Современный этап реформирования системы духовного образования Русской Православной Церкви идет с 1994 г. Новый импульс этим процессам был придан в прошлом году, с началом патриаршества нынешнего Предстоятеля Русской Церкви – Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, который уделяет духовному образованию особое внимание.
Настоящая статья посвящена тем переменам, которые уже происходят или могут происходить в ближайшее время на самом высшем уровне духовного образования – послевузовском, включающем научно-богословскую аттестацию, подготовку к ней (собственно, обучение), а также на уровне дополнительного образования.
«Духовное образование немыслимо без церковной науки, без богословия, без церковной мысли, без серьезных научно-методических трудов», – подчеркивает Святейший Патриарх Кирилл[1]. В Болонской системе, из которой ныне Русская Православная Церковь вынуждена заимствовать образцы устроения различных научно-образовательных процессов и институтов предусматривает три уровня вузовского и послевузовского обучения: бакалавриат, магистратура, докторантура. При этом бакалавриат является полностью учебным уровнем, на котором передаются знания и некоторые компетенции, магистратура – учебно-научной ступенью образования, на которой студент уже обязан стать исследователем, докторантура – это уже процесс окончательного становления исследователя.
Церковная наука в России насчитывает, по крайней мере, два столетия своей истории (с небольшими перерывами на эпоху самых жестоких гонений на Церковь XX в., когда, впрочем, церковная наука продолжала существовать в русском зарубежье). Однако научная деятельность с образовательным процессом была связана не всегда. Установить эту связь на современном этапе стало насущной потребностью, особенно в условиях, когда как такового послевузовского образования в Русской Православной Церкви не существовало. Исключением был Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, ректор которого протоиерей Владимир Воробьев проделал за годы существования своего вуза колоссальную работу, причем не просто организационного характера. Историческая роль университета, названного именем Патриарха Московского Тихона, заключается в том, что обществу, еще подверженному косности советского мышления, уже в 1990-е гг. была показана возможность существования в Церкви полноценной современной науки, а также высокого по своему уровню и вместе с тем – церковноориентированного образования. На отдельных этапах своей семнадцатилетней истории схожую роль был призван играть и Российский православный институт им. св. Иоанна Богослова, но результативность ПСТГУ оказалась значительно выше. Нужно упомянуть и о нескольких региональных православных институтах, которые выстроены по схожей модели.
И всё же следует отметить, что ПСТГУ (как и подобные, перечисленные выше вузы меньшего калибра, уступающие по значимости и результативности) – это не в полном смысле слова духовные школы. В их основе – стандарт светского вуза, действующего по правилам, полностью установленным государством. В духовной же школе есть сущностные компоненты, не всегда поддающиеся строгой формализации и государственному регулированию (что, впрочем, является темой для отдельного рассмотрения).
В сфере послевузовского образования эта специфика проявляется в бытовании церковных ученых степеней – кандидата и доктора богословия. Стоит обратить внимание хотя бы на устоявшуюся формулировку (не «богословских наук», а именно «богословия», то же происходит и в областях знания, связанных с творчеством и духовной сферой: кандидат/доктор искусствоведения, архитектуры и т.п.). Некоторые компоненты богословского знания с трудом будут получать право на бытование в рамках государственных программ по той причине, что многие функционеры от науки продолжают находиться в плену стереотипов атеистической эпохи.
Наши духовные академии в последние полтора десятилетия послевузовскими образовательными учреждениями в полном смысле слова не являлись. До революции всё было ясно: семинарии – средние школы (аналогичные светским семинариям и реальным училищам), академии – высшие школы (своего рода, духовные университеты или богословские факультеты находившихся в тех же городах университетов). Дореволюционная модель была использована при возрождении духовного образования в послевоенном СССР. Но с тех пор, как в 1994 г. семинарии были заявлены как вузы, статус академий стал не вполне ясным: то ли семинарии в большинстве случаев были «недовузами», то ли академии стали теперь уровнем как бы выше, чем вузы (но тогда чем?).
Ситуация стала меняться с осознанием необходимости перехода на Болонскую систему и, кажется, еще более изменилась с созданием на первом заседании Священного Синода, прошедшем под председательством Патриарха Кирилла, Общецерковной аспирантуры и докторантуры им. святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. При достаточном разнообразии функций, которые призвана выполнять в Церкви новая образовательная институция, нужно отметить, что она является наследницей аспирантуры Московской духовной академии при ОВЦС, созданной по инициативе митрополита Никодима (Ротова) в 1963 г. Филиал аспирантуры МДА был структурой дополнительного, а не послевузовского образования, с точки зрения государственного законодательства, впрочем, никак не оформленной. Родство аспирантуры ОВЦС и Общецерковной аспирантуры – не просто в формальностях и в формулировках синодального постановления [2]. Передавать специфичные (а не общие) знания по той или иной отрасли богословия и других церковных наук – это было некогда задачей филиала аспирантуры МДА при ОВЦС. Такую же задачу преследует и Общецерковная аспирантуры на уровне послевузовского и дополнительного церковного образования.
Важнейший вопрос, встающий в связи с организацией Общецерковной аспирантуры и докторантуры и трансформацией духовных академий в магистратуры-аспирантуры – это вопрос о признании государством богословских ученых степеней. Необходимость признания присуждаемых в духовных школах степеней на законодательном и нормативном уровнях, кажется, уже ни у кого не вызывает сомнения. Но предстоит еще обсудить, в какой форме произойдет это признание.
В дореволюционной России богословские ученые степени существовали на совершенно легальных основаниях и признавались государством наравне со светскими степенями [3]. И дело здесь не в том, что церковные управленческие структуры были интегрированы в государственный аппарат, а в том, что, во-первых, никто не ставил под сомнение научный характер богословских исследований (как не ставит и сегодня этого под сомнение никто в большинстве европейских стран), а во-вторых, потому, что каждое высшее учебное заведение, хотя и подчинялось общим порядкам, но действовало автономно (на современном этапе потерянная некогда автономия еще не возрождена). Нынешнее же законодательство пока не позволяет добиться такого признания по целому ряду причин.
Во-первых, закон не предусматривает лицензирования послевузовского и дополнительного образования. То есть, с точки зрения российского права церковных аспирантур и докторантур не существует вовсе.
Федеральный закон № 14-ФЗ от 28 февраля 2008 г. «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в части лицензирования и аккредитации учреждений профессионального религиозного образования» позволил духовным школам получать лицензию на образовательную деятельность по государственным программам, однако на дополнительное и послевузовское образование это не было распространено. Есть вероятность, что и в новом Федеральном законе «Об образовании», который может быть принят в скором времени (до конца 2010 г.), этот недостаток не будет учтен, и духовные школы опять не получат возможность открыть у себя диссертационный совет, например по историческим наукам.
Во-вторых, нет выработанного пути для согласования порядка бытования церковных ученых степеней с действующими государственными нормативами. У нас в стране существует Высшая аттестационная комиссия, которая на территории России является единственным органом, выдающим признаваемые государством дипломы об ученых степенях. Никакие другие внутренние дипломы не признаются, а иностранные – должны подвергаться сложной процедуре нострификации.
При ближайшем рассмотрении есть два пути для признания присуждаемых в Церкви ученых степеней. Первый, во главе которого следует ПСТГУ, заключается во включении специальности «теология» в номенклатуру специальностей Высшей аттестационной комиссии. Это означает создание в ВАК экспертного совета по теологии. Такая возможность (впрочем, допустят ли ее претворения в жизнь, пока не ясно до конца), в свою очередь, вызывает массу новых вопросов. Например, будут ли конфессиональные отделения в таком экспертном совете? А если нет, то мусульмане, буддисты, иудеи, католики, другие инославные и иноверные – будут заседать в одном совете и выносить суждения о диссертациях по православному богословию?
Впрочем, и сам факт жизнеспособности ВАК в ближайшее и следующее десятилетие вызывает сомнения (причем и у некоторых лиц из самой ВАК), так как в нынешнем виде эта комиссия представляет пережиток тоталитарного строя.
При положительном же исходе Церковь будет использовать исключительно выдаваемые (а не просто признаваемые) государством степени. Это будет фактически означать ликвидацию богословских ученых степеней, появившихся в начале XIX в. и возрожденных в 1940-е гг.
Второй путь – это признание самих церковных богословских ученых степеней государством. В свою очередь, и здесь есть несколько вариантов. Первый – через создание аккредитуемых государством диссертационных советов, что вписывается в процесс постепенного слома ВАКа [4] и передачи ее функций непосредственно Министерству образования и науки. Тогда в духовных учебных заведениях смогут быть открыты церковные советы, но проходящие аккредитацию в федеральном министерстве (а точнее – первоначально заявляющие о начале своей деятельности и удовлетворяющие неким обязательным критериям, а потом регулярно подтверждающие свои полномочия). Аккредитация проводится не по специальности «теология», а по православному богословию, которое в этом случае признается государством конфессиональной наукой.
Второй вариант – нострификация каждой конкретной степени, но поставленная на поток в соответствии с заключаемым в таком случае соглашением между Русской Православной Церковью и Министерством образования и науки. В этом случае лицо, получившее церковный диплом, подает заявление в Министерство (или в ВАК) и легко получает свидетельство о нострификации, дающее все права «светского» кандидата или доктора наук.
И в первом, и во втором случае необходимо повышение градуса доверия со стороны официальных органов к церковным образовательным учреждениям.
По какому пути пойдет Церковь? Пока окончательного ответа на этот вопрос не дано, и хочется верить, что выбранный путь будет оптимальным. Автору этих строк таким путем представляется второй. Необходимость в государственном признании церковного образования и науки вовсе не означает, что надо уничтожить все традиции и самобытность, что надо подчинить все процессы, происходящие в сфере духовного образования, государственной политике (а точнее – далеко не всегда учитывающей церковные интересы правотворческой деятельности отдельных органов и групп влияния). Именно это произойдет, на наш взгляд, при выборе первого пути.
Другой важнейший вопрос, связанный с развитием системы послевузовского образования Русской Православной Церкви, касается того, какой будет конфигурация системы научно-богословской аттестации.
Если следовать болонским образцам, то необходимо будет перейти на систему бакалавр – магистр – доктор. Кандидатская степень исчезнет. Прежде чем записаться в сторонники такого варианта развития событий, надо взвесить все pro и contra. На деле contra оказывается больше, чем pro. Собственно аргумент «за» – только один: сделать так, как в большинстве европейских стран (надо заметить, что, например, Германия не отказалась полностью от двухступенчатости ученых степеней). Аргументов «против» гораздо больше.
Так, совершенно очевидно, что многоступенчатость ученых степеней содействует повышению плодотворности науки. Настоящая докторская диссертация, подготовленная в соответствии со всем писаными и неписаными представлениями о ней, требует достаточной широты темы, богатства предшествующей ее защите публикаторской деятельности (докторская оформляется в виде монографии, а также в виде статей, не обязательно полностью ее дублирующих, но раскрывающих достигнутое).
У потенциала системы двух степеней есть еще один важный аспект: возможность расширения темы кандидатской. Грамотно действующая (с точки зрения общецерковных установлений и внутренних, локальных актов конкретного церковного научно-образовательного учреждения) докторантура может стимулировать исследовательскую деятельность. Например, важен был бы запрет на то, чтобы в виде докторской представлять чуть доработанную кандидатскую диссертацию, так как доработка должна быть значительной, заметной всем специалистам данной отрасли (скажем, всем патрологам). Это не означает, что исследователь должен перед докторским уровнем как-то кардинально менять свои научные интересы. Но расширить круг добытых исследовательским трудом источников он обязан. Узкие темы, заведомо не подходящие для докторского масштаба, не должны приниматься уже на уровне поступления в докторантуру или прикрепления в качестве соискателя докторского достоинства. Правда, стоит отметить, что здесь присутствует трудноопределяемая грань и отсутствуют четкие критерии. Так, понятно, что наследие кого-то из Отцов тянет и на дело всей жизни, а по материалам наследия другого – и кандидатскую диссертацию подготовить затруднительно. В данном вопросе важнее критериев научное чутье и беспристрастность членов Ученого совета, утверждающего тему в начале обучения в докторантуре.
Одностепенная система не содержит в себе механизма формализации и так сказать – легализации самых успешных исследователей. Каждый, кто выполнил необходимые требования, предъявляемые к диссертационному исследованию (с достаточно узкой темой, по крайней мере ýже, чем у нынешних докторских), в одностепенной системе сразу становится доктором. Все последующие его исследования могут сделать этого доктора более известным, но эта известность не найдет отражение в новой регалии, и формально он ничем не будет выделяться среди обладателей докторской степени. Докторов будет примерно столько же, сколько ныне кандидатов. Широких по охвату тем в диссертациях не будет совсем, или же это будут не качественные, а поверхностные исследования.
В случае, если все-таки будет признана наиболее подходящая для Церкви система одной ученой степени (доктора), получаемой на следующем (и последнем) этапе после магистратуры, то такая система будет иметь свои примерные аналогии в истории (имеется в виду первоначальный этап существования научной аттестации в первой половине XIX в., когда степени не были в полном смысле слова учеными, а скорее отражали учебные и общеакадемические успехи «соискателя», а также давались как награда, например степень доктора наиболее видным церковным писателям и богословам). Но тогда магистерская степень неизбежно «вырастет», и диссертация, которая готовится на этом уровне образования, станет равной нынешней кандидатской. Этот рост вполне может перейти в качественный, и магистерская степень станет не учебно-квалификационной, а по сути дела – ученой, что будет означать возврат к системе «кандидат-доктор», но называющейся теперь «магистр-доктор» (и, повторимся, имевшей аналог в первой половине XIX в., когда, правда, докторов было очень мало).
Возможно также, что в этом случае (то есть при отмирании кандидатской степени) на каком-то этапе стоит задуматься о создании в Церкви собственной Академии наук, впрочем организационно не самостоятельной, а действующей при одной из высших духовных школ или непосредственно при Патриархе Московском и всея Руси [5].
В связи с вопросом о качестве послевузовского образования следует затронуть вопросы его финансирования. Стабильное материальное обеспечение носителей степеней должны быть поставлено в связи с владением Церковью теми или иными общественно «спорными» (учитывая косность нашего общества) активами, приносящими стабильный доход, например гостиницами.
Если мы посмотрим на самые истоки нашего высшего (духовного и светского образования), то увидим, что уже при создании школы получали некий достаточный для их безбедного существования источник финансирования [6]. Хотя в современной ситуации и существуют попечительские советы, благотворительные фонды, они, однако, не могут гарантировать долгосрочного материального обеспечения духовной школе и церковной науке. Для этих целей к каждому крупному церковно-образовательному центру должны приписываться объекты недвижимости, дающие стабильный доход. В настоящее время это реализовать всё еще трудно, хотя уже возможно, но в будущем этот путь должен оказаться основным путем финансового обеспечения научной деятельности в Церкви.
В послевузовском образовании утилитарный взгляд обнаружит очень большую выгоду: здесь, казалось бы, почти нечего финансировать: аудиторных часов мало, научное руководство – как будто всего лишь нагрузка к основной педагогической деятельности. На самом деле, это не так. Хорошие диссертации молодых исследователей пишутся под хорошим научным руководством. В условиях рынка последнее редко когда будет осуществляться на одном энтузиазме или в качестве нагрузки, а потому – должно хорошо оплачиваться. Стандарты оплаты могут утверждаться каждым высшим духовным заведением самостоятельно, в зависимости от финансовых возможностей.
Полноценная научная работа аспирантов и докторантов плохо совмещается с полным рабочим днем, а во многих случаях (когда речь идет об интенсивных этапах сбора материала или написания исследовательского текста) – и с частичной занятостью. Ясно также, что система хозяйственных послушаний в духовных школах как отвлекающий от научной работы фактор также не содействует повышению научной эффективности. Все это говорит в пользу необходимости повышения (а кое-где, там, где их пока нет – и введения) стипендий, факт выплаты и назначения которых зависит от представляемых учащимися результатов.
Учреждения Русской Православной Церкви, в которых будет функционировать система послевузовского образования, должны нацелиться на создание научных школ. Для этого каждое из учреждений должно определять наиболее актуальные темы исследований и вводить преференции при поступлении тем, кто готов разрабатывать эти темы. В целом эти темы должны опираться на приоритеты, формулируемые Священноначалием, но и учитывать специфику конкретной духовной школы, региона и т.п.
На этапе послевузовского образования важно инициировать создание исследовательских коллективов, например, по изучению истории соборов Русской Церкви, епархиального управления, по переводу святоотеческих творений и т.п. Такие крупные проекты возможны только в научно-образовательном учреждении, для которого естественным представляется наличие чисто научных вакансий в штатном расписании.
Это даст возможность для налаживания научной аналитики и создания больших электронных баз данных, используемых в практической деятельности синодальных учреждений и епархиальных управлений. Как раз учреждения послевузовского образования должны быть базой для таких проектов.
Всё это будет способствовать повышению качества послевузовского образования и контролю за ним. Высшая духовная школа должна проводить регулярные самообследования, выявлять слабые стороны в процессе подготовки и защиты диссертационных исследований. В аспирантуре и докторантуре должна существовать разветвленная система отчетности. Ее нужно разрабатывать (дорабатывать) с учетом не только требований Болонской системы, но и накопленного опыта. В системе отчетности должна минимизироваться заформализованность и расширяться взаимозаменяемость, при которой большие успехи в некоей области способны компенсировать недоработки в другой.
Повышение качества послевузовского духовного образования, в частности, означает, что некоторые темы будет невозможно избрать для кандидатского или докторского сочинения. Очень большая осторожность требуется при утверждении многих исторических и церковно-практических тем. В темах уже защищенных и защищаемых диссертаций поражает обилие историй отдельных приходов и монастырей (порой вне контекста общецерковной истории), а также тех или иных аспектов пастырской практики (абсолютная эмпирика, без применения какой-либо научной методологии в исследовании на такую тему).
Наконец, несмотря на очевидность этого, нужно сказать о недопустимости фактической покупки ученых степеней (когда либо текст диссертации заказывается, либо подкупаются люди, имеющие отношение к принятию окончательного решения о присуждении степени, либо и то, и другое). К сожалению, в сфере светской науки это довольно частое явление. В Церкви это недопустимо ввиду греховности такого подхода к карьерному росту. Необходимо наладить надежные механизмы проверки авторства представляемых текстов. Одним из таких механизмов является включение в состав диссертационного совета внешних членов (из числа светских ученых), не связанных никакими церковными послушаниями и обязательствами, а потому не подверженных каким-либо влияниям.
К слову сказать, вопрос, связанный с формированием состава диссертационных советов, является достаточно новым для Церкви. И здесь нет еще окончательного решения. Ранее и до сих пор в духовных академиях степени присуждались (присуждаются) либо Ученым советом, либо избранным из числа его членов временным диссертационным советом. В новых, постоянно действующих диссертационных советах должны быть представлены и штатные члены академических корпораций, и светские ученые. Специальности их ученых степеней могут разниться, но этой разности должны быть установлены пределы. Желательно, если на общецерковном уровне будут даны некие ориентиры, в рамках которых конкретные высшие школы уже определят свои показатели. Сколько докторов богословия должно быть в таком диссертационном совете? Сколько докторов других специальностей? Каких именно специальностей? Степень доктора, полученная на Западе, приравнивается к нашей степени доктора или к степени кандидата (как это делает ВАК РФ)? И т.п. Ясно, например, что в условиях нехватки докторов богословия обязательный показатель оных в составе совета не может быть слишком большим. Поступить придется, как в 1814 г., когда в Русской Церкви появились три первых доктора богословия.
Важное значение имеет и такая форма послевузовского образования, как соискательство. Даже минимальная подготовка к защите и ее проведение является процессом, вот почему эта форма относится все-таки к образованию, а не является лишь одним из путей к получению искомой ученой степени. Соискатель приходит, чтобы проверить, является ли самостоятельно подготовленная или доделанная им работа удовлетворяющей критериям, предъявляемым к диссертациям. Как правило, это должен быть уже сложившийся исследователь. Но уже в ходе самой проверки соискатель привыкает в новым стандартам, получает импульс для доделки своего текста. В ряде случаев это так, но иногда из дальнего ящика достается не защищенная «во время оно» работа и делаются самонадеянные попытки защитить ее, причем без особой доработки. Система послевузовского образования Церкви обязана быть устойчивой к таким побуждениям, имеющих под собой не положительное стремление к засвидетельствованию своих научных достижений, а исключительно карьерные соображения.
Дополнительное богословское и церковно-управленческое образование лучше всего выстраивать в тех духовных школах, в которых действует уровень аспирантуры и докторантуры. Во-первых, обеспечить «допы» кадровыми ресурсами легче, если есть уже высококвалифицированные научные силы, руководящие работой молодых ученых и сами являющиеся «практикующими» исследователи. Дело в том, что кадры, заточенные под чтение вузовских, общих учебных курсов имеют гораздо меньшие навыки работы со специфичным материалом. Во-вторых, потенциально дополнительное образование должно заканчиваться получением некоей квалификационной степени («магистр церковного управления» или что-то в этом роде), и тогда поток желающих повысить образовательный уровень, но явно не способных к самостоятельной научной работе, будет перенаправляться на повышение квалификации, что позволит избежать профанирования ученых степеней.
Хочется отметить еще одну особенности церковного послевузовского образования. В нем может быть достаточно важной роль мирян. До революции, после разрешения присуждать сотрудникам академических корпораций, не имеющим сана, высшие ученые богословские степени, «пиджачники» сыграли не последнюю роль в развитии духовного образования и церковной науки, а также, что важнее, в соборном движении начала XX в. Успешность занятия наукой, в том числе богословской, не зависит от положения в церковной иерархии, поэтому миряне и могут принести большую пользу Церкви на этом поприще.
Подведем итоги. Ясно, что в ближайшем будущем будет усиленно развиваться система послевузовского образования Русской Православной Церкви. На этом пути Церковь встречается с рядом альтернатив. Сделать правильный выбор сложно и можно поистине лишь соборне, «Святому Духу содействующе». Необходимо регулярное обсуждение затронутых в статье вопросов, и кодификация возможно лишь после изучения практического опыта, которого, к сожалению, пока очень мало. Но остановить движение к сильной церковной науке и эффективному духовному образованию уже невозможно.
[1] Доклад Святейшего Патриарха Кирилла на совещании ректоров духовных учебных заведений Русской Православной Церкви 13 ноября 2009 г. // http://www.patriarchia.ru/db/text/934945.html
[2] «…преобразовать филиал аспирантуры Московской Духовной академии при Отделе внешних церковных связей в общецерковную аспирантуру» (Журнал № 20 Священного Синода от 31 марта 2009 г.).
[3] См. подробнее: Сухова Н.Ю. Система научно-богословской аттестации в России в XIX – начале XX в. М.: Изд-во ПСТГУ, 2009 и нашу рецензию на эту книгу в: Церковь и время. 2010. № 3 (52) (в печати).
[4] Принятие в 2009 г. Федерального закона о Московском и Санкт-Петербургском государственных университетах (№ 259-ФЗ от 10 ноября 2009 г.) и заявка двух столичных университетов на возможность самостоятельно присуждать ученые степени есть начало такого слома.
[5] При создании любой академии, имеющей в юридическом смысле статус общественной, нужно изучить и учесть весь негативный опыт создания общественных (альтернативных государственным) академий, начиная с начала 1990-х гг.
[6] См., например: Андреев А.Ю. Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы. М., 2009. С. 145.