейчас Церковь не как организация, а как духовное тело стала набирать силу. В качестве примера приводится то, что храмы полны. Также в отличие от того, что было 60 – 80 лет назад, когда Церковь, имея поддержку могущественного государства, была избегаема и подвержена насмешкам со стороны молодежи, теперь, напротив, интеллигенция и молодежь в СССР, даже не разделяя веры, относятся к Церкви с достойным уважением, что говорит о возможном очищении и возрождении. Поэтому он предостерегает зарубежников считать эту Церковь падшей.

Далее писатель, коротко анализируя историю Церкви в России, говорит, что на плечи Патриарха Тихона легла тяжесть не только необычных революционных лет, но и проявившееся бремя грехов предыдущей церковной русской истории. Линия митрополита Сергия названа компромиссной. По мнению А.И. Солженицына, «людовраждебной силе, впервые вообще узнанной в ХХ-ом веке и первыми нами, в России, недопустимо духовно подчиняться никогда ни на вершок: всегда гибель»[17]. Ситуация за границей для православия также рисуется в темных тонах: здесь наблюдается «разрознение». Даже более: если в СССР цепи вынужденные, «то как объяснить из сочувствия лгущим в плену – поддерживать эту ложь на свободе?» Не вдаваясь в канонические подробности, автор «Архипелага» выступает за примирение трёх ветвей Русского православия: РПЦЗ, Американской митрополии и Церкви, пошедшей от митрополита Евлогия (Московский Патриархат).

Анализируя причины революции 1917 г., А.И. Солженицын говорит, что одной из её главных причин явилось состояние Русской Церкви, и в том числе зависимость её от государства. Также он упоминает и о трехсотлетнем грехе – гонениях на старообрядцев. Вспоминая обо всём бывшем, он призывает думать о покаянии, примирении и насущном общем возрождении Русской Церкви.

После прочтения этого послания на Соборе, как отмечает свящ. А. Киселев[18], «атмосфера переменилась»: было составлено и одобрено письмо к Американской Церкви с призывом о «смягчении отношений». Прот. А. Шмеман, имевший возможность познакомиться с текстом выступления раньше, также одобрительно отозвался о письме.

Однако чуть позже (запись в дневнике от 14 ноября 1974 г.)[19] прот. Александр уже относится к А.И. Солженицыну более настороженно: он подозревает его в «идеологизме», к которому тот будто бы пришёл из своего первоначального «антиидеологизма». Правда это лишь намёк, подозрение, а не окончательное суждение.

Выходит сборник «Из под глыб»[20], где есть три статьи Александра Исаевича. В них он «задевает “диссидентов”, “гуманизм” и прочее»[21], что очень многим не нравится – врагов у писателя становится ещё больше. При этом прот. Александр по поводу «Из под глыб» замечает: «Огромная неудобоваримая правда Солженицына. Тут, действительно, “ничего не поделаешь”. Она, как всякая глубокая правда, не может не вызвать реакции всего того, что есть ещё идолы, самообман и самообольщение»[22]. Также прот. Александру нравится в этом сборнике статья Борисова о нации как личности, хотя с ней он готов спорить.

Вторая очная встреча А.И. Солженицына и прот. А. Шмемана произошла в новогодние дни 1974–1975 г., когда три супружеские пары – Солженицыны, Струве и Шмеман – собрались вшестером встречать Новый год в парижском ресторане. Однако на этот раз общение было весьма напряженным. Напряжение возникло из-за того, что А.И. Солженицын решил печатать полное собрание сочинений в «Посеве», обвинив издательство “YMCA-press” по целому ряду пунктов. 1 января 1975 г. при посредстве брата прот. Александра – Андрея у автора «Архипелага» происходит встреча со свидетелями Первой мировой и Гражданской войн. Эта встреча нужна писателю прежде всего для написания большого сочинения, эпопеи, которая потом получила название «Красное колесо»[23].

В феврале 1975 г. выходит «Бодался телёнок с дубом». Прот. А. Шмеман, читая эту книгу, приходит в благоговейное, «с оттенком испуга», восхищение. Но также его беспокоит и «холодный расчет», и «жестокий ум», и «большевизм наизнанку» А.И. Солженицына. Только теперь, судя по его записям, он начинает понимать слова, сказанные ему в горах: «Я – анти-Ленин». В письме Н.А. Струве он ищет наставления, налицо кризис понимания: вопросов оказывается больше, чем ответов. Прот. Александр видит огромное значение А.И. Солженицына как исторической личности, но не готов дать духовную оценку[24]. Н.А. Струве в ответном письме защищает А.И. Солженицына[25].

28 апреля 1975 г. в предпасхальные дни А.И. Солженицын прилетает инкогнито в Канаду (Монреаль) с целью поиска дома для постоянного места жительства[26]. Остановился он в семье дочери прот. А. Шмемана.

Третья встреча прот. Александра и Александра Исаевича происходит во время светлой седмицы[27]. По записям прот. Александра А.И. Солженицын «в чудном настроении, бесконечно дружественен… Какое-то стихийное погружение в стихию Солженицына. И с нею вместе – в Божественную стихию жизни жительствующей». Снова четыре дня вместе в отрыве от людей, почти через год после их первой «горной» встречи. В этот раз прот. Александр обнаруживает существенные различия между ними – они в том, что «сокровища, владеющие сердцем», разные: «Его сокровище – Россия и только Россия, мое – Церковь». По мнению прот. Александра, при многих взаимных симпатиях, эта отчужденность ценностей остается.

На этот раз эта третья «озёрная» встреча родила ряд очень существенных критических замечаний в адрес писателя. Во-первых, А.И. Солженицыну присваивается «некий примитивизм сознания», когда нивелируются всякие оттенки чувствования и сложности. Во-вторых, бросается упрёк в непонимании людей и даже нежелании вдумываться, вживаться в них, распределение их по готовым категориям. В-третьих, обвинение в отсутствии мягкости, жалости, терпения. В-четвертых, невероятная самоуверенность, непогрешимость. В-пятых, невероятная скрытность.

Прот. А. Шмемана страшит тот «последний замысел», на который А.И. Солженицын, по его мнению, направлен весь без остатка. По прот. Александру, мировоззрение нобелевского лауреата «сводится к двум-трём до ужаса простым убеждениям, в центре которых, как самоочевидное средоточие, стоит Россия»[28], которая вырисовывается как соборная личность. Помимо этого, «есть некий “русский дух”, неизменный и лучше всего воплощенный в старообрядчестве»[29]. Дух этот определяется природой (в отличие от технического Запада) и христианством. Существует некая идеальная Россия, которой все русские призваны служить. Запад мыслится как глубоко больной и онтологически чуждый. «Россия смертельно ранена марксизмом-большевизмом. Это её расплата за интерес к западу и утерю русского духа»[30]. Исцеление и возрождение России возможно в обращении «к двум китам “русского духа” – к природе как “среде” и к христианству, понимаемому как основа личной и общественной нравственности (“раскаяние и самоограничение”)»[31]. Так же прот. Александр замечает, что писатель ещё сам находится в развитии и искании. Это видно по заметкам на полях к статье «Таинство верных», которую прот. А. Шмеман давал читать А.И. Солженицыну. Любопытно и следующее наблюдение: в свободной России (писатель уже предвидел скорое, ещё прижизненное (!) падение коммунистической системы) он будет в стороне от дел, но время от времени будет писать «направляющие статьи»[32].

Упоминает, правда, гораздо сдержаннее, об этой встрече и А.И. Солженицын[33].

Видимо, именно с этой встречи прот. А. Шмеман охладевает к А.И. Солженицыну. 19 мая 1975 г. он в дневнике[34] вновь упрекает писателя в ограниченности и сосредоточенности только на России, также прибавляются обвинения в почвенничестве и народничестве. Чуть далее (там же, в записи от 31 мая[35]) он, подробно рассматривая всё творчество Александра Исаевича (включая сюда также и впечатления от личных встреч), уже выдвигает упрёки в антиисторизме (когда Россия рассматривается как вечная и неизменная) и примате национального над личным. Сугубо подвергается критике и «область религиозного сознания». Здесь, по прот. Александру, у писателя происходит сопротивление, «в сущности, Христу», когда «ему легче с Богом, чем с Христом» – «в отличие от религии вообще Христос требует не “ценностей”, а переоценки ценностей, сокрытой со Христом в Боге жизни».

Однако, несмотря на это духовное отдаление, А.И. Солженицын по-прежнему остается незримым собеседником (запись от 10 августа), с ним продолжается внутренний диалог. Отправные точки для этого диалога у прот. Александра, как и прежде, находятся в поле евхаристической экклезиологии: «…если каждое воскресение лежит на моей ладони причастие жизни вечной, то рассуждать о проблемах, о России, о чём угодно так, как если бы этого не было, невозможно, или же тогда с нашей верой произошло что-то чудовищное»[36].

Этот акцент на трансцендентном и сакраментальном у прот. Александра «противостоит» имманентному и экзистенциальному у Алекандра Исаевича. По сути, речь идёт не столько о разных позициях, сколько о разных областях ответственности и о разных полях деятельности. У первого это Евхаристия и таинственная жизнь Церкви, у второго – «поле реального мира» и человеческая история, где тоже Дух Божий производит Своё действие. Таким образом «спор» священника и писателя похож на спор рационалиста (когда акцент в размышлении ставится на том, что Бог над нами) и мистика (когда Бог рядом и посреди нас). В богослужении и Литургии акцент больше на восхождении к Богу, в жизни мистика акцент на непрестанном пребывании с Богом, творящим здесь и сейчас…

По разным причинам А.И. Солженицын решает не останавливаться в Канаде, а выбирает будущим местом жительства соседний с Канадой американский штат Вермонт.

В США А.И. Солженицын вовлекается в силу известности в общественную жизнь: даёт интервью, выступает… Правда, здесь он остро ощущает свою чуждость и инаковость, непонимание со стороны окружающих и стремление его интерпретировать в своих целях разными политическими деятелями.

1 августа 1975 г. (через три месяца) заканчивается «разведывательная» поездка в США. А.И. Солженицын прилетает в Европу. Здесь опять интервью, адвокаты, политика, писательские союзы… И нет возможности спокойно работать над «узлами» «Красного колеса».

14 сентября 1975 г. Н.А. Струве в письме прот. А. Шмеману пишет о «церковной» статье А.И. Солженицына «Письмо из Америки», которую тот прислал в редакцию «Вестника РХД»[37]. Обоим статья не понравилась, и они решают уговорить автора отозвать её, если он отказывается – «писать ответ “начистоту” в том же номере»[38]. Но отказа от статьи не последовало, и она выходит в 116-ом «Вестнике»[39].

В этой статье писатель делится впечатлениями, навеянными его недавней поездкой в Америку. Он говорит, что Зарубежная Церковь в Америке, к его неожиданности, «действительно стала Церковью этого континента, а не русской эмиграции, рассыпанной по нему». Далее, он замечает, что в качестве канонических оснований существования РПЦЗ можно привести факт назначения митрополита Платона в 1922 г. Патриархом Тихоном управляющим всею северо-американскою Церковью. Поэтому А.И. Солженицын критикует автокефалию Американской Церкви, полученную от рук Московской Патриархии, которая, по его мнению, ставит американцев в слишком зависимое от РПЦ МП положение. Далее он выступает с призывом не забывать о старообрядцах и об Украинской Православной Церкви, без которых Американская Православная Церковь остается неполной. Не залезая глубоко в юрисдикционные хитросплетения и упоминая, что у РПЦЗ есть как положительные стороны (например, бескомпромиссность в оценке СССР как безбожного государства), так и отрицательные (скажем, нелепая преданность РПЦЗ династии Романовых, которая в лице Николая и Михаила сама отреклась от России), писатель настойчиво проводит линию всеобщего примирения через взаимное покаяние всех ветвей православия на Западе. Покаяние уже для всей Русской Церкви в целом должно быть, по мнению автора «Архипелага», прежде всего в том, что, во-первых, она допустила себя быть безвольным придатком государства (ещё задолго до революции) и, во-вторых, что она начала безумное гонение на старообрядцев. Но в будущем, если усвоятся уроки прошлого, писатель видит возможность духовного обновления. Уже в это время он говорит, что «Россия духовно перестояла большевизм»[40]. За время советской власти Россия умудрилась сердцем и внутренне обогатилась, имея опыт атеизма. В ней уже сегодня строится будущее. Поэтому возврата с Запада в Россию нужно быть достойным: «…из десятилетий свободы нельзя вернуться без духовного приношения».

В следующем номере «Вестника» выходит статья прот. А. Шмемана «Ответ Солженицыну»[41]. Известный церковный деятель усмотрел в солженицынской статье выпад в адрес «парижской» юрисдикции и счёл своим долгом ответить. Он уже со второй страницы начинает упрекать писателя в интеллигентском высокомерном подходе по отношению к Церкви, в незнании того, о чём он пишет. Далее прот. Александр приписывает А.И. Солженицыну чрезмерную сосредоточенность на старообрядчестве, чуть ли не идеализацию старообрядчества (которой мы не обнаружили в «Письме из Америки»). После выдвинутого обвинения прот. Александр подробно разбирает вопрос о старообрядчестве и недопустимости превозношения староверов, приводя мнения церковных историков и богословов. По статье прот. А. Шмемана, создается впечатление, что Александр Исаевич чуть ли не сам сторонник двуперстия. Прот. Александр утверждает, что раскаяние в отношении трагических событий 17-го века уже совершилось. Но А.И. Солженицын под покаянием, видимо, имел в виду не раскаяние на бумаге, но действенное движение на встречу несправедливо обиженным, что, конечно же, с трудом можно представить от духовно инертной епископо-центричной системы Московского Патриархата.

К сожалению, именно, эта статья прот. А. Шмемана, в отличие от других его статей и от солженицынского «Письма из Америки», получила большое распространение и стала своего рода знаменем в руках церковных оппонентов писателя.

Тем не менее, несмотря на разность воззрений, А.И. Солженицын и прот. А. Шмеман остаются в общении и переписке.

Менее эмоциональная и более по существу также в «Вестнике» была опубликована статья Н.А. Струве «По поводу “Письма из Америки”»[42] на ту же тему. В этой статье автор даёт историческую справку появления Американской автокефалии, упоминает распространенные искажения христианского свидетельства (негативизм, идеализация прошлого, низведение Бога до атрибута народности) и говорит, что, конечно же, разрешение юрисдикционных противоречий необходимо.

Вскоре в Вермонте доверенное лицо Солженицыных А. Виноградов покупает дом. Однако окончательный переезд в США происходит только в апреле 1976 г., а поселение в собственном доме в Вермонте в октябре 1976 г. В доме Александр Исаевич оборудует библиотеку для хранения рукописей и печатных материалов, посвященных России.

2 декабря 1976 г. происходит четвёртая личная встреча А.И. Солженицына и прот. А. Шмемана[43]. В отличие от их прошлых встреч, на этот раз она довольно короткая, немногим более часа после совместной семинарской молитвы на утрене. Александр Исаевич делится с прот. Александром планами об издании серии исследований по новейшей русской истории, предлагает ему также участвовать в этом проекте.

В течение последующих трех лет писатель, стараясь не привлекать к себе внимания, посещает различные университеты Америки, обладающие русскими архивными фондами, и упорно работает над «Красным колесом», переделывает первый «узел» «Августа Четырнадцатого» и пишет два новых романа «Октябрь Шестнадцатого» и «Март Семнадцатого». Также он занимается созданием мемуарной библиотеки и просит всех присылать ему свои мемуары с целью их последующего издания.

Стоит особо отметить выдержки из 4-го тома «Красного колеса», который называется «Март семнадцатого» (578-ая глава), где А.И. Солженицын размышляет о судьбе христианства на Руси. Позже, считая, что в этой главе «дан поразительный по сжатости и меткости обзор тысячелетней истории русского христианства», редакция «Вестника РХД» в №153 полностью перепечатывает её для более массового читателя, так и озаглавив: «Христианство на Руси».

В этой относительно короткой статье говорится, что только Церковь может быть возродительницей жизни, только она может ответить на тупик современного мира, «откуда ни наука, ни бюрократия, ни демократия, ни более всех надутый социализм не могут дать выход человеческой душе». Русь не просто приняла христианство, а приняла его всей душой, полюбила его. Но с течением времени «ризы церковной организации» костенеют, и Церковь «в ослепленье рухнула под длань государства и в этом рухнувшем положении стала величественно каменеть». Православные люди не заметили, как из-за угасания светильника веры стали разъединяться. Религиозность большинства становится номинальной – её хватает только для того, чтобы причаститься два раза в год, поставить свечку, отстоять Литургию – и с Богом в расчете. Иерархи существуют в отдельной недоступной замкнутости. И ещё недоступней – «почти невещественный Синод». «Он лишь какое-то смутное неизвестное начальство». Одинокие праведники ищут вернуться в пустыню, к скитам и старчеству, «ожидая когда-нибудь поворота и общества за собой». Но большинство по-прежнему экзальтированы – ищут знамений, чудес, откровений, пророчеств. Среди духовенства есть святые, а есть и опустившиеся. Авторитету духовенства не помогает держаться «его зависимость от торговли таинствами». На этой почве подрастает молодое поколение – «жестокие безбожные озорники».

Однако глубинные народные корни веры остались. Мысли о духовном преобразовании пробивались, тянулись ещё с середины девятнадцатого века. Мысли были о том, что «нездоровье общества от нездоровья церкви, и даже удивляться надо, что народ ещё так долго держался». Церковное преобразование ждало своих призванных деятелей. К 1905 г. уже почти был разрешен Собор, первый после двух столетий! – и тут же «остановлен уклончивым пером императора: “в переживаемое нами тревожное время…”». Приняли запрет за «радостную надежду» – и так удалось созвать предсоборное совещание. Но все снова завязло, так и не получив никакого выхода. Нашлись у реформы могущественные противники, в том числе среди «благорасплывшихся водителей церкви». Среди возражений противников реформы были такие: Церковь не есть учреждение человеческое, потому не нужна в ней внешняя перемена и не должна к ней прикладываться человеческая энергия, писатель Достоевский оболгал её, будто она парализована, а она – организм жизни вечной, все эти преобразовательные проекты суть социальные утопии, а поборники их – некие церковные эсеры.

«Всё это был древний вопрос: вмешиваться в мир или отрешаться от мира. Всё так, христианство – это не устроение социальной жизни. Но и не может оно свестись к отметному отрицанию мира как зла. Нет! И всё земное есть Божье, пронизано Божьими дарами, и это наша добровольная, обернутая секуляризация, если мы сами удаляем Бога в особую область священного». Церковь не может быть безучастной к общественному вызволению, нельзя отписывать народные бедствия на Господние испытания и не силиться бороться с ними. Замкнуться в самоспасении есть страшное искажение христианства.

В Церкви должно произойти обновление. Надо восстановить выборность духовенства. А для этого требуется сначала обучить мирян – только образованные христиане могут совершить ответственный выбор. Церковь должна перестать быть государственным ведомством. Необходимо «оживить формальный приход в деятельную христианскую общину, где храмы открыты и светятся для встреч и бесед не только в часы служб». Необходимо всем детям предоставить равные (независимо от достатка родителей) возможности для христианского воспитания. Также приходу необходимо заниматься помощью нуждающимся.

Это небольшое по объёму размышление предстает перед нами почти как программа к действию. Довольно верно показана болезнь Церкви как следствие кризиса всей «константиновской» парадигмы церковного сознания. Здесь мы также видим и рецепт выхода из этого затянувшегося кризиса. Он, по мнению писателя, в двух фундаментальных вещах: духовном образовании мирян и оживлении деятельного общинного измерения церковной жизни. Скажем, что эта программа Александра Исаевича актуальна и для сегодняшнего дня.

Важно отметить, что во всем этом размышлении есть и пересекающиеся места с творчеством и взглядами Ф.М. Достоевского[44]. Таким образом, здесь мы наблюдаем как бы некий факт духовного и творческого преемства.

Продолжая жить в городке Кавендиш, в Вермонте, А.И. Солженицын несколько раз в год даёт обширные интервью, нередко откликаясь на события в России и протестуя против репрессий, которым подвергались знакомые ему люди. Он в своих интервью осуждает не только коммунизм, но и западный либерализм. По его мнению, Запад переживает не столько политический, сколько духовный кризис, как следствие господства секулярного антропоцентризма. Его сильно возмущают потоки ложной информации в прессе, в том числе о нём самом.

В отличие от советских западников, А.И. Солженицын прямо заявлял, что он не хотел бы рекомендовать нынешний Запад в качестве образца для преобразования российского общества. «Для того богатого душевного развития, которое уже выстрадано нашею страною в этом веке, – западная система в её нынешнем духовно-истощённом виде не представляется заманчивой»[45].

Писателю возражали многие либеральные интеллектуалы, заявляя, что он просто не знает западных стран и западного образа жизни, что он не знает ни одного языка, что он исходит из примитивных славянофильских концепций и слишком превозносит духовную мощь и превосходство России.

Диалога не получается, и А.И. Солженицына слушают всё меньше и меньше. Западная печать осуждает не только его взгляды, но и стиль жизни. Дело доходило до призывов убрать писателя из Америки.

6 июня 1977 г. прот. А. Шмеман оставляет в дневнике запись[46] о правоте А.И. Солженицына во взгляде на причины революции 1917 г. (что уже к 14-му году была не одна, а много Россий, и монархия не соединяла их в единство).

В ноябрьском 122-ом номере «Вестника» в короткой статье «От читателей»[47] А.И. Солженицын пишет, что ответ прот. А. Шмемана на «Письмо из Америки» его «не удовлетворил» и «огорчил», потому что, по мнению писателя, во-первых, не последовало объяснения автокефалии Американской Церкви, а, во-вторых, статья прот. Александра была не ответом ему, а лишь выпадом против старообрядцев. Писатель остался непонятым даже его ближайшим единомышленником.

Прот. А. Шмеман по этому поводу в дневнике тоже оставил запись, свидетельствующую об их взаимном неслышании[48].

23-24 июня 1978 г. состоялась ещё одна встреча прот. А. Шмемана и А.И. Солженицына, на этот раз дома у писателя в Вермонте. С этого момента их переписка учащается[49]. И всё же прот. А. Шмеман чувствует свою отчужденность от Александра Исаевича. Ему чужда его историчность. Если для автора «Архипелага» важно и интересно раскрытие божественных действий в истории, и прежде всего в истории России (отсюда и столько внимания России, размышления о её будущем), то прот. Александр больше занят богослужением и Евхаристией[50]. Также можно повторить, что прот. Александр больше думает о трансцендентном в Церкви, пытаясь эсхатологически всё возводить «гор е », а Александр Исаевич – об имманентном, мистическом, показывая присутствие Бога рядом, думая о преображении и освящении мира. Однако эта их «разнонаправленность» не мешает прот. Александру то здесь, то там восхищаться писателем (как, например, в оценке изображения февраля 1917 г.[51]). Любопытно свидетельство их общего знакомого А. Гинзбурга: «Солженицын ужасен, но он прав»[52]. При этом прот. А. Шмеман вновь и вновь размышляет об А.И. Солженицыне на страницах дневника, продолжая читать о нем публичные лекции. И, видимо, многие вопросы всё же остаются без ответов: «в чём солженицынское “сокровище сердца”, что такое “Россия”, которую он так страстно и безраздельно любит, ненавидя – тоже страстно – почти все “составные” её “элементы”?»[53] Встречаются и противоположные мнения, нередко прот. Александр видит в авторе «Архипелага» и гордыню, и «кризис его писательского пути», и «сотериологический комплекс русской литературы»[54]. При этом в печати он защищает А.И. Солженицына[55]. 14 апреля 1980 г. ещё раз в Вермонте, по мнению прот. Александра, у них «состоялась лучшая встреча из всех бывших»[56]: «просто, дружески, семейно».

А почти через год была их последняя встреча, там же, в Вермонте, целые сутки общения. «Длинный разговор о “канонизации” царской семьи»[57].

Позже читаем в дневнике[58] одну из последних, финальных, как бы подытоживающих записей прот. А. Шмемана об А.И. Солженицыне: «Сегодня получил от “ИМКИ”, из Парижа, первые девять томов общего собрания сочинений Солженицына. Расставляя их на полке, подумал: вот бы написать теперь статью “Девять томов”… Не уравновешивает ли один Солженицын всю русскую эмиграцию? Не грандиозны ли эти девять томов?»

В первые годы своего пребывания на Западе А.И. Солженицын часто вступал в полемику с российскими эмигрантами разных направлений и поколений. Эта полемика принимала нередко довольно острый характер. Писатель, как правило, держался обособленно, не принимая участия в разного рода эмигрантских мероприятиях и встречах. При этом его многочисленные идеологические оппоненты то здесь, то там нападают на него. Прот. А. Шмеман в дневниках часто пишет о нестерпимой злобе и ненависти нападающих.

Только в 1982 г. А.И. Солженицын решает ответить сразу всем своим многочисленным критикам статьёй «Наши плюралисты». Статья эта вызвала лишь очередную бурю негодования со стороны так называемого «общественного мнения». Уже тогда стала быстро расти трещина между писателем и начинающимся зарождаться демократическим движением в СССР.

Осенью 1983 г. умирает прот. А. Шмеман, лишь несколько лет не дожив до известных событий в СССР. Теперь кроме Н.А. Струве у писателя практически не остается влиятельных церковных апологетов…

Подводя итоги второго (западного) периода жизни А.И. Солженицына (хотя хронологически он заканчивается только в 1994 г.), можно отметить следующие существенные моменты.

Акцент в жизни и творчестве писателя в этот период делается не на противостоянии властям (как в Советском Союзе), а, наоборот, на попытке выступить примирителем между различными ветвями Русской Церкви на Западе, используя свою известность и свой авторитет в мире. Но главный предмет его мыслей – Россия и её будущее, в том числе будущее РПЦ. Он много думает о своём возвращении в Россию и возможности включиться там в общественную жизнь. Можно сказать, что на Западе Александр Исаевич по-прежнему больше предпочитает уединённый, почти отшельнический образ жизни. Несмотря на уединённость, он всё же полон творческих замыслов. Его творческое взаимодействие с прот. А. Шмеманом и Н.А. Струве являет нам прекрасный пример христианского сослужения и сотворчества. Те острые моменты, какие в их общении были, можно вполне списать на ревность единомышленников к правде и истине.

Закончив рассмотрение западного периода жизни писателя, перейдём к следующему периоду – жизни по возвращении на Родину.