Многие миссиологи считают, что миссионерство святителя Стефана Пермского во многом перекликается с деятельностью славянских просветителей, святых Кирилла и Мефодия. Однако можно ли проводить параллель между проповедническим деланием тех, кто жил в разные эпохи и осуществлял свое служение в совершенно разных социально-политических условиях? Просветительский подвиг святых IX и XIV веков сопоставил зав. кафедрой теологии РИНО ПГУ, доктор исторических наук протоиерей Алексий Марченко.

Попытку провести параллели между подвигом свт. Стефана Пермского и деятельностью равноапостольных братьев свв. Кирилла и Мефодия, определить их сходство и отличие мы встречаем уже в «Слове о житии и учении святого отца нашего Стефана, бывшего в Перми епископом», написанном Епифанием Премудрым.

Из жития свт. Стефана ясно, что основным поводом для таких сравнений стало изобретение им зырянской грамоты. Его современники, жившие не только в Перми, но и в Москве и других городах удивлялись: «Как этот человек сумел создать пермские книги, и откуда ему дана была премудрость?» Другие говорили: «Воистину он – новый философ. Тот был Константин, называемый и Кирилл Философ, кто сотворил славянскую грамоту в тридцать восемь букв. Так же и он сложил двадцать четыре наподобие числа букв греческой азбуки…»[1].

Сравнивая Стефана Пермского и Кирилла Философа, Епифаний прежде всего говорит об их святости, тождестве их нравственного облика, после чего признает их миссионерский подвиг равновеликим: «Там Кирилл, здесь – Стефан, – оба они были люди добрые, мудрые и равные в рассуждении: оба одинаково за равный подвиг взялись и его совершили. И Бога ради оба потрудились: один ради спасения славян, а другой – пермян. Как два светлых светила, они просветили народы»[2].

Вполне понятно желание русских каким-либо образом выделить своего подвижника, подчеркнуть его достоинство и значимость. Епифаний настаивал, что Стефан достоин большей похвалы, так как трудился в одиночку. «Кириллу Философу много помогал его брат Мефодий – то грамматику складывать, то азбуку составлять, то книги переводить. У Стефана же никто не оказался помощником, разве только один Господь»[3].

Разумеется, аргумент Епифания в пользу Стефана нельзя признать убедительным. Зырянскую азбуку он составил в ростовском монастыре «Григорьев затвор», где была библиотека греческих книг и где подвизались люди, способные научить греческому языку[4]. Титанический труд создания зырянской азбуки по образцу греческого письма мог быть коллективным. По крайней мере Стефан мог пользоваться советами и помощью монастырских грекофилов. Неоспоримо лишь обозначенное Епифанием духовное тождество Стефана, Кирилла и Мефодия как равноапостольных святых.

 На наш взгляд, сравнение деятельности этих великих миссионеров средневековья необходимо проводить не в количественном, а в качественном аспекте. Прежде всего, нельзя не учитывать то, что моравская миссия солунских братьев и зырянская миссия свт. Стефана проходили в принципиально различных культурно-исторических условиях.

Моравская миссия свв. Кирилла и Мефодия началась в 863 г. на закате Аморийской династии. Для империи ромеев это были не лучшие времена. Только что с большим трудом была преодолена ересь иконоборчества. Константинопольский Собор 843 г., созванный императрицей Феодорой, окончательно утвердил иконопочитание.

Не успев оправиться от религиозного кризиса, государство оказалось на пороге династической смуты. На престоле находился развратный и бесталанный император Михаил III (842–867 гг.), вошедший в историю с прозвищем «Пьяница». В 856 г. в Константинополе произошел государственный переворот, в результате которого Михаил III был свергнут, его мать императрицу Феодору заточили в тюрьму. Вся власть перешла в руки узурпатора – кесаря Варды. Однако Варда был умерщвлен любимцем императора Василием, будущим основателем Македонской династии.

Восстановленный в правлении Михаил сделал Василия своим соправителем, но вскоре сам был им убит. Чрезвычайно сложной оставалась внешнеполитическая обстановка. Византию тревожили восточные арабы и русские, но ей удалось  добиться военных успехов в борьбе с ними[5]. Несмотря на все трудности, во второй половине IХ в. Византия оставалась мощным самостоятельным государством, способным активно отстаивать свои политические и церковные интересы в пограничных регионах. Неслучайно, выдающийся византолог Г. Острогорский считал: «Моравская миссия – впечатляющее и очевидное проявление византийской религиозной и культурной экспансии»[6].

Несколько иной выглядела ситуация на Руси во второй половине ХIV в., когда начал свой миссионерский подвиг свт. Стефан. В.О. Ключевский красноречиво назвал эту эпоху «зарей политического и нравственного возрождения Русской земли»[7]. В то время Русь еще не воскресла как политически самостоятельная держава. Она являлась вассалом и составной частью Золотой Орды – исламского государства, которое, несмотря на известную веротерпимость, было совершенно не заинтересовано в христианизации языческих народов. Только начавшийся процесс объединения русских княжеств вокруг Москвы мог дать импульс к расширению политического и религиозного влияния русских на Севере.

Сама Москва мало чем могла помочь своему миссионеру. Зырянская миссия свт. Стефана организовалась в 1379 г., в преддверии Куликовской битвы русских войск под руководством Дмитрия Ивановича Донского с войсками темника Мамая (1380 г.). Неблагоприятный исход этого страшного поединка мог обернуться новым разгромом Руси.

Проповедь свт. Стефана началась в период церковного безвластия. «В те дни ведь не было в Москве никакого митрополита, так как Алексий отошел ко Господу, а другой (Киприан) еще не пришел». Он вынужден был брать благословение идти в Пермь у Коломенского епископа Герасима[8]. Можно с уверенностью сказать, что выход Стефана на проповедь был его частной, а не государственной инициативой. Его поступок был выражением обретенной  духовной крепости русского народа. Однако для современников он казался бесперспективным и преждевременным. Неслучайно Стефан шел в Пермскую землю совершенно беззащитным, имея с собой только богослужебные принадлежности.

Анализ церковно-политической ситуации в Византии и на Руси в периоды организации исследуемых миссий позволяет заключить, что начальный политический потенциал византийских проповедников Кирилла и Мефодия был гораздо выше, чем у свт. Стефана.

Принципиальное отличие деятельности Стефана Пермского и солунских братьев заключается прежде всего в том, что они проповедовали в совершенно различной миссионерской среде. Великая Моравия (830–906 гг.), куда направились с проповедью Кирилл и Мефодий, уже была христианской страной, одной из крупнейших в Европе. В ее состав входили Моравия, Словакия, часть Чехии. Государство управлялось собственным князем, но в политическом и церковном отношении зависело от  Восточнофранкского королевства. Славяноязычная Моравия находилась в церковной юрисдикции Рима, считалась миссионерской областью в подчинении Баварского епископа. Церковная служба здесь совершалась на латинском языке, проповедь могла читаться и на немецком. Проблема заключалась лишь в том, что славяне подвергались насильственному онемечиванию и латинизации, что вызывало протест местного населения и властей, желавших сохранить свой самобытный язык и культуру. Князь Ростислав стремился приобрести собственных образованных священников, которые совершали бы богослужение на родном языке, заложили бы основы национальной культуры и общественной жизни[9].

В письме к Византийскому императору Михаилу III князь писал: «Хоть люди наши язычество отвергли и приняли закон христианский, но мы не имеем такого учителя, который на родном нашем языке изложил правую христианскую веру, чтобы и другие земли, глядя на это, последовали нашему примеру. Так пошли нам, Владыка, епископа и учителя такого. От вас ведь исходит во всем мире добрый закон». В результате в 863 г. в Моравию были направлены святые братья[10].

По мнению Г.М. Прохорова, «Византийское государство послало к крещеным немцами славянам в Моравию солунских братьев для введения православного богослужения на славянском языке. Главной целью миссии среди славян была переориентация зарождающихся славянских церквей с Латинского Запада и Монофизитского Востока на православную Грецию»[11].

Говоря о кирилло-мефодиевском посольстве вообще, исследователи согласны, что оно занимает совершенно уникальное место в византийской истории. Однако существует мнение, что поездка солунских братьев вовсе не была миссией в полном смысле слова. С.А. Иванов считает, что она была скорее частным эпизодом, нежели интегральной частью глобального миссионерского проекта: «Христианизация Моравии не имела к Византии никакого отношения… Империя после отправки братьев в Великую Моравию не высказывала никакого интереса к судьбе всего предприятия. Константинополь не претендовал на включение этой страны в свою церковную юрисдикцию, не конфликтовал с Римом по поводу  латинского обряда, введенного в Моравии, не защищал своих посланцев, когда они стали подвергаться гонениям… Очевидно, Моравия совершенно не интересовала византийские власти. Империя не рассматривала эту страну как сферу своего религиозного и политического влияния». Автор аргументирует свою позицию тем, что, отправляясь в Великую Моравию, святые братья, вопреки просьбам Ростислава, не были наделены своим патриархатом высоким иерархическим достоинством и обрели его в лоне не Константинопольской, а Римской Церкви. Ни один современный греческий источник не упоминает о солунских братьях[12].

Это мнение  созвучно католической точке зрения на проблему христианизации Западных и Южных славян, согласно которой «братья-апостолы Кирилл и Мефодий были римскими монахами, а Мефодий получил хиротонию от Папы Адриана II. Не случайно тексты славянской литургии для благословения они возили не в Константинополь, а в Рим, а мощи св. Климента, найденные в Корсуни, привезли Папе Римскому»[13].

Однако отсутствие достаточного внимания к моравской миссии со стороны византийских властей вовсе не означало ее полное забвение и отчужденность. Достаточно сказать, что за спиной славянских просветителей мы видим выдающуюся личность патриарха Фотия, посланцами которого они являлись. Известно, что первое патриаршество Фотия (858–867 гг.) пришлось именно на время правления Михаила III, когда организовывалось посольство в Моравию. Патриарх Фотий, образованнейший человек своего времени, был центром литературного и интеллектуального движения Византии второй половины IХ века. Под руководством Фотия Константин (Кирилл) получил образование и до своей миссии к хазарам занимал кафедру философии в высшей школе столицы[14]. Несомненно, моравская миссия находилась в поле зрения патриарха, однако этот контроль и покровительство неожиданно прекратились в связи с убийством Михаила III и низложением Фотия в 867 г.

Кроме того, самостоятельность моравской миссии вовсе не умаляет ее фундаментального культурного и духовного достоинства.  В деятельности свв. Кирилла и Мефодия реализовался весь многовековой опыт византийского миссионерства, перенесенного на славянскую почву. Кирилл составил славянскую азбуку по образцу греческого языка и перевел на славянский язык Священное Писание. Работа святых братьев в Моравии велась на языке просвещаемого народа, что, по мнению греческого миссиолога И. Стамулиса, является ключевым моментом в политике православного миссионерства[15].

Источники свидетельствуют, что проповедь посланцев Византии в Моравии была успешной. Князь помог братьям подобрать учеников из моравов, открыть школы, где изучалось богослужение на славянском языке. Так была заложена основа духовного просвещения – византийская литургия и византийский обряд. С помощью местных властей в Моравии началось строительство храмов, где служба шла на славянском языке. Неутомимые братья продолжили свою переводческую работу, подарив славянам богослужебные книги на родном языке: апостол и паремийник. Среди учеников равноапостольных братьев выделялись наиболее образованные и способные – Климент, Наум, Савва, Ангеларий и Горазд. Таким образом, несмотря на противодействие немецкого духовенства и отсутствие поддержки с родины, в течение трех с половиной лет было заложено основание Моравской Церкви[16].

Другой важной задачей свв. Кирилла и Мефодия стало рукоположение моравских священников. Не имея епископского сана, они не могли самостоятельно совершать хиротонии. Проповедуя на канонической территории Римской Церкви, вопрос о рукоположении священников из славян они могли поднять только перед Римским Папой. Очевидно, по той же причине солунские братья не могли получить епископский сан и соответствующие полномочия от Константинопольского Патриарха, так как это противоречило бы церковным канонам.

В 867 г. византийские проповедники отправились в Рим. А.Б. Ефимов замечает: «Поскольку в этот период происходила напряженная борьба между Папой Николаем I и Патриархом Фотием, а Мефодий и Константин были ставленниками Фотия, то рассчитывать на успех посольства (в Риме) было трудно»[17].

Во время визита в 869 г. св. Кирилл скончался. Мефодий в 870 г. был  рукоположен Папой Адрианом во епископа Паннонского, и на территории соседней с Моравией Паннонии возникла самостоятельная епархия, непосредственно подчиненная Риму. Новое высокое положение миссионера не облегчило его деятельность. По возвращении в Моравию св. Мефодий был схвачен противниками и в течение двух с половиной лет содержался в заточении. Благодаря вмешательству Папы Иоанна VIII его освободили. Однако Папа запретил совершать богослужение на славянском языке. В 880 г. славянское богослужение было разрешено с серьезными ограничениями: Евангелие и Апостол читали сначала по-латыни, потом – по-славянски. В 885 г. св. Мефодий скончался. После его смерти Папа Стефан V окончательно запретил богослужебное использование славянского языка. Ученики св. Мефодия были изгнаны, некоторые из них проданы в рабство. Византийское христианство в Моравии стало угасать[18].

Итог моравской миссии свв. Кирилла и Мефодия парадоксален. Формально она завершилась неудачей. Однако результаты моравской миссии не исчерпывались потерей для Византии Моравии. Через труды святых братьев было достигнуто духовное и культурное просвещение всего славянства. Константинополь вспомнил о кирилло-мефодьевском наследстве, когда столкнулся с притязаниями Рима в Болгарии[19]. Бесценный опыт моравской миссии начнет осуществляться руками учеников свв. Кирилла и Мефодия, которые развернули в Болгарии широкую просветительскую и переводческую деятельность. По мнению Г.М. Прохорова, «учителям славян выпала редкая в истории удача – гораздо большая, чем Иерониму Стридонскому или Кириллу Каппадокийскому: они стали зачинателями целой семьи славянских национальных культур»[20].

Создание центра духовного просвещения славян, переместившегося после кончины св. Мефодия из Великой Моравии в Болгарию, изменило разом всю обстановку в славянском мире и в Европе в целом. Единая вера и единый богослужебный и литературный язык спаяли славян и дали им возможность с новой силой осознать свое единство[21]. Заложенные святыми братьями основы славянской письменности, включая Библию и литургические тексты, сыграли существенную роль в христианизации Руси. Значение святых Кирилла и Мефодия далеко превзошло их собственные усилия[22].

Изучая миссионерство свт. Стефана, миссиологи пришли к выводу, что оно во многом перекликается с деятельностью славянских просветителей. И. Стамулис видит в миссионерской деятельности просветителя зырян две особенности, которые присущи славянской миссии, а именно: использование языка просвещаемого народа и привлечение к церковному служению новообращенных из местного населения[23].

Получив исключительное по своим временам образование, св. Стефан покинул монастырь, движимый целью просветить светом христианства диких зырян. Готовясь к миссионерскому подвигу, он выучил зырянский язык и изобрел зырянскую азбуку на основе рунической знаковой системы финских народов. Ему удалось перевести на зырянский язык Литургию и часть Священного Писания. Проповедь свт. Стефана в Перми сопровождалась культурно-просветительской деятельностью среди новообращенных христиан. Всех новокрещеных зырян он учил пермской грамоте, чтению богослужебных книг. Преуспевших заставлял самих писать пермские книги.

Главное отличие зырянской миссии свт. Стефана от Моравской миссии святых братьев видится в том, что Стефан миссионерствовал среди нецивилизованного народа, исповедующего свою древнюю языческую веру. Это наложило определенный отпечаток на всю его деятельность и определило совершенно особые методы воздействия на людей. Вместе с кругом ближайших учеников, принявших Святое Крещение, он разрушал места идолопоклонства пермяков. «Опрокинул их алтари, а богов их разбил, и Божьей силой главную их кумирницу зажег»[24].

Показывая беспомощность рукотворных идолов, не способных и самих себя защитить, Стефан устраивал взамен кумирен места истинного христианского поклонения. Так в Усть-Выме появилась церковь Благовещения, а с умножением паствы – вторая и третья в других селениях зырян[25].

Его  постоянными оппонентами стали далекие от христианства местные языческие авторитеты – волхвы, кудесники, старцы зырян, глубоко укорененные в своей народной традиции и стоявшие за свою архаическую веру и обычаи. Победы над ними в словопрениях о вере способствовали росту авторитета проповедника среди пермяков и умножению его паствы: «Стефан же, Божией благодатью, всех их, благодаря своему умению, переспоривал»[26]. Кульминацией миссионерского подвига св. Стефана явилась его полемика с главой пермских язычников волхвом Памой, в которой Стефан одержал верх.

В отличие от св. Мефодия, Стефан получил епископство в своей Церкви. По летописным данным, свт. Стефан был поставлен во епископы зырянам в Москве в 1383 году[27]. Его епископство продолжалось 13 лет из 21 года его неутомимых трудов на Пермской земле. Епифаний пишет, что поставление в архиереи Стефана оказалось неожиданным для него самого и его духовных чад. Придя в Москву к великому князю Димитрию Ивановичу и к митрополиту Пимену с намерением просить для своей паствы епископа, он вскоре сам был поставлен епископом: «…Митрополит же с великим князем, рассудив, подумав, рассмотрев[…], что добродетелен этот муж, что у него благое желание и доброе исповедание[…], поставили его епископом в Пермскую землю, которую он просветил  крещением…»[28].

Вернувшись в Пермь, Стефан занялся своей привычной миссионерской и просветительской деятельностью, а также обустройством новоучрежденной епархии: дерзновенно проповедовал слово Божье, обращал и крестил язычников. «И грамоте пермской учил их, и книги писал им, и святые церкви ставил им и освящал, иконами украшал и книгами наполнял, и монастыри устраивал, и в чернецы постригал, и игуменов им назначал, священников-попов и диаконов сам поставлял, и анагностов-иподьяконов ставил»[29].

Устраивая Пермскую Церковь, свт. Стефан чувствовал себя полноправным хозяином положения, единоличным духовным главой пермского народа. Он успешно защищал свою паству от нападений врагов: вогуличей, новгородцев, боровшихся с Москвой за влияние на Севере, от местных разбойников[30].

Миссиолог И. Стамулис считает, что Стефану не удалось добиться лишь одного – автокефалии зырянской Церкви. «Вскоре после его смерти зырянский язык был заменен русским, что неудивительно, учитывая процессы во властных структурах того времени»[31]. Это утверждение совершенно необоснованно, так как житие Стефана не содержит упоминаний о каких-либо попытках добиться церковной самостоятельности Усть-Вымской кафедры от своего церковного центра. Напротив, все действия просветителя зырян свидетельствуют в пользу его приверженности промосковской государственной и церковной политике. Свою беззаветную преданность идее собирания русских и инородческих окраин вокруг Москвы он засвидетельствовал в своем завещании. Предвидя возможность развития среди пермяков политического и церковного сепаратизма, свт. Стефан благословил захоронить свои останки не в Перми, а в Москве – столице возрождающегося русского государства.

Зырянская миссия свт. Стефана была успешной и имела логическое продолжение в деятельности его последователей – святых просветителей Великопермских – епископов Герасима, Питирима и Ионы. По мнению Н. Струве, свт. Стефан стал эталоном для будущих русских миссионеров: «По его примеру русские миссионеры с этого времени проповедовали Евангелие народам, далеким от цивилизации, на их родных языках…»[32].

Таким образом, миссионерские принципы просветителя зырян полностью соответствовали сложившейся византийской традиции православного миссионерства. Основанная исключительно на силе живого проповедничества, а не на грубом насилии, миссия свт. Стефана не преследовала цели этнической и культурной ассимиляции местных народов. Создавая зырянскую Церковь, свт. Стефан стремился сохранить ее самобытный национальный характер. Перевод богослужебных книг и богослужения на зырянский язык, рукоположение туземного священства стали важнейшими факторами, обеспечивающими дальнейшее успешное развитие процесса христианизации на этой территории. В этом отношении свт. Стефан Пермский по праву может быть назван продолжателем дела свв. равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия.