Выступая 15 мая в Культурном центре «Покровские ворота» с лекцией «Разумеешь ли, яже чтеши»: столетие споров о богослужебном языке» (в рамках цикла публичных лекций, организованных Библейско-богословским институтом св.апостола Андрея - ББИ) Кравецкий, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института Русского языка РАН, обратил внимание не только и не столько на историю переводов богослужения и священных текстов, сколько на проблему их восприятия верующим народом в России. Учитывая, что современная дискуссия о переводах богослужения «на понятный язык» длится с разной степенью интенсивности уже не первое десятилетие, лектор обратил особое внимание на то, что за это время даже не проводилось ни одного серьезного исследования о понимании молящимися богослужения на традиционном для Русской Православной Церкви языке.

По словам  лектора, первый опыт перевода богослужения относится еще к XVII в., однако он не был удачным: Авраамий Фирсов перевел основные молитвы с церковно-славянского на так называемый «приказной» язык, который «был понятен современникам еще меньше, чем церковно-славянский» .

Самым насыщенным в истории переводов священных текстов в России был XIX век, который, в первую очередь, отмечен полувековым подвигом создания Синодального перевода Библии. На какого читателя был ориентирован этот перевод? -- поставил вопрос филолог. Задуманный с миссионерской целью, с тем, чтобы сделать Св.Писание понятным читающему народу России, он оказался воспринят только узкой прослойкой элиты - «читателями журналов». Обратившись к социологическим выкладкам, А.Кравецкий напомнил, что подавляющее большинство России в 1870 г. составляли  крестьяне (80 %). Их традиционное обучение состояло в выучивании церковно-славянского букваря, а также Часослова и Псалтыри. Причем для крестьян научиться грамоте по этим пособиям не означало понимать их содержание-успешным считалось знание текстов наизусть. Обученный таким образом крестьянин привычно, но вряд ли вполне  осознанно воспринимал храмовое богослужение. Обычным же домашним чтением крестьян и горожан были лубочные рассказы, язык которых был далек от эталона, к которому стремились создатели Синодального перевода.  Все это позволило А.Кравецкому сделать вывод о том, что Синодальный перевод надо признать «скорее не миссионерским, а блестящим литературным проектом, сильно опередившим свое время» и адресованным лишь 1 % поданных империи-наиболее образованной российской публике.

В докладе были также упомянуты некоторые опыты второй половины XIX в., связанные с переводами частей богослужения, а также  попытка известного ученого-ориенталиста и переводчика Николая Ильминского «упростить» учебные Часослов и Октоих ... «через архаизацию».

Начало ХХ в. было отмечено началом общецерковной дискуссии о понятности и возможных переводах богослужения, которая «практических результатов не дала». Однако этого нельзя сказать о деятельности Синодальной комиссии по исправлению богослужебных книг (работала с 1907 по 1917 гг. под руководством будущего патриарха Сергия (Старогородского), тогда епископа Финляндского). Крупнейшие литургисты и слависты того времени - Глубоковский, Лопарев, Дмитриевский и другие пытались сделать славянский текст более понятным, не переводя его: морфология осталась в основном прежней, а синтаксис (порядок слов) был приведен в некоторое соответствие с современными требованиями. Также были заменены те славянские слова, которые к началу ХХ в. имели невнятные или противоположные смыслу коннотации («воня» на  «благовоние», например). По решению Синода эти исправленные тексты печатались «конспирологически» -- под старыми обложками, без указания изменений, «так, чтобы никто ничего не заметил». Таким образом были отпечатаны только Цветная и Постная Триоди, нераспроданный тираж которых, в основном, погиб после октября 1917 г. Те же экземпляры, которые все же оказались в храмах, приводили к «курьезам»: например, два хора пели одновременно разный текст по книгам с одинаковой обложкой. Но деятельность Комиссии этим не ограничилась: была подготовлена корректура исправленного Октоиха, но она «потерялась» в революционные годы; были изданы Минеи на «общепонятном варианте церковно-славянского языка», но эти книги также не успели распространить. Итак, к новым временам Церковь подошла «с опытом дискуссии и отчасти - книжной справы», но серьезной переводческой традиции так и не сложилось, подытожил А.Кравецкий.

А дальше  произошла настоящая революция в области массового образования: результатом кампании по ликвидации неграмотности в 20-е гг. стало «полное уничтожение традиционного крестьянского образования и приобщение к литературному языку нового времени». В результате чего для нескольких поколений наших соотечественников церковно-славянский язык стал непонятен совсем, отметил автор доклада.

Современная дискуссия о переводе Писания и богослужения, которая возобновилась в первые годы возрождения православия в России,  ведется в «наэлектризованной атмосфере». По замечанию А.Кравецкого, «крайне негативное влияние» на полемику оказывает то обстоятельство, что любое реформаторство в церковной сфере прочно ассоциируется с обновленчеством 20-х гг. Деятели этого течения, созданного по инициативе власти, «позиционировали себя как реформаторы, призывали к понятному богослужению, но в реальности никаких ярких реформ не было». Несмотря на это, в массовом сознании реформаторство ассоциировалось именно с ними, тогда как «тихоновская Церковь» считалась оплотом консерватизма. На практике бывало даже наоборот: например, единственный опыт переводов 20-х гг., выполненный  обновленческим священником Василием Адаменко, вызвал резкую критику А.Введенского, тогда как митрополит Сергий (Страгородский),  присоединив общину о.Василия к православию, разрешил ему служить по-русски. «К сожалению, раз прозвучавшие ярлыки никуда не деваются. Для потомков эта ассоциация с обновленчеством остается и будет оставаться», -- отметил выступавший.

Отвечая на вопросы слушателей, А.Кравецкий упомянул о созданных недавно вариантах перевода богослужения - это издание Свято-Филаретовского православно-христианского института, презентация которого состоялась в Москве , и переводы, выполненные иеромонахом Амвросием (Тимротом). Не останавливаясь подробно на характеристике каждой работы, А.Кравецкий подчеркнул, что следует расценивать их именно как опыты, экспериментальные варианты, которые пока вряд ли можно применить в богослужении. «Должны пройти годы подготовительной  работы, должно появиться много разных переводов, только тогда  разговор о том, что  лучше или хуже, будет более конкретным», -- сказал филолог.

Для того, чтобы приблизиться к решению проблемы понятности богослужения и сознательного участия в нем мирян, помимо переводческих опытов, необходимо делать и «более простые вещи»: например, составлять комментированные пособия для мирян с текстом литургии, готовить  критические издания с комментариями, чтобы «понять, откуда взялась та или иная форма, как она изменялась со временем»; исследовать разные редакции одного и того же тропаря и т.д.  В целом же, «трудно прогнозировать развитие литургического языка», завершил докладчик, отметив напоследок не без сожаления: «Надо быть  готовыми, что любые работы в этой области могут вызвать обвинения в обновленчестве».