Вальденберг В. Е. Древнерусские учения о пределах царской власти: Очерки русской политической литературы от Владимира Святого до конца XVII века . - М.: Издательский дом «Территория будущего», 2006. (Серия «Университетская библиотека Александра Погорельского»). - 368 с. ISBN 5-91129-021-9
Современная каноническая наука
испытывает столь острый дефицит в
кратологических исследованиях, что переиздание работы 1916-го года на
тему легитимации и её ограничения в отношении царской власти в Киевской и
Московской Руси можно приветствовать как актуальную новинку.
Работу Владимира Вальденберга (1871-1949) отмечает непредвзятость и негипнотизируемость мнением авторитетов, чего бы это ни касалось, от утверждения подлинности церковного устава св. Владимира, до политической характеристики иосифлян. О последних сказано: «В сочинениях их нет никаких следов политического оппортунизма; наоборот, они заключают в себе политическое учение, резко отличающееся от всех предшествующих своим радикализмом: иосифляне первые в русской литературе выставили учение о правомерном сопротивлении государственной власти» (С. 188).
Не вдаваясь в вопрос о правомерности такого вывода, отметим, что идеи и идеология републикованного труд непонятны вне контекста всего творчества русского византиниста. В опубликованном В. Земсковой проспекте книги Вальденберга «Истории византийской политической литературы» видится та же тематика, что и в работе о пределах царской власти (см.: Рукописное наследие русских византинистов., СПб., 1999. С. 434). Этот труд, остающийся пока в рукописи, охватывает все периоды формирования византийской политологии.
Наверное, именно поэтому собственно византийским политическим идеям в книге о пределах царской власти уделено сравнительно немного места. В главе об общих источниках политических идей в Древней Руси Вальденберг, разведя политическую теорию и практику, отмечает отсутствие в последней определённых идей относительно пределов царской власти. Даже нормы византийского права не позволяют, согласно автору, сделать определенного вывода о характере власти византийского императора. Называя отношение василевса к Церкви «частным вопросом власти византийского императора», автор утверждает приоритет обычного права в этом вопросе, «а обычай в государственных отношениях трудно отделить от практики, в особенности, когда он идёт вразрез с законом» (С. 45). Кроме того, тысячелетие византийской истории представляется достаточным сроком для неоднократного изменения пределов и характера императорской власти. Эти изменения я фиксируются при анализе главных памятников византийского права.
Главным кратологическим принципом Вальденберг считает воспринятое Пандектами положение римского права «princeps legibus solutus est», понимаемое в Византии в смысле полной неограниченности власти василевса. На этом фоне знаменитая 6-я новелла, а также предисловие к новелле 137-й, выглядит, действительно, собственно нововведением христианского византийского права. Однако и здесь, вопреки общепринятому «симфоническому» толкованию, Вальденберг считает возможным усмотреть императорский абсолютизм: «Новелла возлагает на императора вместе с тем заботу не только о священстве, но и о догматах веры. Как далеко должны простираться эти заботы, из текста не видно... Можно понять дело так, что здесь устанавливается полное единство обеих властей, что императору вручена не только государственная, но и высшая церковная власть» (С. 48). Подтверждением этому служит и церковная политика самого св. Юстиниана.
Напротив, в Эпанагоге «законность» императорской власти одновременно означает легитимность её получении и опору на закон при её осуществлении. Под законом здесь понимаются в равной степени установления Вселенских соборов и предписания римского права. Автор считает влияние этой идеи на русские теории права ничтожным, т. к. сама Эпанагога была переведена лишь при царе Алексее Михайловиче, хотя с выдержками из неё русский книжник мог ознакомиться по властаревой «Синтагме».
Тем не менее, эта разнородность источников показывает, что византийское влияние на русские учения о пределах царской власти нельзя признать однозначным. Вплоть до правления первого русского царя понимание пределов его власти в соответствующих русских источниках подразумевало подчинение царю дел церковного управление и подчинение самого царя заповедям и церковным постановлениям.
Во времена Ивана Грозного автор наблюдает коллизию «права совета» и принципа нераздельности царской власти. Вывод неутешителен для современных любителей порассуждать о «единстве царя и земщины»: «У Ивана Грозного нельзя подметить никаких демократических стремлений, никаких намёков на народный характер царской власти... Имея своё основание за пределами народной жизни, царская власть как бы не нуждается ни в какой общественной поддержке» (С. 288).
Наконец, «бунташный» XVII век видится Вальденбергу вместилищем целого калейдоскопа политических идей - от западноевропейского влияния Смутного времени до «подчинения государства Церкви», усматриваемого в начальной деятельности патриарха Никона. Тезисы патриарха, формулируемые в этой части работы, действительно впечатляют: будучи лишь одним из членов Церкви, царь не должен участвовать в поставлении клириков, судить их, созывать церковные соборы (что нарушило бы Ап. пр. 37), а также распоряжаться церковным имуществом. Закономерен вывод: «Никон настаивал на том, чтобы государство в лице царя не имело решительно никакого отношения к церкви» (С. 308).
А вот очерк славянофильства эпохи Тишайшего вызывает немало вопросов. С Вальденбернгом трудно спорить, тем более, что он является автором специальной монографии о Крижаниче, вышедшей за несколько лет до рассматриваемой работы. Предшественником традиции славянского единства выступает здесь Пересветов, западная католическая литература не оказала на Крижанича «никакого влияния», сам «славянофил» является ещё и предшественником Лейбница в проекте всеевропейской антитурецкой коалиции - все эти выводы кажутся сейчас более чем надуманными. Наконец, пусть это и покажется мелочью, Вальденберг укрепляет укоренившееся затем в советской историографии наименование Юрая Крижанича «Юрием», считая, видимо, библейское имя мужа Вирсавии «Урия» идентичным греческому «Георгию».
Сегодня эта книга должна побудить исследователей рассмотреть тот же вопрос ограничения царской власти (и особенно - церковной составляющей вопроса) применительно к синодальному периоду. Вероятно, в этой области нас также ожидает немало сюрпризов.
священник Александр
Задорнов
преподаватель МДАиС